Для диких животных места нет
Шрифт:
— Со мной два года назад как раз здесь, в этих местах, чуть не случилось несчастье, — рассказывает наш провожатый Маринос, когда мы наконец после двухчасовой скачки делаем привал.
Он вытаскивает рубашку из штанов и показывает нам три глубоких шрама у себя на боку. Маринос тогда отправился на охоту в сопровождении четырех африканцев, чтобы подстрелить буйвола. Ему повезло — он подстрелил молодую буйволицу. Однако раненому животному удалось спрятаться в небольшой рощице. Хотя Маринос и знал, что подранки могут стать чрезвычайно опасными и наделать много неприятностей, он все же решил, что подстреленное животное протянет недолго. Поэтому он велел африканцам идти к роще, растянувшись цепочкой, но приказал им строго-настрого сейчас же лезть на деревья, если животное покажется из кустов. Сам же он стал пробираться по следу буйволицы в рощу. Первое, что он встретил, был бычок-подросток, по-видимому детеныш этой буйволицы. Бычок кинулся бежать из рощи, но по дороге несколько раз останавливался и оглядывался на своего врага. Внезапно появилась раненая буйволица и кинулась на обидчика. Маринос успел дважды второпях выстрелить, но буйволица была уже в двух шагах. (Раненые буйволы ведут себя совсем иначе, чем другие животные. К примеру, слон, раненный в голову, поворачивается и пускается наутек, а буйвол борется до последнего, пока не рухнет мертвым на землю. Львы, между прочим, поступают так же.) Итак, Маринос понимал, что дело идет о его жизни. Он побежал, но споткнулся, упал, и разъяренный зверь подбросил его рогами в воздух. Маринос упал на голову животного, и оно подбросило его снова. Второй раз Маринос приземлился на шею буйволицы, соскользнул вниз и ухватился обеими руками за рога. Раненый зверь рухнул на человека и лежал теперь шеей поперек его груди. Оба тяжело дышали. Маринос позвал на помощь. Когда его люди отозвались и стали осторожно приближаться, буйволица вскочила и убежала. Но пока африканцы причитали, окружив Мариноса, взбешенное животное вернулось назад. Все в мгновение ока исчезли на деревьях, кроме Мариноса, которому едва удалось доползти до ствола и спрятаться за ним. Но в тот момент, когда буйволица направилась в его сторону, чтобы снова им заняться, один из африканцев двумя выстрелами прикончил ее. В общей сложности в зверя всадили семь пуль.
Маринос лежал почти недвижимый на земле. Его правая рука не повиновалась ему. Что делать?
— Сейчас ты помрешь, а что тогда будет с нами? — вопили африканцы.
Маринос понимал, что от того, сумеет ли он собрать всю свою силу воли, зависит его жизнь: ему надо как можно скорее добраться до врача. Он велел африканцам срубить длинный сук, привязать к нему наподобие гамака сетку, наскоро сплетенную из лиан. Туда его вложили и понесли, меняясь по очереди. Здоровой рукой он придерживался за сук, чтобы не вывалиться из качающегося хлипкого сооружения, а под мышкой держал над собой ветку с листьями, закрывавшую ему лицо от солнечных лучей. Таким образом за три часа проводники донесли его по самому страшному полуденному солнцепеку до машины. К несчастью, ни один из них не умел водить автомобиль. Поэтому Мариносу пришлось самому сесть за руль и править одной рукой, а сидящий рядом с ним африканец поддерживал его сбоку и осторожно нажимал на газ.
— Как видите, меня спасла только машина! — улыбается Маринос. — Случись это двадцать лет назад, моим проводникам пришлось бы тащить меня два-три дня до госпиталя, и по дороге я, конечно, успел бы умереть.
Дело в том, что в больнице выяснилось, что у него проткнуто легкое. Длинный буйволовый рог проник глубоко в его тело, продырявив диафрагму, и в брюшной полости накопились воздух и кровь. Однако благодаря пенициллину он за три недели настолько поправился, что смог покинуть госпиталь.
А череп той буйволицы висит сейчас в комнате Мариноса, и я его задумчиво разглядывал. Это было отнюдь не какое-то крупное животное: головы самцов кафрских буйволов с их широкими почти непробойными лобными костями куда внушительнее!
Маринос, грек по происхождению, очень дельный и при этом весьма рассудительный человек. Он состоит в должности егеря на службе у конголезского правительства. Превосходно говорит по-французски: он был единственным человеком, который во время этой поездки по моей просьбе согласился поправлять мои ошибки во французском языке.
Наши лошади за это время уже дважды совершенно взмокали от пота и снова высыхали под палящими лучами солнца. А буйволов все не видать. Но наконец Маринос останавливается возле кустарника и указывает вдаль, где среди колышущегося зеленого моря, от которого рябит в глазах, виднеется несколько черных точек. Буйволы!
Шагом, очень осторожно, описывая большую дугу, приближаемся к небольшому стаду буйволов — здесь их, наверное, не больше двадцати, насколько можно сосчитать в высокой траве.
