Для диких животных места нет
Шрифт:
Швейнфурт был, пожалуй, одним из первых европейцев, которому удалось своими глазами увидеть этих человечков, жителей конголезских девственных лесов. Здесь, у мангбету, находилось несколько захваченных в плен пигмеев.
Об этих карликах писали еще древние греки, однако их воспринимали тогда за сказочные существа, нечто вроде кентавров или сатиров, и во времена Швейнфурта в Европе еще никто не верил в действительное существование пигмеев. Естественно, что Швейнфурту захотелось привезти с собой живого карлика в качестве вещественного доказательства.
Король немедленно согласился на такую мену, прислав ему за одну собаку сразу двух пигмеев. Поскольку решено было взять с собой только одного, то другого он вернул королю. Швейнфурт держал малыша постоянно
Швейнфурту во время своих поездок удалось собрать большую коллекцию черепов, принадлежащих различным племенам мангбету и азанде. Их у него было больше двухсот. Сорок из них сейчас находятся в Анатомическом музее в Берлине. Приносили ему их в основном женщины. К сожалению, у большинства черепов отсутствовали зубы, зато было чрезвычайно важно, что женщины каждый раз могли точно указать, из каких мест происходил умерший, был ли он мужчиной или женщиной, сколько ему было лет.
Охота на слонов у азанде в те времена происходила следующим образом. Выжигая степь, они щадили густые куртины кустарника. Туда они и загоняли стадо слонов, сбивали его с толку криками и беготней, затем поджигали кустарник с разных сторон и убивали запуганных и наполовину обгоревших животных.
Судьбу они предсказывали с помощью кур или «верстака-оракула». Это нечто вроде крошечного столика с гладкой поверхностью, на который накладывается такой же другой, только вверх ногами. Полированные поверхности трут одну о другую, затем наливают между ними воду и снова трут. Если поверхности столиков движутся легко — это знак удачи. Если же они движутся с трудом или, того хуже, намертво приклеиваются друг к другу — жди беды! Курице, которая должна предсказать судьбу, дают отравленные зерна. Если курица поправится после отравления, — значит, дело выгорит, ежели подохнет — дело дрянь. Еще быстрей можно запросить провидение, опустив курицу под воду и удерживая ее там, пока она почти захлебнется. Если она оправится после подобной процедуры, — значит, стоит начинать задуманное дело.
Но не нам смеяться над подобными суевериями. Мы, которые разрешаем печатать в своих газетах гороскопы и заглядываем туда, желая узнать, предстоит ли нам в последующие восемь дней удача в делах или любви, если мы «бык» или «козерог»…
Между прочим, курица, с помощью которой азанде пытались выяснить судьбу Швейнфурта, действительно принесла ему счастье: азанде, рассердившиеся на Швейнфурта, благодаря курице усомнились в успехе своего предприятия и решили, что им вряд ли удастся навредить этому человеку. Что же касается курицы, у которой запросил судьбу один из вождей азанде, собравший уже было почти 10 тысяч воинов, чтобы уничтожить Мохамеда и Швейнфурта, то она, к счастью, померла. Вождь поэтому побоялся напасть на караван и вообще предпринять против него какие-либо серьезные действия, потому что это могло привести его самого к гибели…
С караваном Мохамеда случались и более трагические происшествия. Так, одна из деревень азанде встретила караван чрезвычайно приветливо, и Мохамед, молодой и храбрый мужчина, желая подчеркнуть свои миролюбивые намерения, идя на переговоры, не захватил с собой даже пистолета. И вот в самый разгар торговых переговоров один из азанде внезапно поднял копье и со словами: «Люди юру хотят мира с тобой, а мы хотим войны!» — вонзил его Мохамеду в бок. В тот же момент сопровождавших его молодых оруженосцев пронзили сзади копьями, и они корчились на земле, громко стеная… Самому же Мохамеду удалось несколько отскочить в сторону, что спасло ему жизнь. Хотя мощное копье и вонзилось ему в мышцу, тем не менее у него хватило сил вырвать его и послать вслед убегающему убийце. Однако копье, снабженное огромными зубцами, оставило на его теле рану, в которую можно было свободно уместить ладонь, а в глубине зияющего рваного отверстия виднелась почка. К счастью, у Швейнфурта оказалась с собой коробка с длинными булавками, предназначенными для накалывания насекомых. Он повтыкал их в края раны, обвязал нитками и таким образом сумел стянуть. (Как ни странно, рана зажила впоследствии без особых нагноений.)
