Длинные руки нейтралитета
Шрифт:
Семаков также присутствовал при этом визите, рассудив, что на вопросы Нахимова по гранатомётам (если таковые будут) лучше отвечать кому-то поболее, чем просто мичману.
Павел Степанович остро глянул на тонкие стволы гранатомётов и задал ожидаемый вопрос:
– Как с гранатами-с?
– Маловато, ваше превосходительство, но рассчитываем пополнить. Если не будет проблем с возами, то сегодня подвезут. У нас на корабле есть запас, половиной поделимся с батареей мичмана Шёберга.
Видимо, опытный вице-адмирал уловил
– В семь часов вечера зайдите ко мне.
– Слушаюсь!
В вечернем разговоре с Нахимовым кавторанг Семаков был решителен и деловит:
– Ваше превосходительство, есть сведения от моего личного источника: караван торговых судов с подкреплением и припасами вышел из Стамбула. Одиннадцать вымпелов. Мы имеем возможность перехватить их и уничтожить, хотя бы частично.
– Вашего личного? – не сразу понял Нахимов.
– Мне Таррот Гарринович… согласился помочь.
– Понимаю. Почему уничтожить частично?
– Мы получили той ночью боеприпасы, но после того, как отдадим половину на Камчатский люнет, нашего остатка хватит на поражение четырёх кораблей. Шести – это если очень повезёт. Примите во внимание, ваше превосходительство: из показаний пленных следует, что тёплая одежда в неприятельских войсках в совершеннейшем недостатке. А если утопить транспорты с грузом и одежды, и лошадей, и пороха…
– Вы дружны с удачей, Владимир Николаевич. Дай-то бог вам не растерять её расположения… Действуйте.
Нахимов определённо сглазил.
«Морской дракон» вышел в море незамеченным. Он пошёл на пересечение каравану. И… не нашёл никого. Лейтенант Мешков проверял потоки. Глухая тьма. Это слово самым лучшим образом описывало состояние дел, поскольку наличие чужих отмечалось огоньком на серебряной пластинке. Командир не то чтобы не поверил своему старшему помощнику, но рассудил, что лишняя пара глаз не повредит, и взял серебрянку в свои руки. Результат был тем же. Броски корабля курсом на вест и на ост тоже ничего не дали. Сигнальщики, конечно, изо всех глаз пытались углядеть ходовые огни (а без них в ночное время караван вряд ли обошёлся бы) – и ничего.
Командир был зол до такой степени, что нижние чины старались лишний раз рот не раскрывать и на глаза не показываться. И лишь под утро старший помощник осмелился высказать мнение:
– Владимир Николаевич, а не могли они взять курс на Евпаторию?
– Перекрестись, Михаил Григорьевич! Оттуда грузы доставлять – это ж крюк верст сто! Нет, даже больше.
– Так что ж? Всё в целости довезут, а попадись нам на зуб, то верно уж пяти транспортных судов с грузом недосчитались бы. Мыслю, поостереглись они.
– Ты думаешь, такая у нас грозная слава? Хорошо, ради проверки сходим на Евпаторию. Только пока дойдём, они разгрузку начнут.
– Начнут,
– Добро. На руле: курс вест-норд-вест! На лаге держать двадцать!
– Слушвашбродь!
Старший помощник угадал. Разгрузка шла полным ходом.
До стоявших на якорях транспортов оставалось ещё мили три с лихом, когда последовали команды:
– К бою! Носовой и кормовой гранатомёты – товсь! Сигнальщик, доложи, как увидишь, который из кораблей сидит по ватерлинию.
Доклад последовал через минуту с небольшим. Мягонький добросовестно перечислил названия; впрочем, он ориентировался в звучании латинских букв, но английским не владел и потому доложил, в частности, о судне, именуемом «Соутхерн стар».
Начарт принялся отдавать приказы:
– Носовой, тебе крыть самый дальний к весту! Кормовой, на тебе его сосед! Видимость хорошая, кладите четыре гранаты вдоль палубы. Первую – на самоприцеле, потом доворачивать.
На «Морском драконе» никто не сомневался, что их кораблик обязательно заметят даже в суете разгрузки. Так и случилось. Но времени отреагировать у экипажей не было: корабли выстроились на якорях носом к ветру, разворот получился бы весьма длительным.
На берегу командиры оказались грамотными, а их подчинённые – расторопными. Кто-то сообразил, что скопившийся на берегу груз спасти вряд ли удастся, зато люди вполне могут убежать на своих двоих – и соответствующую команду они получили.
Пожар уже весело полыхал на двух первых судах. Большая часть гранат, нацеленных на транспорты, рванула непосредственно на палубе, разрывая обшивку бортов и калеча балки набора. Офицеры отметили это обстоятельство, сделав вывод, что почти весь экипаж занят разгрузочными работами, то есть на кораблях негаторов очень мало, а то и вообще нет.
Семаков рявкнул:
– Отставить четыре гранаты! Бить двумя, с них хватит, а нам ещё по берегу палить.
Лейтенант Мешков тут же выдал целеуказания:
– Носовой, отставить самоприцел, накрыть бочки, что на берегу! Кормовой, угости следующее судно двумя гранатами! Ага!
В одном из разваливающихся судов смертным визгом исходили лошади. В остальных, видимо, был неживой груз. Каким бы он ни был, пожар даже не успел разгореться: вода справлялась с изделиями рук человеческих быстрее, чем огонь.
На берегу после взрывов двух пристрелочных гранат случилось попадание, и бочки полыхнули огнём. Матросы подумали, что горит порох, и сопроводили удачу комендора Шумило дружным «Ура!». Пожалуй, только командир догадался, что огненными багровыми шарами взрывался вовсе не порох, а хлебное вино, бренди или виски, но о своей догадке промолчал, не желая причинить моральный ущерб команде. Впрочем, характер взрывов других бочек показал, что у тех внутри были не напитки, а что-то более взрывоопасное.