«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века
Шрифт:
Он читал нам два курса: курс иностранной литературы на первом курсе и курс русской литературы на втором курсе. Нужно заметить, что в академии были два основных отделения – словесное и историческое. Таким образом, история литературы нам преподносилась в качестве факультетского предмета. Нужно сразу оговориться, что на общем фоне богословских наук факультетские предметы – как литературы, так и история – располагали незначительным бюджетным временем и преподносились поэтому в некоторых разделах как «взгляд и нечто», правда, студенты имели возможность приватно, в порядке личной инициативы углубиться в их изучение: в их распоряжении была прекрасная библиотека и, кроме того, им предоставлялось право брать для своих кандидатских работ темы по литературе и истории, что давало возможность для специализации по этим предметам.
Курс иностранной литературы А. А. читал вместо заболевшего и вскоре умершего профессора Алексея Васильевича Попова 105 , так сказать, не по своей специальности, хотя и смежной с ней. Это, очевидно, в какой-то степени ограничивало его лекторские возможности. Что касается метода анализа и характеристики литературных произведений, то они были сугубо, можно сказать сильнее, голо эстетическими, без всякого приложения социологического разбора и оценки. В курс входили английская, немецкая и французская классические литературы. Из испанской литературы говорилось только о Сервантесе. Конечно, куцо, но, как говорится, «по одёжке и протягивает ножки»: отводилось мало часов на курс. 106
105
Попов
106
В очерке «Алексей Александрович Царевский» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Из иностранных писателей отмечено было творчество: Теккерея, Мильтона, Шекспира, Диккенса (Англия); Рабле, Шатобриана, Руссо, Мольера (Франция), Сервантеса (Испания), Шиллера и Гёте (Германия), Данте, Боккачио (Италия). Даже в таком виде, если можно так выразиться, в виде «сухого пайка», иностранная литература предстала перед нами в виде некоего «откровения» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 113.
Читая лекции по истории русской литературы, А. А. входил в свою родную «стихию». Читал он эти лекции не бесстрастно, а сквозь призму своего политического мировоззрения, правда, не оформленного по какой-либо программе, но остановившегося где-то около славянофильства, т. е. консервативного. Это мировоззрение А. А. проявлялось и в его лекциях, но особенно обнаруживалось при защите одним из окончивших академию выпускников её … Дьяконовым 107 , представившим диссертацию по истории русской церкви на соискание учёной степени магистра богословия. На диспуте при защите этой диссертации … Дьяконовым А. А. выступал в роли второго оппонента, а первым был профессор [Ф. В.] Благовидов 108 , который читал тогда лекции по истории русской церкви и у которого слушал курс по этому предмету … Дьяконов. Оппоненты – Царевский и Благовидов по мировоззрениям отличались, как «волна и камень»: у одного был сильный крен в сторону консерватизма (Царевский), а у другого в такой же степени в сторону либерализма; один (Царевский) «обвинял» претендента на учёную степень в либерализме, а другой (Благовидов) – в консерватизме. Ученый Совет разделился «на ся», и разгорелись страсти, но по большинству голосов Дьяконову присуждена была учёная степень магистра богословия – случай этот был беспрецедентным в истории академии, и за него именно профессору Царевскому студенты присвоили наименование ретрограда.
107
Возможно, Дьяконов Димитрий Константинович – кандидат богословия Казанской духовной академии 1905 г.
108
Благовидов Фёдор Васильевич (1865-?) – окончил Симбирскую духовную семинарию в 1885 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1889 г. Преподаватель гражданской истории в Владимирской духовной семинарии с 1890 г. Магистр богословия 1892 г. Доцент кафедры гражданской истории Казанской духовной академии с 1892 г. Экстраординарный профессор с 1899 г. Доктор церковной истории 1901 г. Ординарный профессор с 1908 г. Историк Русской Православной Церкви, придерживался либерально-критических взглядов, уволен из Казанской духовной академии в 1909 г. Директор Тифлисских высших женских курсов с 1911 г.
А. А. читал лекции, тщательно обходя всякие подводные рифы, т. е. обходя то, что стояло в противоречии с его мировоззрением. Как указано было выше, метод оценки произведений был у него сугубо эстетический. В основном всем классикам русской литературы уделено было внимание в лекциях А. А. Не преминул он остановиться и на писателях-славянофилах. С особой симпатией А. А. отозвался о И. А. Гончарове, причём рассказал о том, как он «имел счастье» видеть его на курорте в Либаве. Закончил свои лекции А. А. словами: «А дальше в нашей литературе пошло уже нечто «максимально-горькое»… Знал ли тогда А. А., что Максим Горький, будучи ещё Алёшей Пешковым, посещал академию: приносил из пекарни булки для студентов??? А по времени это могло совпасть с пребыванием его в академии в качестве студента. 109
109
В очерке «Алексей Александрович Царевский» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Сказал он это с сокрушением сердечным, и в этом, как в капле воды, он отразился весь в своём консервативном облачении» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 113.
