Длань Одиночества
Шрифт:
— Меч света, — удовлетворенно прокаркало существо, завладевшее Никасом. — О, как он лучится. Как светит серебро его добрых намерений. Ему предречено ставить зло на колени.
С этими словами человек просто откусил кусок от клинка, как от ржаного хлебца. Тот треснул посередине, развалившись напополам. Осколки брызнули на пол, печально звеня.
— Нет! — воскликнул Неунывающий. — Мое оружие! Что ты делаешь?! Что происходит, во имя позитива?
— Тихо, — негромко сказала Воля. Она была напряжена, как тигрица, встретившая медведя на своей территории. — Стой на месте
— Я чувствовал, что с ним что-то…
— Молчать.
Одержимый, тем временем, сгрыз остатки меча и выкинул рукоять, словно хвостик какого-то фрукта. Воля могла видеть остывающие отблески в жующем рту. Никас сглотнул.
— Изумительно, — прошелестел он. — Этот вкус. Вот чего мне не хватало.
— Отпусти Котожрицу, — потребовала Стальная. — Ты убьешь ее.
Глаза, залитые смолой, с пренебрежением поглядели влево.
— Мелкая шлюха, — процедил Никас. — Посмела сказать, что у меня нет силы. Ты, маленькая розовая дырка, будешь выбирать слова, когда говоришь обо мне. Поняла?
Котожрица не могла ответить. Ее сущность была нарушена, голова — готова слететь с плеч. Лапа качнулась назад, разжимаясь. Образ любви умудрился приземлиться на четвереньки, но тут же завалился, хрипя и вздрагивая.
— Я бы расщепил ее, если б не этот сладостный меч. Он умилостивил меня.
— Что ты такое? — Воля сложила руки на груди. — Ты хорошо скрывался. Я видела только кончики твоих ушей.
— О, я хорошо спрятался, — лапы напряглись еще сильнее, между ними мелькали рыжие разряды электричества. — Сразу после того, как твои псы окатили меня отрицанием.
— Это их работа. Не сердись.
Желтые зубы заскрежетали.
— Ну что ты, Стальная. Разве я могу злиться на скотскую ограниченность твоих позитивных друзей? Странно было бы, если б они повели себя иначе. Сейчас вы боитесь собственных теней, потому что она владеет ими. Даже здесь вонь Одиночества уже плотнее, чем воздух.
— Да, дела у нас не очень, — сухо произнесла Воля. — Итак. Что ты такое?
Никас зарычал. Вены на его лице потемнели и набрякли, отчетливо проступая под бледной кожей.
— Ангел-хранитель, — ответил он. — Что же еще? Я держу зонтик над моим слабым человеком.
— Не понимаю, — задумчиво сказала Воля. — Ты какая-то негативная сущность, но в то же время полезная.
— А как же! Очень полезная. Я спортивная злость. Я адреналин. Я… Воля. Как ты.
— Но откуда ты в нем? Это похоже на безумие.
— Это ошибка, разделять нас. С тобой сейчас говорит Никас Аркас, которого чем-то очень сильно разозлили. Он называет меня Цинизм. Обидчивость. Заносчивость. Высокомерие. Я всегда был в нем, но не в таких количествах. А потом большая часть моей сущности нашла его в пещере, унюхав родственную душу! Люди злоупотребляют сказками об одержимости. Как будто до какого-то момента они были воплощением розового, бисквитного добра, а потом приходит нечто злое. Всегда чуждое и всегда со стороны, и все летит кувырком. В него вселился бес, говорят они. Он не ведает, что творит. Дьявол дергает за его ниточки. Но это ложь, — Никас распалялся. — Страсть — единственная одержимость человека.
Длинный коготь постучал по макушке.
— Нечистый дух в костяной сфере. Изгнать можно только его.
Он снова обрел мрачное спокойствие.
— Эти слова понравились бы Максиме, — заметила Воля.
— Этой рваношкурой слепой крысе, живущей в затхлой земляной норе своих незрелых убеждений, понравится все, что я ей принесу, — быстро сказал Цинизм. — Я изнасилую ее и убью, сдавливая гортань. Он умрет, когда я закончу.
Стальная скривила губы.
— Это… — прохрипели откуда-то сзади. — Это… Не ты. Никас. Ты не такой.
— Заткнись! — прогремело существо, резко оборачиваясь. Оттолкнувшись от пола лапами, оно одним скачком приблизилось вплотную к образу любви. С неестественным гулом вверх взметнулась безжалостная лапа. В этот момент Все закрыл собой Котожрицу, выставив перед собой копье. Со спины бросился Неунывающий, но его ударил один из семи локтей и смелый капитан упал на руки подоспевшей Воли.
— Это и есть я! — ревел Никас, срывая голос. — Это я! Что, сука, хотели светлого героя? Противопоставление силам негатива? Быть может, вы, загнанные под плинтус тараканы, думаете: он хочет спасти нас, потому что мы добренькие?! Потому что так должно быть?! Я хочу покончить со всем этим, потому что я в аду!
Он опустил занесенную лапу. Глядя в глаза Все, Никас сказал, хриплым, надтреснутым голосом:
— Да, в пещере я подвергся влиянию чего-то очень темного. Возможно, стал злее. Мрачнее. Восприимчивее. Но я с удовольствием дал Цинизму превратить себя в беспомощную развалину. Потому что считал, что все должны начать танцевать вокруг меня. Весь мир. Да, были такие люди. Но я прогнал их, потому что они танцевали недостаточно энергично. Вместо того, чтобы бороться, я принес себя в жертву другому человеку. Мертвому человеку. Которому точно не понравилось бы то, во что я превратился. Я сам вырастил внутри себя демона.
— Однако, он помогает тебе здесь, — раздался голос Воли. — Значит, ты смог поставить злость себе на службу. А не она подчинила тебя.
Лапы исчезли. Никас сразу уменьшился. Он хотел сгорбиться, осесть. Его так и подмывало упасть на колени и захныкать. Но он сжал зубы. Все смотрел на него всепрощающе, а потом положил руку на плечо. Котожрица, не раздумывая, приблизилась и встала слева, взяв его за пальцы. На другое плечо легла кисть в латной перчатке.
Никас чувствовал себя алкоголиком, которого все еще любило его семейство.
— Я не могу сказать, что не хотел сделать вам больно, — сказал он тихо. — Бесполезно просить прощения. Но теперь я контролирую злость. Мне нужно было лишь сказать себе правду. Я хочу уединиться на время. Стальная, вы позволите?
— Будь острожен, Никас, — сказала она без всякого подтекста. — И не прячься слишком глубоко. Неизвестно, когда ты можешь понадобиться.
— Я буду рядом, — пообещал он.
Наблюдавшее за этой сценой ЛПВВ решило, что его вмешательство не потребуется. Оно моргнуло, переключая взор на то, что находилось непосредственно перед ним.