Диво
Шрифт:
Но в разговор вмешался третий, о котором все забыли. Мохнатый, ничтожный человечек протиснулся между князем и посадником, который силился слезть с коня, но никак не мог высвободиться из-под тяжелой оленьей туши.
– Так ты князь?
– спросил старичок Ярослава.
– Почему же не поведал, я бы на колени перед тобой упал. А теперь поздно. Расхотелось.
– Убирайся с глаз, Пенек, - посоветовал ему Коснятин.
– А почему бы я должен уходить, ежели это моя хижина?
– Может, и девка твоя?
– Коснятин наконец слез с коня, прилаживая на плечо тушу оленя.
– Моя! А только тебе - дудки!
– Пенек выставил мохнатую дулю, издалека показывая ее
– Не болтайся под ногами: раздавлю!
– прикрикнул на него посадник, неся убитого оленя к князю.
– Кланяюсь тебе, княже, этим оленем...
Ярослав понял, что строгость здесь неуместна, нужно было свести все приключение к шутке, поэтому он уступил дорогу, кивнул на Забаву:
– Подари своего оленя девушке.
Посадник, обрадованный тем, что князь не стал отчитывать его за назойливость, за преследование (ибо как иначе можно было объяснить его появление в лесу после того, как Ярослав пожелал ехать на охоту без какого бы то ни было сопровождения), положил оленя к ногам Забавы, поклонился девушке:
– По княжьему велению. Дарим тебе.
– А зачем он мне?
– Княжий подарок, - степенно напомнил Коснятин.
– Бери, глупая девка!
– прикрикнул Пенек.
– Князь наш щедрый, - сказал посадник.
– А пускай бы князь и освежевал, - засмеялась Забава.
– Сделают это за нас, - сказал солидно Коснятин.
– А я хочу, чтобы князь, - упорно повторила девушка.
– Ежели так, я и сам могу.
– Посадник знал крутой нрав Ярослава, боялся вспышки, которая могла вот-вот разразиться.
– Нет, пускай уж сам князь. Или, может, не умеешь, княже? Отец, помоги нашему...
– Не нужна помощь, - сказал просто Ярослав.
– Княже, - укоризненно промолвил посадник, - как же так?
– Моя забота!
Варяги соскочили с коней, чтобы внести оленя в хижину, однако Ярослав остановил их движением руки, сам взвалил себе оленя на плечи, легко понес его к двери.
– Открывай!
– крикнул он Забаве.
Ярослав чувствовал себя молодым и сильным, как олень в непроходимых пущах. Звонкая сила струилась у него в каждой жилочке. Не было никого на свете. Только он и эта девушка - словно божий дар и бессмертный грех!
– Несите еловые ветки!
– крикнул он варягам и посадниковым ловчим, а Забаве велел: - Разводи большой огонь! Костер! Побольше огня!
Он смело разрезал шкуру убитого зверя, умелыми движениями принялся свежевать тушу. Пахло хвоей от подстилки, сделанной варягами, а ему казалось, что это запахи Забавы. Варяги принялись разводить костер посредине хижины, шипела вода на мокрых дровах, гусю стлался едкий дым, а перед взором Ярослава из этого дыма вставал образ девушки, до поры до времени находящейся где-то в противоположном углу. Дрова разгорелись, Коснятин велел принести бочоночек, полный крепкого меду, достал из-за голенища окованный серебром рог, первому поднес князю, но тот плечом указал на Забаву, девушка отказываться не стала, осушила рог, обтерла губы, сказала:
– Вкусно.
Дрова трещали, пламя взвивалось до самого потолка, в хижине стало светло, выпили, чтобы согреться, и князь, и Коснятин, и варяги, и ловчие, перепало и Пеньку. Ярослав быстро разделывался с оленем, Забава, отойдя еще дальше, расчесывала простым деревянным гребешком волосы, они пахли, наверное, дождем, лесом, чистотой и еще чем-то, чем только могут пахнуть волосы такой небывалой девушки. Князь добрался уже до оленьих внутренностей, его руки натыкались на комки загустевшей крови, прикасались пальцами к теплому, скользкому, страшному в прикосновении, потом небрежно выкладывал внутренности на подставленную Пеньком большую глиняную миску, вырезал из туши самые сочные куски и передал их Забаве, причесанной, умытой, свежей, в сухой полотняной сорочке, умело подоткнутой так, что не мешала она двигаться и одновременно открывала всю привлекательность девичьей фигуры. Коснятин наливал меду еще и еще, Забава с помощью Торда принялась жарить оленину на огне. Ярослав заканчивал свою тяжелую и хлопотную работу, теперь у него была возможность чаще посматривать на девушку, видел ее крепкую, словно точенную из тяжелого драгоценного дерева фигуру, ее обнаженную до локтя руку, упруго-мягкую и одновременно сильную, сердце у него сжималось при виде пламенных отблесков на лице Забавы; с каждой минутой он становился моложе и моложе, вконец одуревшим, ошалевшим, а тут еще Коснятин - то ли захмелев, то ли прикидываясь захмелевшим развалился на зеленых еловых лапах возле огня, подставлял к пламени свои дорогие сапожищи, так что из них заклубился пар, и затянул сочным басом:
Ой, лада, покажись,
В красно платье не рядись...
Пенек, ощерив желтые зубы, задиристо подхватил неожиданным для его малого тела звонким голосом:
Чтобы нам была сполна
Прелесть девичья видна!
А потом они уже вдвоем, посадник и простой княжий холоп, с выкриками и похлопыванием дотянули свою припевку до конца:
Ох, не та нам милей,
У какой подол длинней,
А та дорога,
Что обличьем не строга! [14]
Пели про князя - знал это и он, и все, кто был в хижине. Да и Ярослав не делал тайны из своего увлечения. Пока его спутники горланили свою припевку, он с окровавленными руками, усталый и вспотевший от непривычной работы, подошел к Забаве, наклонился к ее уху, спросил:
14
Переводы стихов С.Семченко.
– Поедешь со мной сегодня?
– Куда?
– Она не повернулась к нему, продолжая пристально всматриваться в огонь, шевелила рожны, на которых жарилась оленина, в ее голосе не было ни удивления, ни испуга, ни даже любопытства.
– Со мной, - повторил он, еще и сам толком не ведая, куда и как он повезет девушку.
– А эти?
– Глазами она указала на куски мяса, шипевшие на огне, но князь понял, что речь идет о посаднике и всех находящихся в хижине.
– Не обращай внимания, - сказал он небрежно.
– А я обращаю, - ответила она.
– Отойди. Мясо подгорит.
– Так как?
– Он не отходил.
– Сказала же. В другой раз.
– Я не могу.
– Коснятин и Пенек умолкли, и князь мысленно умолял их, чтобы они затянули еще какую-нибудь глупость, лишь бы только заполнилась звуками страшная тишина, воцарившаяся в хижине после прекращения их пения. Тут не то что слово, - каждый вздох был слышен.
И Коснятин, словно угадав желание князя, затянул новую песню:
Чтоб задержать тебя, мой ладо,
Сплету я из рубахи путо,
Из злата пояса - ограду...
– А не можешь, так что же ты за князь, - выставила она в его сторону плечо так, будто стремилась отгородиться от Ярослава.
– Один не могу. Тяжело мне одному. Князю всегда тяжело. Во всем.
– Вот уж хлопоты - князем быть!
– Она засмеялась.
Ярослав совсем близко увидел ее нагретую огнем щеку, непреоборимое желание нежности залило его душу, из мрачнейших закоулков сердца исчезло все злое и недоброе, он наклонился к этой щеке и несмело, будто мальчишка, прошептал: