Днем с огнем
Шрифт:
Я машинально отметил аккуратность ногтей.
— Не подадите ли руку? — велеречивость попортили надсадный кашель и таймер.
Минута ровно.
Руку я подал. Погибать — так стоя, это я мог понять. Впрочем, об опасности скорого взрыва старушка могла и не знать. Из саквояжа таймера не видно.
— Тц, тц, тц, — оценила происходящее выбравшаяся из своеобразного узилища бабулечка. — Вы не видели мои очки?
Ан нет, не оценила. Не разглядела сослепу масштаб и глубину той за… западни, в которой нас уже пятеро, включая теплоход.
— Да!
Похоже, начальство отозвалось, но помочь — не поможет.
— Да нет же!
Сорок секунд.
— Мне жаль, — я нашарил рукой в покинутом старушкой саквояже тонкую оправу без стекол.
— Уходите, — глухо сказал младший лейтенант. — Прямо сейчас. Андрей, помоги гражданке.
Тридцать секунд.
— Не-а, — я прикинул, сколько по времени занял спуск на нижнюю палубу. — Не успеть уже.
"Погодите-ка…"
— Гражданка в саквояже была с заклеенным ртом и не могла нас позвать, — невесело сказал я. — Значит, где-то на судне еще кто-то есть.
"И их стало шестеро — включая теплоход".
Бабулечка сцапала с моей ладони побитые очки. Надела их. Вытащила из кармана платочек с вышивкой — рябиновая гроздь, как сейчас помню. Накинула платочек на таймер.
Тот уже совсем грустное показывал…
И правда, зачем на такое смотреть? Крылов вон вовсе голову повесил…
Из другого кармашка старушка достала флакончик с таблетками. Вытряхнула одну, разломила. Посыпала белесым цепь.
— Потяните, будьте так любезны.
Я послушно потянул: звенья лопнули в руках.
— Где вода? — старушка дотронулась до дужки.
Сергей протер слезящиеся от дыма и пара глаза. Мне-то с этим попроще.
— Впрочем, не показывайте. Возьмите это, только аккуратно, не стряхните платок. И отнесите к воде.
"Э-э… А где бум? Уже как бы пора…"
— Феодосия Ивановна?! — изумился Крылов, разглядев старушку.
— Федя, я же просила… — бабулечка взмахнула рукой, затем указала на то, что по всем расчетам уже должно было помочь нам взлететь на воздух. — Идемте вместе.
Эти двое, подхватив неприятную ношу, удалились. Я же остался скручивать цепь со спящего красавца.
Вскоре из-за выбитой двери раздался тихий плюх, еле различимый за другими корабельными звуками. А еще через пару секунд нас тряхнуло. Бахнуло, потемнело. Я еле удержался на ногах.
— Кто посмел?! Огнь? ОГНЬ?! — ударил по мозгам громчайший вопль отовсюду и из неоткуда. — Уничтожу!
И тут же в днище что-то ударило. Что-то сильное и очень злое.
"Приплыли", — подумал, хватая за ноги спящего красавца.
Ноги были ближе к выходу и ко мне, и ситуация, увы, не располагала к деликатности.
"Хрупкое. Не кантовать", — вздохнул, глядя на болтающуюся по полу голову мужика, собирающую все неровности.
Второй удар был куда как сильнее первого. С премерзким скрежетом теплоход начал крениться на бок. Удар!
Меня мотануло. Удар!
Крен стал таким сильным, что я полетел спиной вперед, будто колени кто-то подсек. За мной выкатился по проходу мужик. Взвыла сирена.
Множество менее сильных ударов по брюху несчастного теплохода. Треск, хруст, скрип, чьи-то крики. Сложился и рухнул в воду трап. Удар, удар, удар!
— Изничтожу! — снова тот бешеный вопль.
— Руку! — это Сергей за мной вернулся. — На счет три перепрыгиваем!
Я не враз понял, через что перепрыгивать. К боку теплохода, который трепало, как пес мягкую игрушку, нечто страшное из подводного царства, вдруг прижалось неказистое суденышко.
— Один, два, три! За борт!
Мы сиганули через ограждение (оно, наверное, как-то правильно называется), одновременно с сильнейшим ударом, поднявшим вверх корму.
Суденышко еле успело вильнуть, чтобы нас не затянуло под атакуемое судно. Перед носом спасшего нас катера поднялась волна. И обрушилась — левее юркого судна. Рулевой прижал нас к набережной, я ухватился за какую-то веревку…
Следующий удар почти перевернул суденышко, но мы с законником уже были на причале. Я — распластавшись, Сергей на карачках.
— И целовал он землю… Или, в нашем случае, гранит, — рассмеялся младший лейтенант, встряхнулся, устроив мне душ из речных брызг.
— Моторист! — лихорадочно задвигал я конечностями. — Спящий, так его, красавец — там остался.
— Лежи, отдыхай, я дал указания, — успокоил Крылов. — Его вынесут.
Хлопок со стороны воды.
— Надеюсь, уже, — обернувшись, сказал я севшим голосом.
Среднюю палубу теплохода, уже вроде как выровненного, лизало рыжее пламя.
С законником мы пересеклись на следующий день, перед моей сменой и после его рабочего дня. За проявленное служебное рвение и прочая, и прочая — парня отпустили чуть пораньше. Мы встретились на Площади Искусств: я прокатился на маршрутке до конечной, Крылов добрался на метро.
Мы какое-то время шли в молчании. Прогулочным шагом, думая каждый о своем.
— Ты знаешь, что на этом месте раньше были финские поселения? — повернул ко мне круглое лицо Сергей. — Называлось "земля с твердым грунтом". Забыл, как это на финском… Я подумал, тебе на твердом грунте после вчерашнего должно быть хорошо.
— А ты умеешь в сарказм, — хмыкнул я. — Не знал.
Вздохнул: не очень-то давно, идя домой со смены с Ханной Луккунен, сам думал про эти поселения. Будто с полгода минуло с того дня по ощущениям.
После пережитого совместно… назовем это приключением, относиться к законнику с отстраненной настороженностью стало сложнее. Может быть, дело в том, что под формой и непонятными мне обязанностями я разглядел упорство такой же силы, как и мое. И отвагу. Да, моя (по заверению "родных" нечистиков) граничила со слабоумием. Его — с должностными инструкциями. Но ведь имелась? Имелась.