Узнав, что их хозяина хотели убить, люди Мохамеда в тот же миг подожгли все близлежащие дома и яростно напали на местных жителей.
Караван Мохамеда после нападения на него прочесывал страну, полный жажды мести, но все жители разбежались и попрятались, а по опустевшим деревням бегали лишь ни в чем не повинные маленькие собачки. Их-то и накалывали на копья озверевшие люди Мохамеда.
«Это было поистине душераздирающее зрелище, — записал впоследствии Швейнфурт, — видеть, как эти несчастные создания извивались и дрыгали всеми четырьмя ногами, наколотые на копья, словно жуки на булавках в энтомологической коллекции…»
Азанде, по-видимому, считали, что Мохамед, лежащий тяжелораненный в своей палатке, мертв. Во всяком случае они окружили лагерь, держась на расстоянии за пределами ружейного выстрела, и, взобравшись на термитники, громко кричали: «Всех турков надо поубивать! Ни один не выйдет живым из нашей страны! Чтобы впредь сюда не являлись!»
Что касается Швейнфурта, то его безобидные занятия, рисование картин и непонятная, но мирная страсть к собиранию растений снискали ему, по-видимому, симпатии азанде, потому что они кричали:
«Белый человек, первый раз пришедший к нам, пусть уходит с миром, мы его не тронем!»
VIII. Наперегонки с чумой скота
Сейчас, в самом начале сезона дождей, трава в саванне растет так быстро, что кажется: постой на месте полчаса и увидишь, как она на глазах поднимается. Нашим лошадям она достигает уже до самой спины. Все кругом такое зеленое, свежее, совсем как у нас дома в мае, и это совершенно не похоже на ту Африку, которую я видел во время прежних своих приездов!
…Восемь лет прошло с тех пор, когда я последний раз сидел на лошади. Прежде мне много приходилось ездить верхом и поэтому я хорошо знал, что завтра меня ожидает веселенький денек, а Михаэлю придется еще хуже, чем мне: ведь ему прежде почти не приходилось ездить верхом!
Это вообще удивительно, что именно здесь, в самом центре Африки, мне снова пришлось сесть на лошадь! Удивительно потому, что здесь лошади — большая редкость. Из-за эпизоотии нагана — болезни скота, которая, так же как и сонная болезнь человека, переносится мухой цеце. Возбудитель этой болезни Tripanosoma brucei из класса жгутиковых очень схож и родствен возбудителю человеческой сонной болезни. В моей книге «Мы жили среди бауле» я уже описывал, как была обнаружена и исследована эта болезнь и какими способами с ней боролись. Благодаря нагане почти нигде в центральной, тропической части Африки, нельзя держать никакого европейского домашнего скота: ни коров, ни овец, ни лошадей, так, как это удается делать, например, в Южной Америке. Там же, где пасутся огромные стада рогатого скота, не место гиенам, львам и леопардам — фермеры их истребят в самый короткий срок. А вслед за ними уничтожат и безобидных антилоп, жирафов и носорогов, потому что, во-первых, они пасутся на той же траве, что и коровы, а во-вторых, фермеры охотно кормят мясом диких животных своих работников-африканцев.
И хотя трипанозомы попадают одинаково в кровь как к домашним, так и к диким животным, дикие от этого не заболевают — у них природный иммунитет. Так что спасибо мухе цеце: благодаря ее стараниям в некоторых местах Африки пока еще сохранились дикие животные. Это ненавистное насекомое своими прозрачными как стекло крылышками защищает большие области Африки от уничтожения их человеком, от превращения их в безрадостную пустыню.
Но и это ненадолго. Вот эти три лошади, на которых мы трусим по саванне, наилучшее тому доказательство. Им впрыснули новое химическое средство — антрицид, недавно изобретенное англичанами. Животные, которым его вводят, становятся в течение одного года невосприимчивыми к болезни нагана.