Днем с огнем
Шрифт:
– Теперь ты, хвостатый товарищ, – обратился я к Кошару. – Скажи что-нибудь дельное, для выживания нужное и важное.
Он хлобыстнул хвостом по подоконнику, напомнив о давешнем пыльном облаке и тому, что его предваряло.
– Был не прав, – сказал я: ошибки признавать никто не любит, только настаивать на своих заблуждениях – это свойство баранов. – Про няньку. Совету о разумной осторожности внял, обдумавши.
Серьезно, манера речи моих новых знакомцев из преданий старины далекой на меня влияет ого как. Того и гляди, привыкну, начну подобно «соловию стараго времени» высказываться.
– Доля и Недоля
Я сделал большой глоток чая, повертел в руках чашку, задумавшись.
– Я о своем сродстве с огнем знаю только с чужих слов. Ты говоришь, тот служивый утверждал… А сам я его даже не чувствую. Это как иметь счет на огромную сумму в забугорном банке, но не знать к нему кодового слова, без которого ни гроша с этого счета не выдадут.
Затрепетали усы, желтые глаза закрылись.
– Сила великая, сплавилась с сутью накрепко. Вот что скажу: на голые камни сколько зерна не сыпь, всходов ждать не след, да и на худой земле налитого колоса не поднимется. В твоих предках кто-то могучий был. Силу не передал, но кровь не водица, все помнит.
– Мои предки: домохозяйка и профессор университета, – покачал головой я. – Бабушки и дедушки умерли до моего рождения, я о них мало что знаю.
– Не мне искать истоки твои, – махнул лапой Кошар. – Мне б сберечь твою буйну голову… Позови его.
– Огонь позвать? – слегка оторопел я. – Как? Елочка, гори?
– Да не голосом же! – заалели глаза у Кошара. – Покажу, но не долго, не те у меня ныне возможности.
Он приложил лапу к груди, вырвал несколько шерстинок, и те, взмыв повыше, вспыхнули тонкими язычками пламени, а на протянутой ко мне лапе лежал тлеющий уголек. Миг – и все пропало. Кошар как-то сгорбился, потемнел.
– Ты в порядке? – встревожился я, но мой собеседник и наставник по совместительству только лапой махнул.
– К ночи восстановлюсь. Мой огонь не чета твоему, ты звать – зови, но легонечко. А то тушить придется. И вот что в уме держи ежечасно: не ты – его, он – твой.
Я вздохнул: ждать от заревого батюшки доступных моему понимаю объяснений было наивно. Что же, стоит попытаться визуализировать по примеру, разве что без выдергивания шерсти: у меня на груди зарослей особых не имеется, да и больно это. Я представил так четко, как мог, уголек на ладони с язычком пламени над ним, и постарался внушить себе, что весь я нормальной температуры, а ладошке теплее, как в детстве в рукавичке.
Таяли минуты одна за другой, я им счет потерял, раз за разом рисуя в воображении тот уголек. Лоб покрылся испариной. А потом это случилось: прямо на моей руке, над линией вроде как судьбы (хиромантией не увлекался, зато встречался одно, очень недолгое, время с любительницей разных гаданий) вспыхнуло переливчатое многоцветное сияние, больше всего похожее на северное, миниатюрную его версию. От изумрудной зелени к темно-бордовому, затем от солнечно-рыжего к тускло-фиолевому. Оно мало общего имело с тем, что я старательно представлял, зато было намного красивее. Жаль, что развеялось быстрее, чем я успел налюбоваться.
– Огонь небесный и огонь земной, живой огонь и огонь мертвый, все огни тебе подвластны, – с благоговением проговорил Кошар. – Он твой, помни, не ты – его. И ступай уже спать, тебе снова в ночь в твой вертеп.
График моих смен овиннику запомнить легче, чем простое название итальянского происхождения, означающее в переводе просто «домик».
Совет идти спать был верным, только мне не спалось. Все крутились в голове события прошедшей ночи, с азиаткой и Драганом. Овца не ошиблась: женщина шансы раскладывала явно не «от балды», это прям к гадалке не ходи. Как ей оно удавалось: заглядывала ли она в будущее, с духами ли советовалась или еще что – мне этого не узнать, нечего морщить извилины. Да и вряд ли я еще когда-нибудь столкнусь с этой дамой. Ее доходчиво на место поставил наш серб, выставив вон. После виденного можно утверждать наверняка: сам менеджер отнюдь не «прост».
А вот к чему были фокусы с монеткой? «Я знаю, что ты видишь; ты видишь, что я знаю?» – или тоже на место ставил? Нет, однозначно надо найти способ побеседовать с Драганом, хотя бы попытаться. Заставить его отвечать не в моих силах, так что вежливость и только вежливость, тоже, конечно, ничего не гарантирующая. Серб не из болтливых. И не из простых… Но это я на второй круг пошел, прав Кошар, спать нужно.
И вот еще момент: а с чего это вдруг Находько принялся разубеждать Овцу в ее догадках о ненормальном везении азиатки? Ему-то какой в этом интерес? Пусть бы девица пофантазировала, Шпала любит фэнтези… Нет, точно пора выключаться: такими темпами недолго счесть Макса тайным агентом на страже небывальщины. И со мной он общается, потому как мой папенька спас жизнь его папеньке (от какой-то страшной литеры в темном собрании книгочтеев защитил, не иначе), взяв в качестве платы за спасение обещание беречь дитя свое (меня то бишь) пуще своего, родного, случись с ним (папенькой моим) беда. И мне стоит радоваться, что Макс не прекрасного пола, а то бы жениться пришлось.
– Спать, немедленно! – выпалил я в потолок, крепко зажмурился и отключился.
Снилось мне, как Кононова предлагает Оленьке поехать к ней, Овца скидывает туфли, шепчет с придыханием: «Последний выпавший номер – девять», – и ложится на стол. Не рулеточный, а почему-то бильярдный, но тоже с зеленым сукном.
Проснулся я злой, недовольный, помянул недобрым словом дедушку Фрейда. Вот только же позавчера посещал любимую сауну, с чего бы шалить подсознанию?..
Смена прошла ожидаемо уныло: унылая дерганая стажерка уныло изображала работу на рулетке. Я накрыл лицо ладонью столько раз за ночь, что к утру удивился, не обнаружив в зеркальном отражении отпечатка на лице. На одной из открыток от ма был снимок статуи Каина в саду Тюильри (что было подписано на обороте мелким шрифтом), так вот точно такую же позу и точно такой жест я воспроизводил практически всю смену.
Побеседовать с Драганом не получилось, он отсутствовал. Был Ненад, наблюдал со стороны за процессом обучения. Меня подмывало встать, подойти к «манагеру» и предложить ему сменить меня – ведь это он должен был натаскать что Овцу, что прочих пингвинов. Хоббит как чувствовал пятками, когда это желание становилось нестерпимым, и своевременно испарялся.
– Тебе легко, ты всю ночь надо мной издеваешься! – сорвалась под конец смены Оленька, блеснув слезинками в уголках глаз. – А я не калькулятор, могу ошибаться!