Дивные пещеры
Шрифт:
«Закомплексованная» шавка преследовала его очень долго, постоянно сбиваясь на истерический визг и норовя укусить почему-то именно левую щиколотку. Отстала она, лишь наткнувшись на что-то скользкое и противное, может быть, ужа, потому что шавка завизжала, шарахнулась в сторону и рванула домой. Наверно, шавка была женской породы и, как все женщины, боялась мышей, ужей и лягушек.
Лишь к полудню Косте удалось поесть. В осиновом мелколесье он наткнулся на козу. Коза была смирная, добрая, с большими печальными глазами и огромным, чуть ли не волочившимся по земле выменем. Она явно тяготилась своим грузом и смотрела на Костю умоляюще. Минаков лег под козу, взял в рот сосок и принялся жадно
Сосал Костя до тех пор, пока его живот не сделался как хорошо накачанный волейбольный мяч. Они оба остались довольны: облегченная коза и наполненный жирной, сытной жидкостью Костя.
– Спасибо тебе, коза, – сказал Минаков вслух. – Ты доброе животное. Ты самое доброе существо из всех, которых я знал.
Минаков лег под осину и стал смотреть в безоблачное, уже полинявшее небо. Теперь действительность не казалась ему столь мрачной. Веки младшего бухгалтера начали слипаться, и странные мысли появились в мозгу, подстраиваясь каким-то странным способом под шепот встревоженных приближением осени осин и осторожный щебет птиц – под ритм всего дня, может быть, последнего свободного Костиного дня.
А мысли у Кости появились такие. Если нашлась добрая коза, то непременно должен найтись добрый человек, который, словно мановением волшебной палочки, освободит Костю от неимоверного груза бед, свалившихся на его еще не окрепшие канцелярские плечи.
И этим человеком скорее всего окажется Иван Бондарь – Железные руки. У Ивана есть все для этого: и доброе сердце, и сильная воля, и вера в торжество справедливости. Лишь бы Бондарь поверил Косте. А он поверит. Непременно поверит.
Было только одно «но», которое смущало Минакова и не давало векам окончательно сомкнуться, а животу беззаботно отдаться священному, вечному жизненному процессу – процессу пищеварения.
Дело было вот в чем. Как-то недели три назад Костя Минаков стоял возле столярного цеха и, пользуясь минутной передышкой от канцелярского сидения, выпрошенной у Шкафа по личным надобностям, наблюдал, как молодые ребята – грузчики цеха упаковки – грузили на машину пустые ящики. «Личная надобность» была ножкой для стола, которую один из мастеров согласился выточить за две бутылки «Петровской плодово-ягодной».
Поломка стола произошла во время вечеринки по случаю дня рождения одного из жильцов комнаты, где жил Костя. Этот жилец, щуплый парень, вопреки моде любил девушек рубенсовского телосложения. Такую он и пригласил на свой день рождения. Во время танца девушка рубенсовского телосложения споткнулась о ногу сидящего на стуле Минакова и рухнула всей тяжестью на стол. И ранее не хваставшаяся своим здоровьем ножка не выдержала такого удара и сломалась. Наутро комендантша обнаружила поломку и поставила ультиматум: в трехдневный срок или купить новый стол, или починить старый. Конечно, чинить, решила комната. Но кому? После длительной дискуссии было решено, что чинить должен Костя Минаков, так как если бы он не протянул чуть ли не через всю комнату свои длиннющие ноги («Я виноват, что они у меня такие выросли?» – «Не виноват, но держи их при себе»), то рубенсовская девушка не упала бы («Зачем больше центнера привел? И так вся мебель на ладан дышит». – «А где записано, что больше центнера нельзя?»).
Вот почему Костя стоял возле столярного цеха и, чтобы оттянуть момент возвращения в ненавистную бухгалтерию, наблюдал, как грузчики кидают в машину ящики. Работа шла споро. Ребята были молодые, крепкие, на заводе новенькие, наверно, только что демобилизованные.
