Дмитрий Донской
Шрифт:
Между молотом и наковальней…
«До сражения 1380 г. на Куликовом поле московско-рязанские отношения не отличались определенностью» (221, 205). Это наблюдение современного историка можно продолжить: отношения «не отличались определенностью» и после Куликовской битвы. Более того, московско-рязанские отношения на протяжении всего XIV столетия отмечены иррациональностью и непредсказуемостью. Стороны заключают договоры только с тем, чтобы их немедленно нарушить, мстят друг другу за какие-то неведомые нам и, вероятно, глубоко личные обиды, задыхаются от ненависти — и вдруг по одному слову преподобного Сергия Радонежского раскрывают объятия, заключают вечный мир, скрепляют его узами неравного брака
Вся эта фантасмагория, возможно, имела какое-то рациональное объяснение. Но оставим истории ее загадки.
Известно, что исторические мифы бывают «белые» и «черные». Не посягая на историческую мифологию как таковую — ибо только в виде мифа история становится пригодной для массового потребления, — заметим, что «черный миф» об Олеге Рязанском — предателе общерусского дела — рассыпается при свете научной критики.
Прежде всего, Олег, насколько известно, по состоянию на лето 1380 года не имел каких-то письменных или устных обязательств поддерживать Дмитрия в войне с Ордой. Соответственно, и его отстраненность от Мамаева побоища едва ли заслуживала клейма «предательства». Скорее, это «гибкая политика» или банальный эгоизм, которым грешили все тогдашние князья.
Победа на Куликовом поле позволила Дмитрию говорить с Олегом в повелительном тоне. И первым делом он заставил рязанского князя «оформить отношения» с Москвой. Летом 1381 года между Дмитрием Московским и Олегом Рязанским был заключен договор, согласно которому устанавливалась вассальная зависимость Рязани от Москвы. Олег клялся поддержать Дмитрия как «брата старейшего» в случае войны с Литвой или Ордой (8, 30). При этом рязанский князь уступал Москве некоторые пограничные волости.
Однако этот договор никто и не собирался соблюдать. Уже летом следующего года, когда полчища Тохтамыша двинулись на Москву, Олег Рязанский и пальцем не шевельнул, чтобы выполнить обязательства и помочь Дмитрию отбиться от Орды. Впрочем, так поступили и все остальные князья, связанные с Москвой союзными и вассальными отношениями. Московские книжники горько упрекали Олега в том, что он якобы указал Тохтамышу броды на Оке. Но этот упрек отдает чем-то личным, нарочито клеветническим, и по меньшей мере грешит анахронизмом. Во времена Дмитрия и Олега «собственно броды на Оке находились только в верхнем течении реки, вдалеке от исторических границ Рязани» (221, 207). Что касается Средней Оки, то здесь был один общеизвестный брод — «Сенькин брод» в районе Серпухова. Им, вероятно, и воспользовался Тохтамыш в своем походе на Москву.
Не имея сил сопротивляться Тохтамышу и не желая упасть на колени перед ним, Олег Рязанский бежал из княжества. Это был акт самосохранения. Но после ухода Тохтамыша именно Олег — по неясным причинам — был назначен великим князем Дмитрием Ивановичем «козлом отпущения» за позор всего княжеского сообщества.
Едва успел Олег вернуться в разоренную Тохтамышем Рязань, как над его головой разразилась новая буря. Вопреки общепринятым нормам междукняжеских отношений Дмитрий Московский без предупреждения («сложения крестного целования») двинул свои полки на опустошенное Тохтамышем Рязанское княжество. Соответствующим образом настроенные своими воеводами, московские воины страшно разгромили Рязанскую землю: «и огнем пожгоша и плениша вся, и пусту всю сътвориша; злее ему (Олегу. — Н. Б.) стало и татарьскиа рати» (42, 81).
Смысл этого рейда состоял в том, чтобы взять в плен как можно больше рязанцев, а если удастся — то и самого Олега Рязанского. Похоже, этот человек страшно раздражал Дмитрия Московского своим вызывающим поведением, полководческим талантом и безумной отвагой. Наконец, Олег Рязанский в эти годы был единственным из русских князей (помимо Дмитрия Московского), проводившим свою собственную внешнюю политику…
Политические интересы Олега тянулись
Отсидевшись в каком-то дальнем углу «верховских княжеств», Олег вернулся в Рязань (точнее, на пепелище Рязани) и стал готовить Москве ответный удар. В конечном счете это был даже не вопрос политики, а вопрос чести. Враг дважды изгонял его из столицы княжества. Но если татары Тохтамыша надвинулись на Рязань как своего рода стихийное бедствие, то московские «загонщики» охотились именно за ним, а он бежал от них, как заяц от борзых собак.
Полный жаждой мщения, Олег копил силы для ответного удара. Ждать пришлось довольно долго: после всех нашествий в его обезлюдевшем княжестве остались одни полевые мыши…
Так прошли три года. Наконец рязанская дружина была собрана и в нужный момент — весной 1385 года — приступила к делу.
«В лето 6893 месяца марта в 25, в Благовещение святыя Богородица, в Лазареву суботу (канун Вербного воскресенья. — Н. Б.) князь Олег Рязанскыи суровейший взя Коломну изгоном, а наместника изнима Александра Андреевича, нарицаемыи Остея, и прочих бояр и лепших мужей поймав, поведе с собою и злата, и сребра, и товара всякого наимався, отиде и возвратися в свою землю с многою корыстию» (43, 150).
Судя по всему, рязанцы воспользовались разгульным настроением, царившим в Коломне по случаю сразу нескольких церковных праздников, и захватили всю перепившуюся городскую верхушку врасплох.
Москвичи давно забыли о «рязанском происхождении» Коломны и привыкли считать ее «задним двором» своего княжества. Захват Коломны рязанцами был позором для Москвы. Можно представить себе, какие сильные выражения в адрес беззаботных коломенских воевод звучали тогда в стенах княжеского двора. Ненависть Дмитрия к Олегу вспыхнула с новой силой.
Трубачи и трубы
Разумеется, дерзкий набег Олега на Коломну нельзя было оставлять без последствий. Родичи плененных в Коломне московских бояр тревожились за их судьбу и предлагали выкуп. Но князь Дмитрий настроен был не на торг, а на стремительный поход на Рязань. Его честь была задета, и в душе запели боевые трубы.
Однако сильные чувства не исключают предусмотрительности. Московскому князю не хотелось лишний раз рисковать своей репутацией героя Куликова поля, и без того сильно подмоченной «реваншем» степняков. Олег Рязанский был лучшим полководцем среди тогдашних русских князей. И может быть, именно потому Дмитрий остался в Москве. Впрочем, он и не должен был по своему статусу великого князя Владимирского (а тем более — «Русского царя») ходить в поход по каждому случаю.
На войну с Олегом призваны были «верховские» князья — Роман Семенович Одоевский и Новосильский и его соседи князья Тарусские (233, 100). Вероятно, у них были старые счеты с беспокойным соседом — Олегом Рязанским. Во главе собранной на Олега рати Дмитрий поставил своего кузена Владимира Серпуховского. Многие считали именно его подлинным героем Куликова поля. Теперь Владимир получал возможность позолотить — или потерять — свой героический ореол в сражении с другим героем — Олегом Рязанским. В любом случае после этого сражения на Руси должно было стать одним героем меньше. И мы не станем упрекать за эту маленькую хитрость тонкого политика — великого князя Дмитрия Ивановича.