Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия

Балашов Дмитрий Михайлович

— Красно баешь! — возражал отец. — А одолеют Витовт с Тохтамышем? И соберет хан татар, погромить, вкупе с Литвою, русский улус, и вас, дурней, погонят на ременных арканах в Кафу, на рынок! А твоя Огафья придет какому ни на есть литвину поганому в рабыни, да, да! Не заможет уже шемаханских шелков носить! В жидком свином дерьме босыми ногами… Не веришь? А я вот Тохтамышу не верю, ни на едино пуло медяное, што покойнику в гроб кладут!

— Сам же ты…

— Сам же я юлил перед ханом, хочешь сказать? Дак говори, щенок! Кабы я не юлил, Святую Русь кажен год татары громили, всю волость ис-пустошили бы вконец! В берлогах бы жили последние русичи, в схронах, в землянках лесных! И такие, как ты, не величались бы богачеством, што твой отец заработал за много годов на службе княжой! Не пенязи, не артути немецкие, не диргемы али корабленики там — вшей бы считал во единой срачице своей ныне!..

— А я говорю…

— Молчать! Я Тохтамыша, вот как тебя, зрел! Нет в ем правды ни на вот столь, ни на волос! Как на ратях бежал, так и в жизни со веема дружен дочасу и кажного продаст не воздохнув! Што ему Русь! Што то сребро! Нам единая защита теперь — Темерь-Кутлуй!

— Но Едигей…

— Што Едигей? Да, Едигей! А ты хочешь реку перебресть и портов не замочить?

— Да, может, под Витовтом-то, под Литвою, нам и способнее станет! — выкрикнул, разгорячись, Иван. — У ентих токмо кочевья, да стада, мы с ими завшивеем, с овцами-то да верблюдами, сами скоро блеять начнем! Што их бесерменски навычаи, мерзость одна! Талдычат: "Алла, Алла". Одно слово — нехристи! Латины хошь в правого Бога веруют! У их там, на Западе, и камянны грады, и высокое рукомесло — гляди, каки сукна, да бархаты, да оружие какое выделывают! А навычаи возьми: танцы там, балы, конные игрушки рыцарски! А вежество какое! А философы енти, гуманисты, ноне вон римску старину раскопали, книги чтут!

Федор Андреич потемнел ликом, сжал кулаки:

— Дважды щенок! Думать, в жупане роскошном станешь ходить и все такое прочее? Да жонок гулящих, тьфу… То думать? А нет в тебе смысла догадать, што тут у нас все другое: и хлад, и мразы, и слякоть, и дождь, зимой одна забота — было бы тепло в избе, а не иное што! И сильны мы, покуда с нашим народом за одно, токмо! Книги? Где ты видел пана, который бы книги читал? Вместо подписи крест ставят! У нас почти все иноки — книгочии! Гляди, сколь чего при владыке Алексии с греческого перевели да и привезли на Русь!

— Дак Тохтамыш-то все и пожег!

— Вот именно, Тохтамыш! О том и толк веду, баранья башка! А в Новом Городе, гляко, и посадские грамотны почитай все! Такого-то на Западе твоем хваленом и не узришь!

— Ты сам не бывал…

— И бывал, и от людей слыхал! В Париже твоем грязи поболе, чем на Москве в распуту! Есь, есь и у их ученые люди! Дак опеть же спрошу: а много ли они на книги те тратят богачества? На пиры, да на конные ристания, да на разные роскошества, на блуд в сотни, куда, в тысячи раз боле идет! Того хочешь? Дак и будут у нас бояре в золоте, а народ в рванье, кому с того какая корысть? Те же латины нас и покорят! А там и ты злата того да жемчугов не поносишь! Станут тебе в рыло тыкать: невежа, мол, фряжского языка не ведашь, по-латыни не толкуешь, дак какова тебе и цена? И на бою с рапирою али шпагой в руках тебе противу фрязина не выдюжить… Знаю, ведаю, што в битве оно и не надобно русичу, дак и ты ведай про то! Пойми, не в том дело, кто там лучше, а кто хуже, все лучше у себя и во своей порядке, и все хуже, когда чужой хомут на свою шею мериют! Вон, у чинов в Китае, палочками едят! Дак ты, на их-то погляд, самая сиволапая деревня и есь, пото лишь, што палочками есть не навык! Нам замков ихних настроить да друг с другом ратитьце — да тут любой Тимур-Аксак нас как кутят под себя заберет! Пото и едина власть нам надобна, штобы все в кулаке! Отбитьсе штоб! На то же Куликово поле, к Дону, выйти всею русскою ратью! А танцы енти да замки, по нашей-то погоде, в дождях да снегах… А так обирать мужика, как у их, на Западе, нам и вовсе нельзя! В первую же зиму черный народ гладом изнеможет да разбежитце куда-нито за Камень, в Югру, — вот те и войска нет, вот те и оборонить себя не заможем! Крестьянин богат и с хлебом — Русь стоит нерушимо! Беден и гладей — и Руси не станет, и все изгибнем тою порой!