Тут к Косте подошел Иван Бондаренко и спросил, что здесь делает младший бухгалтер. Костя ответил. Иван даже расстроился.
– За две бутылки?! Простую чурку?! Ах, живодеры! Совсем зажрались
Иван схватил Костю за рукав и потащил в столярку. Костя забормотал, что, дескать, неудобно, что договор дороже денег, но тут оба остановились: с охапкой реек к ним шла упаковщица из цеха отправки, с которой у Кости Минакова была такая нелепая любовь, «пирожковая», как назвал ее потом Костя (самое приятное, что он сохранил от этой любви, было воспоминание о нежных, хрустящих, таящих во рту пирожках).
Хотя их история особого шума не произвела, все же о ней знали все. Знали, но говорить как-то на эту тему было не принято на заводе: и все же при появлении упаковщицы все невольно бросали работу и поглядывали на нее, как на что-то экзотическое, чрезвычайно любопытное. На Костю – нет, на Костю не смотрели. Мужик он и есть мужик, чего с него взять, да еще с холостого. Про Костю, можно сказать, забыли, словно он и не существовал в этой истории вовсе.
Упаковщица шла мимо них, опустив голову – после того случая она всегда ходила с опущенной головой, – и все смотрели на нее. И грузчики возле машины, и шофер, и Иван Бондарь, и даже Костя уставились на женщину. Видимо, и он уже начал считать, что не принимал участия в «пирожковой любви».
Упаковщица шла, пунцовея от устремленных на нее взглядов, и вдруг прозвучало похабное слово. Слово прозвучало громко, звонко, молодым петушиным голосом, с каким-то даже радостным волнением. Это сказал молодой грузчик, видно, самый молодой из всех, уж слишком сорвался у него голос, слишком упоенно выкрикнул он ругательство.
Слово прозвучало и осталось висеть в воздухе. Раздался неуверенный, недружный смех.
Рейки выпали из рук упаковщицы. Она залилась краской, потом побледнела.
– …..! – выкрикнул грузчик, ободренный успехом
у слушателей. Успех всегда окрыляет. Успех всегда хочется закрепить.
Но теперь уже никто не засмеялся.
– Давай работай, а то перерыв скоро, – недовольно сказал шофер.
Грузчики молча возобновили работу.
– ……! Это ведь…… – опять крикнул матерщинник.
Он не понимал, почему все перестали смеяться. Только что смеялись и вдруг перестали. Или он второй раз сказал недостаточно смешно? Грузчик был молод и многого не понимал. Он еще не понимал, что такое мера. Чувству меры люди учатся всю жизнь и часто уходят из нее, так и не научившись. Человек умирает не от болезней. Он умирает от того, что в чем-то не выдержал меры, хватил через край.
Грузчик хватил через край. Может быть, в первый раз ему и сошло бы с рук грязное слово, но после второго, а тем более третьего раза что-то должно было случиться. Всегда что-то случается, когда хватаешь через край.
Грузчик получил по уху. Иван – Железные руки спокойно подошел и врезал грузчику. Иван ударил вполсилы. Наверно, все-таки принял во внимание молодость грузчика. Иначе, может быть, грузчика вообще не стало бы, такой сильный был у Ивана удар. Но Иван ударил вполсилы, и грузчик остался жив. Он лишь перелетел через валявшийся ящик и шмякнулся лицом в грязную лужу. Лужа спасла грузчику лицо. Грязная лужа не всегда портит человеку жизнь, иногда она спасает его.
Грузчик вскочил, вытер лицо рукавом и закричал:
– Ты что, а? Ты что, псих? Да я тебя…
Парень предпринял ложную попытку кинуться на Ивана, но товарищи даже не сделали ни единого движения, чтобы удержать его, такой ложной была эта попытка.
– Пойди умойся, сынок, – сказал Иван почти ласково. – Вон колонка. Женщина никогда не бывает… Понял? А если она чего и делает не так, то у нее есть свои основания. А вот некоторые сосунки бывают… без всяких на то оснований. Разве не так я говорю?