Дмитрий Балашов. На плахе
Шрифт:
«Еще до отъезда, – вспоминает Юрий Иванович Марченко, – Дмитрий Михайлович предупредил, что не потерпит никаких проволочек. Поэтому по прибытии в Вологду мы посетили Отдел культуры, в тот же день самолетом отправились в Тарногский Городок, отметили командировки в Райисполкоме и к вечеру прибыли в Илезский сельсовет. Здесь мы остановились в деревне Мичуровской у Аграфены Фроловны Другашковой и, несмотря на изрядную усталость, немедленно начали работу…
Дмитрий Михайлович подробнейшим образом записывал обряд от начала до конца, вновь и вновь возвращаясь к узловым моментам, постоянно выявляя новые детали. Его интересовало все: время суток, когда происходит действие, планировка избы и то место, где совершается обряд, участники,
В деревнях Озерецкого сельсовета, которыми завершалась верх-кокшеньгская часть нашего маршрута, работа сложилась весьма удачно благодаря наличию хороших знатоков обряда в деревнях Евсеевская и Михайловская. Я обратил внимание на то, что Дмитрий Михайлович уже здесь начинал делать некоторые наброски для будущего описания обряда. Несколько изменились его вопросы к исполнителям: теперь важно было установить различия в последовании свадьбы по трем кустам деревень. После того, как были составлены сравнительные таблицы с учетом всего причетно-песенного репертуара, Дмитрий Михайлович обрел некоторое спокойствие и стал производить впечатление человека, у которого наконец-то появилась уверенность, что хотя бы в одной части задуманная работа все-таки будет выполнена…
Обследование деревень Верхне- и Нижне-Спасского сельсоветов складывалась удачно. Несмотря на изрядную усталость все мы (Игорь, Надежда, да и я сам) за время работы с Дмитрием Михайловичем обрели неплохие навыки. Я, например, научился физиономически отличать знатоков традиции от имитаторов.
Но теперь мы стремились держаться вместе. На последнем участке маршрута, увы, приходилось делать пешие переходы на солидные расстояния. Дмитрий Михайлович всегда был начеку, не позволял идти «врассыпную», особенно – в темное время суток. Во время одного из наиболее изнурительных переходов я остановился, чтобы перекурить. Дмитрий Михайлович немедленно «тормознул» всю группу. На мое предложение не дожидаться и двигаться дальше, весьма иронично на меня взглянул и, как «фольклорист фольклористу» посоветовал осознать, что волки существуют не только в сказках.
Бывали, конечно, и такие случаи, когда нам приходилось переживать изрядные бытовые неудобства. Дмитрий Михайлович никогда не требовал себе никаких привилегий…
Со всей определенностью должен сказать, что успехом наша экспедиция обязана в первую очередь Дмитрию Михайловичу, который к тому же, помимо методического руководства взвалил на свои плечи еще и львиную долю всех финансовых расходов».
Сделанные в ходе экспедиции записи, дополненные архивными данными, превратились в уникальный свод, зафиксировавший всю поэзию русской свадьбы.
Поразительно, но одновременно с этой титанической работой Балашов все глубже погружается в отечественную историю, и происходит это не параллельно занятиям фольклором, а единовременно и главное – единосущностно…
Можно достаточно последовательно проследить, как затягивала Балашова фольклористика в занятия историей.
Еще при исследовании русской народной баллады у Дмитрия Михайловича возникла необходимость определить время сложения этого жанра.
Все данные свидетельствовали, что это – XIV–XV века.
Но именно на этом историческом отрезке времени происходит перестройка древнерусской культуры, именно тогда совершается решительный поворот в системе хозяйствования к последующему типу, знакомому по более позднему времени.
Более того, все навыки ремесленной работы, все виды обработки металла, известные русским кузнецам, слагаются в эти же века.
Даже все пятьдесят видов бревенчатых рубок, которые были известны русским плотникам, восходят именно к рубежу четырнадцатого-пятнадцатого столетий.
«Вот такая у меня создалась картина, – любил потом рассказывать Д.М. Балашов. – Какие-то особые это были века. Поэтому много позднее, когда я узнал о гумилевской теории и познакомился с нею, для меня пассионарный толчок стал недостающим звеном в цепи рассуждений, основным тезисом, что ли, набор доказательств которого мною был уже самостоятельно добыт – для той отрасли науки, которой я занимался»…
И, добавим мы, для литературного творчества.
В первой половине семидесятых Дмитрий Михайлович Балашов пишет ряд статей «Историко-социальная структура русского этноса» [78] , «Поэтика русского эпоса» [79] «Из истории русского былинного эпоса («Потык» и «Микула Селянинович») [80] , которые намечают путь, реализованный в дальнейшем в цикле романов «Государи московские».
78
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 607.
79
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 609.
80
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 612.
Некоторые мысли [81] из этих работ Д.М. Балашов повторит в предисловии «Русский былинный эпос», написанном в соавторстве с Т.А. Новичковой к 25-томному своду русских былин:
«Признав в принципе, что в основе былины все-таки лежит конкретный исторический факт, следует, по-видимому, признать, что обобщенная форма его отражения есть результат не разрушения этой конкретно-исторической основы, а выражение особого способа отражения этой конкретности…» [82]
81
«Я написал статью, – говорил Д.М. Балашов 6 июня 1984 года на организованном Отделением литературы и языка Академии наук СССР заседании Бюро Научного совета по фольклору в Москве, – опираясь на свои предшествующие статьи и свой многолетний опыт работы над эпосом. Горелов передал эту статью своей сотруднице, только что защитившей кандидатскую диссертацию, назначив ее моим соавтором…»
82
Свод русского фольклора. Былины. В 25 т. T. 1. Былины Печоры. СПб., «Наука», М., Издательский центр «Классика», 2001, с. 77.
Эта мысль позволяет заглянуть в лабораторию писателя, понять принципы, заложенные им в фундамент цикла «Государи московские».
Несомненно, что романы эти – продолжение занятий Балашова русским фольклором.
Более того…
В каком-то смысле это попытка сделать то, что не удалось сделать в фольклористике…
В каком-то смысле романы Балашова и являются тем эпосом, который хотелось реконструировать ему…
Тут, разумеется, крайне неблагоразумно проводить какие-то параллели и сравнения древнерусских былин с историческими повествованиями Балашова.
Реконструкция эпоса в романах Балашова осуществляется на более глубинном, почти подсознательном уровне…
Если мы и находим в романах Балашова какие-то прямые аналогии с былинным эпосом, они настолько деформированы под специфику романа XX века, что уже и не осознаются аналогиями.
Но дух былинного повествования сохраняется.
Остается особый способ отражения конкретно-исторической основы, выражающийся прежде всего в одинаковом понимании народной судьбы, связующей героев князей и простых ратников.