Опять эта щекочущая нервы игра! Скорее снимать, «крутить» фильм, потому что в следующее мгновение они могут убежать и тогда мы опять будем огорчаться, что их нет в нашем «ящике»…
После второй или третьей съемки начинает казаться, что мы стоим слишком далеко и жалко тратить пленку, снимая на таком расстоянии. Подходишь на несколько шагов ближе, чтобы животное вышло резче, более крупным планом, или на более выгодном фоне, или в наиболее выгодном освещении. Если животные ничего против этого не имеют, опять огорчаешься: почему не подошел еще ближе, и игра начинается сызнова. Все время находишься между страхом и «фотодерзостью». Ноги уже хотят повернуть назад, а вместо этого делают еще и еще пару шагов вперед. Таким образом нам все же удалось заснять на многие тысячи метров пленки и мирно настроенных, и недовольных нами, и весьма нелюбезных животных.
— Не так уж они опасны, эти черные дьяволы, — успокаивает Маринос. — То, что один из них меня пропорол, нельзя ставить им в вину. Я думаю, что точно так же поступил бы любой домашний бык, если в него немного пострелять!
Я любуюсь тем, сколько белых цапель окружает стадо и сидит на спинах этих животных. Два буйвола издали выглядят от этого совершенно пятнистыми. Между прочим, мне удалось заполучить нескольких таких маленьких белых цапель во Франкфуртский зоопарк. Они хорошо прижились. А Венскому зоопарку удалось их даже вывести из яиц, которые один зоолог привез с собой из Африки. Я часто задумывался над тем, почему эти птицы в зоопарке никогда не хотят мне доставить удовольствия — усесться на спину какому-нибудь крупному животному? Может, они чураются наших зебр, антилоп и носорогов, потому что у нас в зоопарке мало мух и прочих насекомых, и еще потому, что этих птиц и так достаточно хорошо кормят?
Кафрские буйволы удивительно трогательно помогают друг другу в беде. Даже видавших виды охотников каждый раз умиляет, как они стараются помочь своему подстреленному собрату: подталкивают носами упавшего под бока, пытаются его подпирать сзади. Когда это не удается и подстреленный буйвол остается лежать на земле, они стоят подле него часами, не позволяя охотнику приблизиться к своей жертве. Впрочем, подобным образом ведут себя и слоны.
Когда мы жили возле озера Эдуард [18] , то не раз наблюдали, как в полуденный зной кафрские буйволы спускались с обрыва к воде и заходили в нее на такую глубину, что над водой оставались только одни их головы. По всей вероятности, так им меньше всего досаждают кровососущие насекомые, да и рыбы под водой обирают со шкуры паразитов. Часто буйволы лежат совершенно мирно прямо среди бегемотов: по-видимому, два этих вида животных хорошо ладят между собой.
18
Ныне озеро Иди-Амин-Дада. — Ред.
В этой дикой, редко посещаемой местности бывают случаи, когда какой-нибудь осиротевший по той или иной причине теленок кафрского буйвола увязывается за машиной или идущим пешком человеком, жалобно мычит и сосет протянутую ему руку. Такие малыши совершенно не боятся человека, а, наоборот, неотвязно следуют за ним повсюду. Люди, любящие животных, уже часто выкармливали найденышей разведенным порошковым молоком или с помощью домашней коровы. Но, достигнув полуторагодовалого возраста, такие животные, как правило, становятся агрессивными, а со взрослым быком справиться уже совершенно невозможно.
По дороге Маринос то и дело обращал наше внимание на высохшие кости, валявшиеся в траве, а время от времени мы натыкались и на целые черепа. Потом мы заметили двух марабу, сидящих на суку. Они тоже нас заметили и спланировали на более отдаленное дерево, а затем и вовсе улетели, ввинтившись высоко в небо. На некотором отдалении кружили грифы. Мы поехали в их сторону и обнаружили по тяжелому запаху останки мертвого буйвола.
— Чума скота, — пояснил Маринос.
Хотя я и находил это ужасным, но в то же время мне «повезло». Я ведь ветеринар, а это был первый случай чумы у скота, который мне пришлось увидеть собственными глазами. Чума скота для нас — классическая, внушающая священный ужас эпизоотия, признаки которой начинающий европейский или американский ветеринар изучает только по книжкам и картинкам. Это именно из-за нее 200 лет назад в различных местах Европы начали создавать специальные учебные заведения для ветеринаров. Каждый раз, когда в Европе начиналась какая-нибудь заварушка, когда Карл Великий или еще кто-нибудь затевал войну, тут она и появлялась, эта чума. Чингисхан не раз затаскивал ее со своими монголами в Западную Европу, а войска Наполеона, вдоль и поперек маршировавшие по всей Европе, разносили ее еще дальше и шире. В одной только Германии за XVIII столетие погибло 30 миллионов голов скота. Англии благодаря ее островному положению удалось 120 лет продержаться вне опасности, но потом на лондонский рынок из Финляндии на корабле завезли несколько больных коров, и в течение полутора лет на острове пало 500 тысяч голов рогатого скота…