Дмитрий Донской
Шрифт:
Но на сей раз беспокойных князей ждало неприятное открытие: молодой князь стал сообразительным не только в отношениях с Ордой, но и в делах ратных! Ольгерд не успел дойти до стен Кремля, московские войска остановили его далеко от Москвы. Мало того, Дмитрий не мешкая напал на сторожевой полк Ольгерда, заставив отступить за глубокий овраг. Они так и простояли несколько дней, но в бой так и не вступили, разошлись родичи-враги мирно, и больше Ольгерд в русские пределы не ходил. Грабил помаленьку граничные городки да веси, не без того, но о Москве забыл, ее стены остались для Литвы на несколько столетий запечатанными.
Жаль, что сыну Ягайле не наказал крепость русского соседа не испытывать. Этот князь родился в том же 1350 году, что и Дмитрий, и был ровесником не только ему, но и еще одному литовину, сыгравшему заметную роль в русской истории, — Витовту . Оба они не раз попробуют на зуб русские рубежи, будут то ратиться, то мириться с Москвой. Оба попытаются породниться, но свою дочь Софью Дмитрий не выдаст за сына Ягайло, а вот сын Василий женится на дочери Витовта, тоже Софье . И их внук Иван III Васильевич сбросит ордынское иго с Руси, а праправнук Иван IV Васильевич Грозный будет без конца воевать с Литвой. А потом наступит то самое Смутное время …
Это будет уже конец Великой Руси и начало не менее великой России.
Нестроение церковное
Константинопольский патриарх Филофей морщась слушал монаха, читавшего послание Великого литовского князя Ольгерда. Тот привычно уже жаловался на митрополита Алексия: «По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! Благословляет москвитян на пролитие крови, — и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?!»
Такое послание получил патриарх Филофей от литовского князя Ольгерда.
Как же не хотелось Филофею разбираться с этими русскими! Когда в предыдущее свое патриаршество ставил Алексия на митрополию по совету покойного Феогноста, ведь столько времени на него извел, столько бесед неспешных прошло, все выдержал Алексий. Сумел убедить, что станет единым блюстителем веры православной для всей Руси. Потому и держали его тогда почти год в Константинополе, что не верили, что боярский сын из Москвы будет радеть о тех же Киеве или Вильно!
Так и вышло, Алексий, будучи митрополитом, думал только о Московском и тех княжествах, которые были при нем. Тогда ему наперевес в Киеве и Литве поставили Романа, Алексий даже приезжал с Романом переговаривать, но князь Ольгерд посадил московского митрополита под замок, едва тому удалось бежать. Роман помер, и снова остался на Руси один митрополит — Алексий. И снова он не о единстве заботится, а о нужных ему княжествах, с Тверью все время враждует, на князя и епископа епитимью строгую наложил, самого князя и вовсе под замком держал, правда, не таким, как его самого в Киеве, но все равно…
Филофей вздохнул: теперь вон снова разбираться придется, потому как Ольгерд настаивает. А там тверской князь, небось, пожалуется…
Не успел подумать, как ему поднесли и вторую грамоту, присланную теперь архимандритом тверским Феодосием. Понятно, что Тверь с Ольгердом заодно, но негоже, чтобы на митрополита жалобы шли одна за другой! И ведь справедливо жалуются, так и не стал Алексий митрополитом для всех, его Русь — это то, что вокруг Москвы. Хитрый литовец предлагал поделить митрополию, оставив за Алексием те земли, в которых тот радеет. Это отрывало бы от Москвы многое.
Так началось церковное нестроение на Руси, которое сопровождало все время правления Дмитрия Ивановича. В нем было все: и одновременно назначенные два митрополита; и заточение Алексия в узилище; и метания Киприана, тоже назначенного митрополитом при живом Алексии, его сидение в холодной по воле Дмитрия Ивановича; и отлучение тверского князя; и неожиданные смерти претендентов на митрополичью кафедру; и многочисленные подкупы, за что один из митрополитов Пимен попадет в ссылку в далекую Чухлому, а потом будет возвращен обратно; будет «сумасшедший поп Денис» и его загадочная смерть после утверждения митрополитом…
В общем, не везло Руси конца XIV века с митрополитами, хоть плачь! Для описания всех перипетий потребовалась бы отдельная книга.
Но все эти годы у Руси был свой, не подвластный Византии с ее без конца меняющимися патриархами, духовный наставник — игумен Троицкого монастыря в Радонеже Сергий. Могло меняться сколько угодно митрополитов, греков ли, русских или болгар, авторитет Сергия Радонежского оставался на Руси непререкаемым. Одно слово старца часто делало больше, чем десятки лет войн и вражды. В трудное, очень трудное время для Руси Сергий был одним из светочей надежды для измученных людей, причем неважно, князь это или смерд.
Обида
Сидели уже давно, пиво и меды лились рекой… Постепенно хмель развязал языки настолько, что принялись вспоминать давние года.
Тимофей Васильевич в очередной раз приложился к большому кубку и, пьяно размахивая руками, вдруг стал рассказывать, как ездили в Нижний Новгород смотреть будущую невесту князю Дмитрию.
— А и хороши обе сестры были!.. Как вышли княжны, так и… ик! Так и зашлись сердца у молодых боярских сынков!
Дмитрий пока смеялся не столько над словами, сколько над пьяненьким видом немолодого уж боярина. У самого князя мысли никак не желали собираться в кучку, они расползались в разные стороны, как тараканы. Свое бессилие тоже смешило.
Микола Вельяминов, нутром почувствовав надвигающуюся неприятность, пытался заставить дядю замолчать. Но это не удавалось, Тимофей Васильевич разошелся вовсю. Он стал изображать, как вплыли в палату нижегородские княжны. Шатаясь, окольничий сделал несколько шагов от двери к столу, ноги его держали плохо, и вместо девичьей стати вышли пьяные зигзаги. Это привело компанию в совершенный восторг.
Микола подхватил дядю под локоть и силой потащил обратно к столу, яростно шепча на ухо:
— Молчи! Тимофей Васильич, молчи!