Дивные пещеры
Шрифт:
Семен Петрович поймал взгляд Ильи. Теперь в нем не было ни зависти, ни сообщничества. Только злоба. Злоба и жадность.
– Улики, конечно… – пробормотал Иван.
– Дайте мне досказать до конца, – сказал Семен Петрович. – Я не виноват. Но бывает, что судят и невиновного. Если совпадают улики. Тут я согласен – сейчас все улики против меня. Даже чересчур. По-моему, с костями – это чересчур. Кому-то я, видно, мешаю, вот и появились кости. Но это мое личное мнение. Думаю, что следствие разберется…
– А если не разберется? – Илья не спускал с
– Думаю, что разберется. Ну а если не разберется… Тогда вот что я решил. Имущество у меня отбирать не будут, оно нажито честно, не награбленное. Дочь у меня обеспеченная, сын тоже… Поэтому я решил подписать, если меня… приговорят… все музею… Пусть откроется в Петровске музей. И будет он в моем доме. Повесят картины, может быть, даже оригинальные, в саду поставят скульптуры… Выставки передвижные начнут приезжать, детишки в школе будут рисовать и лучшее здесь вывешивать.
Все слушали этот бред, раскрыв рот.
– Ты над нами не издевайся, – тихо сказал Илья. – Мы с утра тебя здесь дожидались не байки слушать. Подписывай дом дочери. На всякий случай. Мало ли чего. Мы к нотариусу домой ходили, он бумаги, какие надо, дал. Варька заполнила уж все. Тебе подписать только осталось.
– Не то правда, что ли, бумаги заполнила? – спросил Семен Петрович дочь.
– Это я так… образец, – смутилась Варя.
– Хватит брехать, Варька! Мы тут не в кошки-мышки собрались играть. Надо дело делать, пока милиция за окном не появилась. Неси бумаги.
Варвара послушно сходила к вешалке и вынула из кармана пальто скрученные в трубочку бумаги.
– Вот… батя… Ты уж не обижайся… Это мы на всякий случай… а там, как ты решишь…
– Что значит «как решишь»! – закричал Илья. – Одно решение! Только одно! Других нету!
– Насчет музея я серьезно, – сказал Рудаков.
У него это получилось как-то так, что все сразу поверили. Наступила тишина. Семен Петрович шуршал документами, разглядывая их.
– Так… – протянул Илья. – Ясненько. Чего же вы молчите? Варька, скажи своему родителю!
– Я уже сказала… – дочь уткнулась взглядом в пол. – Как батя решит, так и будет…
– Вот тюха! – выругался Илья. – Даже за себя постоять не может! Ее грабят, а она… Иван, а ты чего молчишь?
– Скажи ты… – пробормотал Иван.
– Тьфу! Вот тюлени! Я-то тут при чем? Мне, что ли, надо? Я тут сбоку припека. Ну ладно, я скажу. Мне терять нечего. Я завсегда за правду. Вот что, Семен… Мы все знаем…
– Что вы знаете?
– Насчет этой твоей… с…ки.
– Поосторожней в выражениях.
– Виноват. Насчет молодухи. Что ты видишься с нею, и все такое.
– Откуда ты это взял?
– Весь город говорит. Шила в мешке не утаишь, И сейчас мы не верим, что ты на рыбалке был. Но это дело твое.
– Точно. Мое дело.
– Да. Это дело твое. Коль жены нет – ты птаха свободная. Можешь сколько угодно с ней миловаться,
– Свои догадки можешь оставить при себе, – сказал Рудаков. Он опять взял кусок колбасы и стал медленно жевать.
– Это уже не догадки, а факт. Вишь ты как сейчас про музей запел. Знаем мы эти музеи. Ей добро отказать задумал. Вот отсюда и музей, и картины, и бюсты… Как же… художница великая, слыхали…
– Откуда слыхали?
– Да Варька у нее дома была.
– Это правда? – главный бухгалтер повернулся к дочери.
– Да… – прошептала Варя.
– Когда?
– Третьего дня.
– Почему мне не сказала?
Рудаков перестал жевать и пристально смотрел на дочь. Та совсем сникла.
– Мы с ней договорились… тебе не говорить…
– Расскажи.
– Упросили меня мужики, – дочь кивнула в сторону Ильи и мужа, но кивок больше относился к брату мужа. – Вот и поехала на свою стыдобушку… Дура, притащилась к девчонке, унижалась, плакала… Девчонка-то хорошая, понравилась мне… Скромная, уважительная, чаем с липовым медом напоила…
– Чаем напоила, а ты и растаяла, – бросил реплику Илья.
– Попросила я ее, батя, чтобы бросила она тебя… Ты уж извини меня… Не пара она… Да и мама, может, жива еще… Пообещала она… Девчонка-то хорошая, да какая она жена пожилому мужику… Ты, батя, в отцы ей годишься… Картинки мне свои показывала… Хорошие картинки… Душевные такие… Пусть учится на художника, батя. Зачем она тебе? Мы люди простые. Умрет она в твоем доме от тоски. Да и работать придется по хозяйству… Руки испортит. Я вот свои…
Варя выложила свои руки на стол и раскрыла ладони. Все посмотрели на ее руки. Они были мозолистые, шершавые, потрескавшиеся, черные.
– Спрячь, чего разложила, будто товар, – пробурчал Иван. Ему вроде бы стало стыдно за руки своей жены.
– Зачем девчонку, батя, мучить будешь? У нее своя доля, у нас своя…
– Ладно. Дальше что? – глухо спросил Рудаков.
– Про маму ей рассказала. Как она любила тебя… Что внук у тебя есть… Не пара она тебе, батя…
– Это я уже слышал.
– Вот и все… Слово она мне дала… Кончит она все… Тебе она ничего, батя, не говорила?
Семен Петрович ничего не ответил Он налил себе в стакан водки и выпил, никого не приглашая.
– Дура, – сказал он через некоторое время, дождавшись, когда водка пробежит по крови и ударит в голову. – Как была дурой, так ею и останешься. И муж твой дурак. А братец его свихнется скоро от жадности. Помирать тебе скоро, Илья, а ты все гребешь под себя. Не то с собой забрать хочешь?
– Ладно, – примирительно сказал Илья. – Раз ругаться стал, значит, маленько соображать начал. А то смотришь, а глаза ничего не видят. Не дури, Семен. Погулял и хватит. Девки, они и созданы для удовольствия. Получил удовольствие и будет. А брать ее сюда не надо, это уже лишнее. Горько и тебе и ей будет. Подписывай-ка лучше бумаги…