Несмотря на то, что А. А. был ещё крепким и бодрым, он уже готовил себе преемника и оставил в аспирантуре б[ывшего] выпускника Пермской духовной семинарии Александра Малинина, талантливость которого ещё в семинарии приравнивалась к понятию о вундеркинде. Его и «облюбовал» на смену себе А. А., но с Малининым неожиданно для А. А. произошла метаморфоза: уехал он в Москву или Ленинград на лето Малининым Александром, встретился, как передавали с архиепископом Антонинем Волынским, а возвратился иеромонахом Афанасием. А. А. был огорчён такой метаморфозой и поделился своим «горем» со студентами: «Вот – сказал он, – я его готовил на смену себе, а он…»
А. А. работал ещё преподавателем юнкерского училища в Кремле. Не отсюда ли у него была чисто военная выправка? Всю жизнь прожил одиноким. Жил в номерах «пассажа». 110
Его учёная работа была о Посошкове. 111
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 25-28 об.
Павел Александрович Юнгеров
Он первым из прославленных профессоров Казанской духовной академии предстал перед нами на первой же лекции, которую мы слушали в начале нового учебного года. Первая лекция и первый раз в жизни! Легко можно представить то душевное напряжение и волнение, которые владели нами в этот момент. И вот вошёл в аудиторию старичок, в возрасте между шестьюдесятью и семьюдесятью годами, старичок на пороге уже перехода к дряхлости, но не поддающийся ещё ей, из тех старичков, о которых говорят: он «засахарился», т. е. навсегда остался в неизменной виде, как засахаренный фрукт. Он был невысокого роста, немного ссутулившийся. На голове у него была чуть-чуть прикрытая редкими волосами лысина, на лбу, над самым носом – родинка, похожая на кнопку; кстати сказать, такая же родинка, но больше, скорее уже похожая на шишку, была и у нашего семинарского преподавателя Библии Алексея Ивановича Дергачёва 113 , и мы считали её, шишку, признаком богословской направленности ума своего учителя. Седая бородка Павла Александровича была аккуратно подстрижена в кружок, что давало повод думать, что он следил за своей внешностью. Одет он был в пиджак казённого образца, в каких мы привыкли видеть своих семинарских учителей, но нашивки на пиджаке указывали, что профессор имел чин действительного статского советника. Во всей фигуре Павла Александровича проглядывала аккуратность чиновника: в одежде, в походке – медлительной, но ровной, но взгляд его был уже тусклым, проглядывала усталость, и казалось, что на своих плечах он нёс тяжёлый груз науки, которой он отдал всю свою жизнь.
110
Имеется в виду Александровский пассаж в Казани.
111
Посошков Иван Тихонович (1652-1726) – первый русский экономист-теоретик, также публицист, предприниматель и изобретатель.
112
Юнгеров Павел Александрович (1856-1921) – сын священника Самарской губернии. Окончил Самарскую духовную семинарию в 1875 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1879 г., магистр богословия 1880 г., доктор богословия 1897 г. Преподаватель Священного Писания Ветхого Завета Казанской духовной академии. Русский православный библеист и богослов, переводчик ветхозаветных книг.
113
См. в Части III. Пермская духовная семинария начала XX века.
Не пускаясь ни в какие лирические вступления по поводу начала своих лекций и по поводу первой встречи со студентами, что делали некоторые другие профессора, больше из молодых, он поднялся на кафедру, положил перед собой тетрадку и начал читать лекцию. Читал он монотонно, тусклым голосом, не отрываясь от тетради. Пробил звонок, он встал, сложил свою тетрадку в боковой карман тужурка, сделал некое подобие поклона и ровным спокойным шагом вышел из аудитории. И это было то, что в течение года в определённые дни нам преподносил Павел Александрович. Уже после первой лекции П. А. нам стало ясно, что нас в течение года ждёт что-то безнадёжно скучное, а наш инстинкт самосохранения направлял нашу мысль на поиски выхода из создавшегося положения. Выходом из положения было то, что в академии было принято абсолютно свободное посещение лекций: считалось, что двое присутствующих на лекции студентов составляют кворум, при наличии которого лекция может состояться. Это был спасительный выход для нас, и мы не замедлили им воспользоваться. Кстати сказать, что этим выходом из положения студенты пользовались по целому ряду дисциплин, и было это, так сказать, в порядке вещей: к этому «приобыкли» и некоторые профессора, в том числе и Павел Александрович. Этим, очевидно, и нужно объяснить некоторую «сухость» его первой лекции – отсутствие всяких лирических выступлений, потому что он знал, что его лекции в дальнейшем будут посещаться только двумя «присяжными» студентами, а для этого нет необходимости «расходоваться» ещё на какие-то вступления или объяснения.
