Дмитрий Пожарский против Михаила Романова
Шрифт:
Восставшие русские люди не отказывались от присяги Владиславу, но клялись: «Стоять за православную веру и за Московское государство, королю польскому креста не целовать, не служить ему и не прямить. Московское государство от польских и литовских людей очищать, с королем и королевичем, с польскими и литовскими людьми и кто с ними против Московского государства станет, против всех биться неослабно; с королем, поляками и русскими людьми, которые королю прямят, никак не ссылаться; друг с другом междоусобия никакого не начинать. А кого нам на Московское государство и на все государства Российского царствия государем Бог даст, то тому и служить и
Сидевший в Москве патриарх Гермоген также рассылал антипольские грамоты по всей стране. Другой вопрос, что эти грамоты были достаточно осторожны и не содержали прямых призывов к походу на Москву. По свидетельству князя И.А. Хворостина, московские бояре «возъяришася на архиереа» и не велели пускать к нему народ для благословения. «Он же, пастырь наш, аки затворен бысть от входящих к нему, и страха ради мнози отрекошася к его благословению ходити, но сей никако же обычнаго своего учения оставив».
Бояре попытались заставить Гермогена написать Ляпунову грамоту, «чтоб он к Москве не собирался». Патриарх отказался и пригрозил, что если Владислав не примет православия, а поляки не уйдут из Москвы, то он напишет вождям первого ополчения, что «я их благословляю и разрешаю, кто крест целовал королевичу, идти под Московское государство и помереть всем за православную христианскую веру». Кончилось дело тем, что патриарх был заключен под стражу.
Итак, «семибоярщина» и поляки лишились духовной власти и тогда вспомнили о сидевшем под надзором в Чудовом монастыре бывшем патриархе Игнатии. Его решили вернуть в сан патриарха. 24 марта 1611 г. в пасхальное воскресенье Игнатий в патриаршем облачении провел крестный ход и отслужил все службы в Успенском соборе. Но сей патриарх был, так сказать, местного значения. Он был надобен лишь в пределах Кремля и Белого города.
Грек Арсений Елассонский по указанию «семибоярщины» вел службы в Архангельском соборе Кремля, и посему лихими дьяками был возведен в чин архиепископа архангельского.
А что делал наш знакомец Пафнутий? Молчал. И, кстати, это была самая выгодная для него позиция. Это молчание после активной деятельности во время восстания Болотникова, когда Пафнутий рассылал грамоты, обличающие повстанцев, периодически являлся в действующую армию, дало повод некоторым историкам заявлять, что Пафнутий умер в 1611 г. Однако никаких иных доказательств, кроме предположения — раз молчал, значит помер — у них не было.
Патриарх Игнатий не строил иллюзий относительно своего положения в Кремле и с первой же оказией решил бежать. 27 декабря 1611 г. вместе с обозом гетмана Ходкевича он отправился к королю Сигизмунду под Смоленск. В ноябре 1612 г. Сигизмунд взял «патриарха» Игнатия с собой в поход на Москву После провала похода Игнатия поселили в униатском Троицком монастыре в Вильне. Архимандриту монастыря Вельямину Рутскому удалось уговорить Игнатия принять унию. В январе 1615 г. король Сигизмунд пожаловал Игнатия большим имением. В королевских грамотах он именовался «патриархом московским, на сей час в Вильне будучим», где «успокоенья нашего с Москвою дожидается».
...А теперь вернемся к первому ополчению. Идти на Москву с одними рязанцами, да еще имея в тылу остатки тушинского воинства, было опасно. И Прокопий Ляпунов делает удачный тактический ход. Он вступает в союз с этим воинством. Увы, этот тактический успех приведет первое ополчение к стратегической неудаче и будет
Так начало формироваться земское ополчение, которое позже получило название первого ополчения. Помимо рязанцев Ляпунова к ополчению примкнули жители Мурома во главе с князем Литвиновым-Мосальским, Суздаля с воеводой Артемием Измайловым, из Вологды и поморских земель с воеводой Нащекиным, из Галицкой земли с воеводой Мансуровым, из Ярославля и Костромы с воеводой Волынским и князем Волконским и другие.
Тем не менее, этих ратников Ляпунову показалось мало, и он рьяно стал собирать под свои знамена всякий сброд. Ляпунов писал: «А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет все жалованье и порох и свинец. А которые боярские люди, и крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумненья и боязни: всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам, и грамоты им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут».
Таким образом, в первом ополчении наряду с профессиональными военными — дворянами, боевыми холопами, стрельцами — были и казаки, причем последние составляли большинство. Слово «казаки» у подавляющего большинства наших современников ассоциируется с казаками XIX — начала XX века, то есть с теми, кто с Платовым воевал с Наполеоном и лупцевал нагайками студентов и рабочих в 1905 г. В те времена казаки были особой частью регулярной русской армии. У них не только была своя форма, свои обычаи и традиции, но и дисциплина поддерживалась практически на том же уровне, что и в драгунских или гусарских войсках. В начале же XVII века у донских и запорожских казаков какая-то дисциплина соблюдалась во время походов. Конкретно, все казаки должны были безоговорочно выполнять приказы атамана. В мирное же время власть атамана была весьма ограниченной. В любой момент донцы могли собрать круг, а запорожцы — раду и отобрать у атамана булаву, а то еще и «посадить его в воду», то есть утопить в Доне или Днепре, соответственно.
У донцов и запорожцев XVI—XVII веков наблюдалась определенная двойственность поведения. В казаки принимали только христиан, причем подразумевалось, что каждый христианин, приходящий на Дон или в Сечь, православный. Попы у казаков были только православные. Святотатство сурово каралось казаками. В борьбе с турками и татарами казаки старались выставить себя защитниками веры христианской и народа православного от басурман. Между собой казаки были предельно честны, кража у своего брата-казака влекла за собой тяжелое наказание.
Но вот начинается казацкий набег на русские земли, и казаки нещадно убивают православных, а бывали случаи, что и продавали пленных христиан туркам в рабство. Грабеж на войне считался чуть ли не доблестью. Казаки грабили не только города и деревни, но и монастыри и церкви.
Казаки отличались личной смелостью, превосходным знанием тактики и материальной части. Казаки виртуозно владели холодным оружием и очень метко стреляли на дистанции, в два-три раза превышавшей дальность эффективного огня западноевропейской пехоты.