А все те раскошества али там как паны поле опосле конной игрушки ратной золотыми засевают — все то с мужика, с ратая! Думать должок! Лучше уж на щах да в буден день в посконине ходить, оно и телу полезней, чем ету порчену заваль заморскую есть, да бархаты одевать, лунски сукна там, да скарлаты, да бургундски вина пить заместо нашего меда да кваса! Лучше без менестрелей ихних да балов, да зато штоб в спокое быть, своих холопов не опаситьце, знать, што и мужик не выдаст тебя: позови, встанут миром и миром защитят! Так-то, сын!

А про Орду тоже легко не рассуждай, не возносись! Сквозь Орду путь и в Персию, и в Индию богатую, и в Китай. Тамо тьмы тем языков разноличных, и мастеры хитрецы таковые есь, што твоему Западу и не снилось-то! Вон, белую посуду привозят из Китая! Шелка, бумагу… Оружие самое доброе выделывают в Бухаре, да в Дамаске, да у ясов на Кавказе. Лезвие в дугу согнешь, шелковый плат на лету разрезать мочно!

Ты ихних книжных искусников познай! Тамо и складной речью сочиняют, и еллинских мудрецов переводят на свой, арабский язык! По-глянь, шапка Мономаха княжая, чьей работы? Арабских мастеров. То-то! Западу того не достичь! И драгие камни, и краска, и камка, и тафта, и парча — оттоле идут! Восток богаче Запада, да и с твоим Западом мы холуями станем у их, и на-поди! Поляки и то второй сорт, а мы какой? Хошь, чтобы нас и за людей не считали? Того хошь? Веру свою, навычаи пращуров потерять — и все потерять! И ратная сила тогда не спасет! Сами ся изнутри источим и погинем, как те обры, без племени и остатка… Молод ты шце Иван, молод и глуп! В рыло тебе немецким сапогом еще не пихали… А до того доведешь, и поздно станет пятить назад, ко щам да русской печке, не станет ни печки, ни щей!

Оба смолкли, тяжело дыша. Кошка вдруг узрел вжавшегося в стену, завешенную пестрым ковром, Ивана Федорова. Сказал, сбавляя голос:

— Ты поди… Надобен станешь — созову!

Так и не понял Иван, кто из них в конце концов пересилил в споре.

Федор Кутуз, ражий муж, в полном соку, еще и сорока летов не минуло, принял Ивана Федорова с вежеством. Расспросил о дороге, о греках, о фрягах, о турецкой войне. Созвал к столу, поднятою ладонью запрещая готовую сорваться речь гостя (о чем будет молвь, уже знал). Как-то очень быстро собрались бояре Зерновы, Федор Сабур с братом Данилой и Иван Годун. Последним после них явился старик, Константин Шея. Обсели стол, Ивана Федорова слушали молча, внимательно, изредка вопрошая о том, чего и сам Иван не ведал толком. Потом как-то враз поглядели друг на друга.

— Ты выйди на час! — попросил Федор Ивана. Верно, не похотели спорить при нем. О чем толковали без него бояре, Иван так и не узнал, но хоть и то узрел, что ему поверили.

Поверили сразу и Морозовы. Заспорили, Ивана не чинясь, и не о том, правда ли, нет, а — как уломать великого князя, чтобы не верил Витовту?

Поверили сразу и Квашнины. И Дмитрий, и Илья, и Василий Туша — все трое были за Темир-Кутлуга и против Тохтамыша, коему не могли простить сожженной Москвы. Тут тоже речь шла больше о том, как убедить Думу да уломать великого князя.

У Бяконтовых Ивана Федорова поразила почти монастырская тишина и обилие книг. Данила Лексаныч Плещеев читал какую-то толстую книгу на греческом, и Иван, понимавший греческую молвь, но не письмо, не разобрал, что это было. Боярин заложил книгу вышитой бисером закладкою, застегнул узорные жуковинья. Выслушавши Ивана, задумался.

— Возможно, и так! — изрек. — Опас поиметь надобно! У кого ты, молодец, уже был?

Дав несколько дельных советов, Данила Лексаныч сам, уважительно, проводил Ивана до дверей, наказавши посетить Добрынских и Одинцовых.

Иван похудел, аж почернел, дергался ночью, почти не ел, мало спал, но к концу второй недели уже весь город ходил на дыбах, вопрошая: за сколько пенязей Василий Митрич продал Москву Витовту?

Собиралась Дума, собиралась по случаю взятья Нижнего князем Семеном. Требовалось срочно подымать полки, скликать дружины подручных князей, готовить припас. Воеводство над ратью без споров порешили вручить Юрию, брату великого князя, в коем, с легкой руки Акинфичей, видели теперь чуть ли не спасителя страны.