Павел Александрович Юнгеров читал нам лекции по «Введению в круг богословских наук» – «по Священному Писанию Ветхого Завета. Его научная дисциплина стояла первой в дипломе оканчивающих академию и значилась в разделе «наук общеобязательных». Это было финалом нашего продолжительного шествия по изучению Ветхого Завета, заключительным аккордом изучения. В сельской школе ещё мы учили десять заповедей Моисея. В первом классе духовного училища учили Историю Ветхого Завета: странствования евреев, «избранного Иеговой народа» по пути в Палестину, их пребывание в пленах – египетском, вавилонском и пр., египетские казни, еврейских правителей – судей, царей, их пророков. В семинарии четыре года изучали Библию, начиная с «Пятикнижия» Моисея и кончая пророками. Заучивали наизусть целые главы из этих книг и, так называемые, «мессианские места». И вот нам предлагалось снова погрузиться в изучение Ветхого Завета, но в форме «Введения в круг богословских наук». Что разумеется под этим несколько «угловатым» названием этой богословской науки? Основной целью этой дисциплины являлось доказать историческую подлинность библейских «творений», подлинность авторов, которым приписывались эти книги, обрисовать обстановку, при которой созданы были эти «творения» и доказать подлинность и сохранность текстов. 114 Этому посвятил Павел Александрович свою жизнь, и этот труд его был заключён в два объёмистых тома его научных изысканий с названием науки, которую он нам читал. 115 Эти книги отразили его научный путь: от кандидата к доктору богословия. В своей области он был учёнейшим мужем. Знаток семи или восьми иностранных языков, которыми он пользовался для своих научных трудов, в том числе древнееврейского языка, он изучил громадную литературу, относящуюся к его предмету, в том числе труды знаменитых талмудистов. Стоит только просмотреть в его книгах многочисленные ссылки на труды последних, чтобы понять какой колоссальный груз самых разнообразных научных сочинений прошёл через его руки и был переварен его мозгом. Нет! Не только казалось, как выше уже отмечено, что Павел Александрович «нёс на своих плечах тяжёлый груз науки»; он нёс этот груз и на самом деле, и это было видно и по его фигуре, как-бы сжавшейся прижатой как-бы к земле, и по всем его манерам держаться в обществе и студентов, и профессоров.
114
В очерке «Павел Александрович Юнгеров» в составе «Очерков по истории Казанской духовной академии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «В задачу его науки входило доказать подлинность, историческую достоверность входящих в Библию книг, историческую достоверность авторов этих книг, время их жизни и обстоятельства написания книг. В его задачу также входило доказать сохранность текстов этих книг в их первоначальной редакции и на языке оригинала их. Он должен был разъяснить некоторые туманные места в текстах на [церковно-]славянском языке, например, таких, как «крик веселящихся нееласса, егда победит асида и несса» и пр. В случае расхождения в понимании того или иного текста, ему надлежало проанализировать различные точки зрения и установить единую, приемлемую для принятой концепции библейских толкований в духе христианства. По существу каждая отдельная книга Библии являлась для него материалом для отдельного научного трактата» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 33 об.-34.
Правильно: «Крил'o веселящихся неел'aсса, 'aще зачн'eтъ Асида и н'eсса?» В переводе: «Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?» (Книга Иова, 39:13)
115
«Частное историко-критическое введение в Священные Ветхозаветные книги» в 2-х частях (Казань, 1907).
Молодёжь всегда остаётся верной своей пылкой фантазии и стремлению мыслить образно. Видя Павла Александровича «человеком не от мира сего», грубо выражаясь, высохшей мумией, мы старались представить его молодым и не оторванным ещё от всего «житейского», в частности в качестве семьянина. Среди студентов на этот счёт бытовала молва, что он был в своё время женат, но пережил трагедию в семейной жизни, подобную трагедии Каренина в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина»: его покинула жена. Разлад с женой у него нарастал постепенно, по мере того, как он больше и больше погружался в свою науку и отходил от элементарных событий жизни и требований к нему как живому существу. Жена в сущности оказалась обречённой на одиночество и поставила перед ним дилемму: или-или. Постановку этой дилеммы молва облекла в такую форму, что будто бы благоверная, когда Павел Александрович делал обзор книг пророков, заявила ему: «или Амос, или – я», и когда последовал ответ – «Амос», – покинула его. Может быть, это и не так произошло, но факт остаётся фактом: жена действительно «во время оно» покинула Павла Александровича.
Может быть, по аналогии с этим происшествием наша фантазия давала нам повод представлять и несчастного Каренина похожим на Павла Александровича, правда, при допущении у него больших и оттопыренных ушей. Был и ещё один вариант метаморфозы его: стоило надеть на него одежду странника, и возникал образ Луки из драмы А. М. Горького «На дне».
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 402. Л. 52-63.
Михаил Иванович Богословский
Профессор, доктор богословия, действительный статский советник, Михаил Иванович Богословский 116 был напарником Павла Александровича Юнгерова поскольку он читал лекции тоже по Священному Писанию, и продолжателем его дела, поскольку он читал лекции по Священному Писанию Нового Завета, а Павел Александрович – Ветхого Завета.
116
Богословский Михаил Иванович (1844-1915) – сын пономаря Тамбовской губернии. Окончил Тамбовскую духовную семинарию в 1866 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1870 г. Преподаватель Тамбовской духовной семинарии. Помощник библиотекаря Казанской духовной академии с 1870 г. Магистр богословия 1871 г. Доцент кафедры Священного Писания Нового Завета с 1871 г. Экстраординарный профессор с 1886 г. Доктор богословия 1895 г. Ординарный профессор с 1895 г. Русский духовный писатель, богослов.