Дмитрий Балашов. На плахе
Шрифт:
Уже низвергнут в запустение Киев, легенды о величии которого кажутся далекой сказкой, только жар слова летописцев напоминает о славе Галицко-Волынского княжества, вспыхивают неярким огнем и гаснут дела Новгорода и Пскова. По красным угольям Твери, Владимира и Рязани пробегают слабые, хотя и живые огоньки духа народного».
«Мне было интересно, – рассказывал потом сам Балашов, – когда же московское княжество стало складываться. Князь Даниил приезжает в Москву в семьдесят пятом году тринадцатого века, в малюсенькое княжество, и за четверть века он делает его очень сильным. Настолько, что его сыновья (сперва Юрий, затем Иван Калита) уже могут спорить за власть с ведущим княжеством Волго-Окского междуречья – с Тверью! И захватить эту
Произошел переход от общества, которое могло только плакать, стонать и разбегаться при подходе сильного врага, к обществу, которое вдруг охрабрело и вдруг объединилось. Попробуйте просто читать летописи как перечни поступков: ну, ссорятся князья друг с другом, кто-то на кого-то доносит, и вроде бы все это продолжается и кажется уже неизменным. Но если при чтении вникнуть в суть позиций сторон, убедитесь, что вечная борьба эта неожиданно приобрела совершенно иной характер.
Вдруг прямые потомки издавна враждующих родов стали вести борьбу не за лучший кусок, а за то, кто объединит Волго-Окское междуречье, чтобы возглавить сильное и активное государство с наступательной политикой. И бешеная борьба Твери с Москвой шла вовсе не из-за местных интересов. Это была именно борьба за Великий Стол. Так я и назвал свою вторую книгу по истории Московской Руси»…
Конечно же, это и было рождением эпоса, о котором столько думал Балашов фольклорист.
Интересно, что и сам Балашов тоже ощущает себя в это время эпическим персонажем, не очень-то и соразмеряя свои реальные силы с реальными проблемами…
Глава шестая
Государи московские
Паши, сей и мели зерно, это святая работа, и в ней одной уже – оправдание жизни твоей. А ежели ты возможешь иное, делай тоже, но не гордись, не возвышай себя над пахарем. Засевай ниву душ человеческих, созидай и твори и знай, что ты мелешь зерно. Созидай труд рук твоих с усилием разума, и если слишком легок твой труд, усилься и делай больше, ибо несть веры тому, кто лукавит в работе своей.
1. Письмо Д.М. Балашова о жизни в неперспективной Чеболакше. 2. «Государи московские». Ощущение немереной силы. 3. Былинные битвы 4. Битвы в Чеболакше. 5. Божье чудо романов Балашова 6. Роман «Симеон Гордый» 7. Семья Балашова. 8. Разрыв с Влазневой. Стихотворение. 9. Пожар
Быть может, и превратилась бы Чеболакша в нечто подобное Михайловскому, Спасскому-Лутовинову, Ясной Поляне, но шли семидесятые, и вчерашние шестидесятники, отчаявшись дождаться возвращения комиссаров в пыльных шлемах, потащили страну в гигантоманию великих строек, в русофобские, человеконенавистнические кампании неперспективных русских деревень.
«Письмо это пишу при свечах в деревне Чеболакше Кондопожского района Карелии, – свидетельствует из тех лет сам Дмитрий Михайлович [84] . – Свет у нас отключили три месяца назад, до того он едва горел – линию к нам не чинили с тех пор, как она была поставлена. Столбы подгнили, падают, «тяжелое дело», говорят в округе. Надо ставить бетонные опоры, пасынки, т. е. капитально ремонтировать около восьми километров передачи. Деревня маленькая, зимою в глухую пору здесь остается одиннадцать жителей. В основном это старики, которых лишили
84
ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 621.
В самую глухую пору и я не остаюсь здесь.
Я писатель и ученый фольклорист, но творческой работой занимаюсь только здесь, боле того, только здесь и могу заниматься. Не знаю, почему уж так! Это, как говорится, секреты творчества. Кроме того у меня здесь дом, налаженное место работы.
Налоговый инспектор, недавно побывавший здесь, уверил меня, что свет обязаны сохранять даже для одного жителя.
Впрочем, наша деревня не такая уж и маленькая. Чуть весна – приезжают хозяева пустующих домов, садят картошку, рыбачат. Дети, старики, жены – живут тут все лето. Постоянно, я подсчитал, в Чеболакше в летнюю пору проживает до шестидесяти человек, в воскресные дни бывает сто и больше.
Деревня разделила судьбу многих и многих подобных деревень. Она из деревни превратилась в дачный поселок…
Прибавлю, что за последние годы наша деревня стала даже возрождаться в своем новом качестве, чинят дома стоявшие пустыми много лет, появляются новые и новые сезонные жители.
Но вот передо мною ответ из Совета министров Карельской АССР, куда я писал по поводу электроснабжения…
Последняя фраза про указания – прибавлена просто так для красного словца или стыдобушка заела все-таки. Представляю, как бы возопил тот же министр, кабы у него дома или на даче отключили свет за неперспективностью! Почему в самом деле в дачные поселки свет проводят, а здесь отключают?
Какие перспективы нужны, чтобы пользоваться не лучиною, не свечкой гражданской парафиновой, а лампочкой Ильича.
Что, завод тут надо построить?
Или мало сделали для Родины старики, что доживают свой век в деревне Чеболакше?
Или есть закон, по которому малые населенные пункты после какого-то человеческого предела автоматически лишаются света?
Если есть такой закон, пусть его сообщат.
Полагаю также, что каждый житель этой деревни так же заработал своим трудом право на элементарное внимание и уважение к себе, полагаю, что делить граждан Советской России на перспективных и неперспективных безнравственно и противоречит духу нашего общества.
И дело тут не в средствах. На то, чтобы отремонтировать линию, средства нужны далеко не астрономические.
И потом.
В известных случаях, когда дело касается человека, не полагается высчитывать его неперспективность. Иначе где предел, где остановится лихо расскакавшийся бюрократ? Может быть, вообще перестать, скажем, лечить стариков. Много можно наделать делов с таким перспективным подходом»…
Увы…
Увещевания и призывы к совести так и оказались не услышанными начальством. И не потому, что голос Балашова звучал недостаточно внятно и убедительно, а просто не полагалось слышать ничего, что могло бы помочь выжить предназначенной нашими «академиками»-русофобами на уничтожение русской деревни.
Но Балашов не сдавался.
И хотя и начала пустеть Чеболакша, но Балашов продолжал работать здесь. (Письмо это написано Д. М. Балашовым в начале 1980 года, а электричество в Чеболакше отключили в 1979 году.)
Эпиграфом к роману «Младший сын», начинавшему цикл «Государи московские», Дмитрий Михайлович взял слова Н.М. Карамзина: «Они страдали и своими страданиями изготовили наше величие… Мы одно любим, одного желаем: любим отечество, желаем ему благоденствия еще более, нежели славы, желаем, да не изменится никогда твердое основание нашего величия, да цветет Россия… по крайней мере долго, долго, если на земле нет ничего бессмертного, кроме души человеческой!»