Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»

— И как же это понимать? — Отец Михаил, священник храма Преображения Господня в деревне Федяково, неодобрительно покачал головой и задал новый вопрос: — Доченька, да девичье ли это дело — с пистолями возиться?

Младшая поповна, отцова любимица, так похожая на покойную мать, смутилась и вытерла нос перепачканной маслом ладонью:

— Так ведь почистить… — На тряпице перед ней разложены детали многозарядного пистолета. — Только не помню, как его обратно собирать.

— Горюшко ты мое. — Широкая ладонь, вся в твердых мозолях

от плуга и сабельной рукояти, ласково опустилась дочери на голову. — Подвинься.

Руки привычно делали свое дело, а мысли унеслись куда-то вдаль. Да и привычка эта… Мог ли пять лет назад простой деревенский священник подумать о том, что будет сидеть вот так за столом и собирать положенное по сану оружие? Да, немало воды утекло с тех пор, как император Павел Петрович издал свой знаменитый указ, в простонародье называемый «Указ о добре с кулаками». А сколько уже прошло? Летом третьего года вышел… ага, на Троицу как раз четыре года будет.

Поначалу-то тяжело было, а потом ничего, привык. Даже почетную грамоту от Священного синода получил как лучший стрелок Нижегородской епархии. И пистолет наградной с серебряной табличкой. Редкость величайшая — такими, говорят, только Красную гвардию и войска госбезопасности вооружили. У остальных попроще, сам видел.

Где видел? Да в армии, где же еще. Положено два месяца в году солдатскую лямку тянуть, так будь любезен, смени рясу на пятнистый мундир и неси Слово Божие служивым людям. Или, ежели так повезет, бунтующим нехристям на западных границах.

Ходят слухи, что император скоро тоже вступит в войну, вот уже три года идущую в Европе, но отец Михаил в те слухи не верит. Не таков государь Павел Петрович, чтобы ввязываться в бессмысленные свары, не приносящие прибыли. Если прибыль есть, тогда да, смысл появляется… Но все равно война под сомнением.

С едва слышным щелчком встала на место последняя деталь, и священник привычным движением засунул пистолет в поясную кобуру. Пора идти.

— Не забудь про масло — после собрания заготовитель по домам пойдет.

— С вечера все заготовили, батюшка, — откликнулась дочь. — А что нынче за него давать будут?

— Деньгами.

— Плохо.

Можно понять огорчение младшей поповны — в прошлый раз заготовитель рассчитывался особыми карточками, на которые в лавках торгового дома «Князь Гагарин и сыновья» можно было взять товаров производства императорских заводов. Хоть и ехать за ними в Нижний Новгород аж за двадцать верст, а нигде больше не купишь керосина к лампе, духов хороших или новых иголок к чудо-машине, что шьет сама, едва стоит нажать ногой на качающуюся педаль. Да мало ли других приятных и полезных диковинок?

— Все, Настенька, пошел я. — Священник перекрестился на красный угол, где под иконами и поясным портретом императора теплилась собственноручно сделанная из половинки бомбического ядра лампада. — И урок выучить не забудь, чтоб мне перед их благородием снова краснеть не пришлось.

Это намек на позавчерашний конфуз, когда на годовых испытаниях в школе Настя от волнения забыла почти всю таблицу умножения и директор был вынужден назначить повторный экзамен через неделю. А отцу Михаилу сделал выговор.

Что-что, а ругаться отставной лейтенант Федяков, уволенный из полка по тяжелому ранению, умел превосходно.

— Выучу, батюшка! — крикнула поповна вслед отцу сквозь закрывшуюся дверь и потянулась к учебникам.

А священник шагал по широкой деревенской улице, перепрыгивал через непросохшие после вчерашней грозы лужи и морщился, когда разлетающиеся из-под сапог грязные брызги попадали на новую рясу. Нет, никак не получается убедить вечно скупердяйничающих местных мужиков скинуться и покрыть дорогу гудронной смесью изобретения господ Кручинина и Вершинина. Ладно, еще уговорил засыпать самые глубокие колдобины крупным щебнем. В прошлые годы, бывало, в них телеги чуть не тонули.

— Здрав будь, батюшка! — Догнавшего отца Михаила человека никак нельзя назвать мужиком, хотя нынче он и пребывал в постоянном сельском жительстве. — Как здоровье Марьи Михайловны?

— Да ничего, слава богу, — улыбнулся попутчику священник. — А чего же не заходишь, Федор Саввич? Сам бы и узнал.

У того рука сама непроизвольно дернулась к лицу, где на скуле желтел след почти сошедшего синяка.

— Зайду как-нибудь, ежели сковородки попрячете.

Вот ведь напасть! И чем пригожий молодец не угодил старшей дочери? Ведь семнадцать стукнуло — еще немного, и перестарок. А Федор Саввич и собой пригож, и летами молод, и хозяин справный. Он одних только свиней сдает в заготовительный комиссариат по полторы сотни за сезон. Земельный надел еще немалый, положенный отслужившему в армии вольному хлебопашцу. А что ногу чуть приволакивает, так в том нужно винить не его, а злую шведскую пулю в финляндском походе. Зато на груди знак военного ордена, дающий право детям героя учиться в Суворовском училище, а там и дворянство получить. Какого же хрена Машке еще надобно?

Федор Саввич в надраенных до синих искр сапогах, по торжественному случаю в мундире с погонами Второго Егерского полка, только нашивки младшего сержанта по отставному серебряные, а не золотые. И тоже кобура на поясе, откуда торчит рукоять барабанного пистоля, на иноземный манер именующегося «револьвером». Нет, в лепешку расшибиться, а такого зятя не упустить. Грешно упускать, право слово.

Так, неторопливо беседуя, дошли до церкви, перед которой на площади уже начал скапливаться народ. Вот тут везде гудронной смесью залито, ни единой лужицы. Это Юрий Сергеич Федяков постарался, нынешний помещик и директор школы. Традиции блюдет — храм-то его дедом построен, отец колокола на колокольню аж из самой Москвы выписывал, а внуку, значит, о благоустройстве заботиться.

Вот, кстати, и он сам. Стоит, опираясь на костыль, и хмурится, выслушивая оправдывающегося в чем-то управляющего.

— Мое почтение, Юрий Сергеевич!

— Отец Михаил, безмерно рад вас видеть! — благожелательно откликнулся помещик и рявкнул на управляющего: — Прочь с глаз моих, мерзавец!

Того как ветром сдуло, и батюшка усмехнулся:

— Сурово!

— Иначе нельзя. Представляете, этот недоумок уговаривает взять на себя повышенные обязательства и втрое увеличить посевы яровой пшеницы!