Дивертисмент
Шрифт:
Из квартиры я вышел, никем не провожаемый; лифт так и стоял на седьмом этаже. Спускаясь, я вдруг осознал, что боюсь, выйдя на улицу, встретиться с Нарциссом. Точнее – увидеть Нарцисса, лежащего на тротуаре под окнами своей квартиры. Но на улице ничего такого не было, и, садясь в такси, чтобы ехать в студию Ренато, я подумал, что Нарцисс, наверное, так и сидит у себя в квартире, глядя на клубок. Он не один: помимо клубка, с ним еще и Эуфемия.
V
i
Настанет день, когда поистине важные события будут зафиксированы языком, подлинно свободным от какого бы то ни было формального порядка, и никакое обращение к поэтическим способам выражения
– Заходи, мы тебя уже вовсю заждались, – сказал он, не подав мне руки и явно нервничая.
– Распад и падение Римской империи. – Моя неожиданная приветственная заявка заставила Хорхе судорожно зашевелить мозгами.
– Двенадцать Цезарей, – выпалил он первый подвернувшийся ответ.
– Ариэль, или жизнь Шелли.
– Философская антропология.
– История Освободителя – дона Хосе де Сан-Мартина.
– Черные волосы.
– Морской волк.
Только теперь Хорхе протянул мне руку, повеселев и немного успокоившись. Марта и Сусана молча курили в гостиной. Обычно дневной свет попадал сюда из мастерской Ренато. Сейчас же, когда он запер ведущую к нему двустворчатую дверь, гостиная оказалась освещенной одной низко висящей лампочкой, болтавшейся над журнальным столиком. Этот источник света обволакивал Марту и Сусану чем-то вроде весьма неприятного на вид яблочного желе.
– А мы жуть как недоумевали, что это тебя с нами нет, – сказал Хорхе, имея в виду, разумеется, себя и Марту, но никак не Сусану. Я понял, что она не стала рассказывать им о нашем телефонном разговоре; пройдя в гостиную, я сел поближе к ней.
– Sweet Sue, just you… [32] – пропел я ей на ухо, почувствовав необъяснимый прилив нежности. – Что скажешь, Су? Как дела?
– Сама не знаю, – улыбнулась она, чуть оживившись. – Вихили рассказали, что вы нашли дом, и Ренато почти сразу бросился писать. А они все не уходят, – добавила она безо всякого выражения.
32
Милая Су, только ты… (англ.).
Вихили сидели, тесно прижавшись друг к другу, живейшим образом воплощая собой аллегорию братского единства.
– Инсекто, ты мог бы и поздороваться, – обиженно заметила Марта. – Какой ты все-таки невоспитанный.
– Поэт классического покроя, что ты хочешь, – насмешливо подмигнул мне Хорхе. – Хорошие манеры следует приберегать для одиннадцатисложников. Но что-то мне подсказывает, что на этот раз он поступил правильно. Таскаться неделю с утра до ночи по всему Буэнос-Айресу – это выведет из себя даже устрицу, как сказано в «Алисе»; сестренка, как насчет того, чтобы вспомнить Jabberwocky? [33]
33
Бармаглот (англ.).
Уткнувшись лбами друг в друга, они монотонно, как в трансе, забубнили стихи, да так, что даже Сусана не смогла удержаться от смеха. Они были по-настоящему красивы, такие похожие и такие отличные от нас. Никогда не забуду их голоса, скороговоркой тараторящие: «So rested he by the Tumtum tree», [34] и радостное крещендо («О frabjous day! Galloh! Callay!» [35] ), сменяющееся их бесподобными басами, бубнящими вновь и вновь последнее четверостишие. Да, в сумерках гостиной они были великолепны, и их присутствие уже заключало в себе предугаданное прощение, о котором никто еще не просил. Я не мог не признать: хорошо, что они были, и были такими, какими только и могли быть. Добро и зло перестают отличаться друг от друга в волшебном блеске некоторых драгоценных камней, и уж если я заговорил о блеске и сверкании, то вот вам еще одна картина: двери «Живи как умеешь» приоткрываются, а затем и распахиваются – и Тибо-Пьяццини тотчас же, стрелой мчится из кухни на свое любимое кресло в студии.
34
«В глущобу путь его лежит / Под дерево Тумтум» (англ.) – Здесь и ниже перевод Д. Орловской.
35
«О храброславленный герой, / Хвалу тебе пою!» (англ).
– А что, эти все еще здесь? – воскликнул Ренато, тщетно изображая на лице сердитое выражение. – Да, ребята, вас попробуй выпроводи! Ладно уж. Заходите, оценивайте. Все готово.
Марта, несомненно, первой добежала бы до дверей студии, но Хорхе не отпускал ее от себя, и они заглянули в студию вместе, голова к голове. Я почувствовал, что рука Сусаны ищет опору, словно слепой котенок. С порога студии до нас донеслись вздохи разочарования, вырвавшиеся у обоих Вихилей.
– Дайте честное слово, – потребовал Ренато, – что без разрешения не будете открывать картину, не станете подсматривать.
Марта и Хорхе нехотя подняли правую руку в знак вынужденного подчинения. Картина была закрыта куском желтой ткани; от не высохших еще красок на холсте эту занавеску отделяла дополнительная рама, поставленная Ренато на мольберт. Кто-то включил свет, и в «Живи как умеешь» вернулась атмосфера былых праздничных вечеров. Ренато, который, как оказалось, только сейчас заметил меня, подошел и по-дружески нежно похлопал меня по плечу.
– Рад тебя видеть, Инсекто. Очень хорошо, что ты зашел. Один твой вид способен изгнать целый сонм злых духов.
– Как это мило! – воскликнул Хорхе, уже расположившийся на любимом диванчике. – Марта, черкни себе в блокнотик: «Один только вид изгоняющего злых духов заставил вздрогнуть пахнущий корицей саван». Черт возьми, из-за Гарсиа Лорки теперь корицу в стихах и помянуть нельзя! Эй ты, иди, иди сюда, к любимому дядюшке.
Последние слова Хорхе были обращены к Тибо-Пьяццини, который, если уж говорить начистоту, никогда не питал особой к нему симпатии и проявлял недюжинное смирение, уступая его ласкам. Сусана вышла, чтобы принести чего-нибудь выпить, а Ренато, так и не убрав руку с моего плеча, все смотрел и смотрел на меня, и на его лице было такое выражение, что я на миг невольно очутился в той самой университетской аудитории, где мы с ним придумывали текст антифаррелевского плаката. Неожиданно я понял, почему так тяжело его рука лежит у меня на плече: Ренато что есть силы сжал руку, чтобы она перестала дрожать.
– Старик, я хочу тебе кое-что сказать, – объявил я достаточно громко, чтобы меня хорошо слышали и Марта, и Хорхе. – Похоже, ты угадал насчет заклинаний и изгнания духов. По крайней мере, это – одна из составляющих того, что я хочу сейчас тебе сказать.
Ренато молча смотрел на меня. Зрачки его были расширены до предела, наверное, из-за того, что он стоял спиной к свету, но это только мое предположение.
– Я только что набил морду Нарциссу, – сообщил я, не в силах скрыть торжествующей интонации спортсмена-победителя. – Вот этим самым кулаком, вот этой вот рученькой – что было сил, – какою Создатель меня одарил.