ДМБ: Большие маневры
Шрифт:
Машина наклоняется набок, контакт с почвой поддерживается всего двумя колесами, и в этот момент она ударяется в дерево. Резинкин вылетает из-за баранки вправо, пролетает через открытое окно и в полете, вытягивая вперед руки и предохраняя голову от удара, налетает на тонкую осинку, кое-как обхватывает ее руками и ногами и медленно сползает вниз по деревцу, щекой собирая старую кору, муравьев и гусениц.
Петрушевский, будучи говняст характером, во время заезда болел за француза, так как сейчас должен был быть на месте Резинкина. Но после того
– Ну ты как?
– глядел он на Витька, держащегося за расцарапанную щеку.
– Ничего, осталось только комбату доложить. Охренеть, какое у деда Федота горючее!
– Чего?
– не понял Петрусь, приподнимая за химок Витька.
– Ты чего, скотина, мне тогда в баки налил? Ты, сволочь, дрянь какую-то подмешал и выиграл! Я сейчас должен был вместо тебя ехать!
– Да отвали ты!
– Витек толкнул предъявляющего претензии военного.
– Какая тебе, на фиг, разница: ты или я? Видишь, мы выиграли.
Раздосадованные французы вваливались после проигрыша в решающем заезде в свою палатку. Никто так и не упал на койки, так как в самом центре стояла рыжая, голубоглазая, очень даже аккуратненькая русская девушка. Застыв в недоумении, солдаты разглядывали божественное создание семнадцати годов от роду.
Не зная, что ей теперь делать с таким количеством натуральных французов, - вон флаги на рукавах нашиты!
– Маша заулыбалась, моргнула глазками с длинными ресничками и пропела:
– Бонжур!
Стойлохряков, мучаясь головными болями по поводу проблемы с защитниками природы, которые, по данным разведки, восстановили весь свой инвентарь и написали краской, видимо, имеющейся у них в запасе, куда более наглые лозунги, мол, «не дадим убийцам стариков загадить будущее детей» и «дымовых свиней в погонах к ответу!»
Проблему надо урегулировать до завтрашнего утра, иначе план учения окончательно сорвется. Неприятное это дело, тем более что, по словам Маши, собрались они тут торчать ровно столько, сколько продлятся учения. А что? Лето на дворе, студентов набрать в той же Москве или Самаре можно без труда - им все равно, где трахаться, дома на диванах или в палатке. В палатке оно даже романтичнее.
И без того ходящие по лагерю напидоренными французы на обед явились гусарами и дисциплинированно рассаживались за своими столиками. Глядя на «лягушачий» взвод, Стойлохряков не понимал, с чего такая торжественность. И тут вот тебе номер!
Маша, облаченная в белый передничек и беленькую херозочку на голове а-ля официантка, начинает метаться между столами и расставлять русский борщ.
– Сладкий плен, - протянул Стойлохряков.
– Простаков! Ко мне!
Как выяснилось после приема пищи, у Маши были в подружках Даша, Саша и Глаша. Все жили в одной палатке и одновременно бывали под хипповатыми Мишей, Гришей и Пашей.
Простаков, Валетов и пяток разведчиков Бекетова получили недвусмысленное задание отделить зерна от плевел, то есть девок сюда, а Мишу, Гришу и Пашу можно потихонечку немножко помять, но так, чтобы без последствий.
На операцию прихватили и Миронову, которой уже было все равно, в каком лагере жить и, пожалуй, даже у военных лучше.
– Каждому взводу по бабе, - скалился Простаков, пробираясь сквозь кусты.
– Валетов, - позвал он.
– Чего ты фамильярничаешь, Простаков?
– обиделся Фрол.
– Да ладно тебе, Валетов, ты слушай, я тебе тут должность придумал.
– Какую должность?
– Резинки будешь использованные полоскать, а потом тебе дадут поглядеть в щелочку.
– Да пошел ты, урод!
– обиделся Валетов.
– Я в свое время так жил, как тебе, деревенскому тупарю, и не снилось, а если снилось, то не в этой жизни.
Простакову, Валетову и разведчикам пришлось долго сидеть в засаде, ожидая подходящего момента. Лехе всякий раз приходилось затыкать рот Маше, пытавшейся издать звук, когда какие-нибудь тела отбивались от основного роя лагеря и проходили вблизи нее.
Наконец появились Машины подружки с огромным плакатом: «Хей солдиерз, фак ю эса» - интернациональный лозунг был весьма оскорбительным. И несмотря на то что английские слова, когда на них смотрит русский, воспринимаются не так близко к сердцу, тем не менее девушек только за одно это надо было схватить за ноги и втянуть в кусты вместе с плакатом, что и было реализовано за две секунды - разведка дело свое знает!
Пищали захваченные молоденькие курочки намного больше, чем можно было бы ожидать при стандартном проведении данной операции. Но грубые солдатские руки во время завязывания кистей за спинами и затыкания ртов портянками, причем далеко не свежими, умудрились еще и побродить по грудкам, попкам и пипкам, щечкам, носикам и ляжкам.
Когда языков или язычниц, это как посмотреть, доставили в распоряжение подполковника Стойлохрякова, он нашел девушек весьма привлекательными, хотя их внешний вид - растрепанные волосы и расстегнутые пуговицы - свидетельствовал о длительном пути к командованию и не слишком корректном обращении с военнопленными. Хотя синяков не было.
Самая маленькая, по имени Глаша, стояла и хлюпала носом:
– Мы ничего не делали, товарищ подполковник, - взвыла она еще до того, как Стойлохряков успел рот открыть.
– В званиях разбираешься, - похвалил комбат.
– Что, папа военный?
– И мама тоже, - снова завыла Глаша.
– Замечательно, всех на кухню.
– И что теперь делать?
– Мудрецкий, впрочем, как и сотня молодых парней, провожали взглядами пленниц.
– Что делать?
– Подождем. Пусть поищут, а потом поставим этой Жанне ультиматум: или она отсюда уберется, или все будут у нас на кухне работать. Пацанов заставлю какие-нибудь канавы копать, а всех девок перетрахаем, да, лейтенант?