Дневник 1984-96 годов
Шрифт:
После студии поехал в больницу к Юре Коп-ву. Он опять запил, и его заложили в больницу. Отделение с ключами от входных дверей, с решетками на окнах, все похоже на комфортабельную тюрьму или комфортабельный дурдом. Юру жалко, его кормят какими-то очень сильными невролептиками, это делает его речь и реакцию заторможенными. Устроился он, правда, неплохо. В его одноместной палате есть телевизор, холодильник, его зовут к телефону, и еще ему из дома привезли видеомагнитофон: на холодильнике целая гора видеопленок с триллерами. Богатые и болеют по-другому.
По дороге у Феди сняли номер с машины. Он не вовремя прошел техосмотр, который на автобусах полагается, оказывается, производить два раза в год. Гаишник оказался неуступчивый и обозленный. А буквально через двадцать минут
13 декабря, пятница. Весь день на работе, мелкая повседневная суета. По ящику видел передачу Саши. Все его поругивают, но мне кажется, передача емкая и информативная. Часть коммерческая и часть идеологическая, последняя — совершенно очевидно — кланово-демократическая. Это и не неожиданно: фундаторы компании "телепроект" Сережа Ливнев, руководитель Студии Горького, и Сережа Фукс. Предположений не делаю, но можно было бы представить себе, если бы я был владельцем какой-нибудь компании на территории института. Какие при этом открываются возможности! Если бы я только увидел договора аренды, счета за коммуналку и телефон, я бы здесь рассуждал более определенно.
Так сказать, в политической части передачи показали госпожу Новодворскую, которую приняли в какой-то союз писателей. Ее рассуждения по этому поводу. Она говорила о коммунистических козлищах и демократических овнах. Вот, дескать, как хорошо, что они теперь разделены. Последовал вопрос Саши, а не состояли ли раньше демократические овны в козлищах. Вопрос располневшей профессиональной демократке не понравился. Новодворская затараторила о чем-то другом. Всегда заметно, когда интервьюируемый неискренен и подвирает. Профессия, оказывается, может состоять из постоянного и крепкого антисоветизма и антирусскости.
Бедная Россия, она является собственностью любого пришельца! Особенно, если этот пришелец хочет иметь сразу два гражданства. Признаюсь, что меня все больше и больше раздражает нерусский этнический тип, рассуждающий о судьбе России. Татьяну Миткову уже просто не могу видеть, чем же ей так досадила Россия, почему она так любит Чечню? Там, естественно, все по-прежнему, ликующе-злобные чеченские женщины, убийство русских, требования денег в долларах за освобождение пленных. Чихали они на все договоры, но то, что война не идет — какое это благо. Все чаще я сомневаюсь в правильности всех своих политических дефиниций. А так ли уж был не прав этот вечно выскакивающий везде Ковалев? Кстати, чтобы не забыть, несколько дней назад по телевидению сказали, что человеком, теоретически оправдавшим ввод наших войск в Чечню, был Сергей Шахрай. Это сказано было в связи с тем, что он опять заходил в каких-то больших начальниках.
Вечером у меня был Станислав Бемович Джимбинов, говорили о положении России, о коммунистах, о демократах. Теперь он тоже очень создавшимся положением обеспокоен. Я думаю, что обострение этого беспокойства связано с тем, что, по его словам, уже три года его никуда за границу не приглашают. В связи с этим плохо, наверное, и с деньгами. Говорили о покупке институтом части его богатейшей библиотеки. Джимбинов — непишущий ученый. Лекции его чрезвычайно содержательны и наполнены, но сочинений нет. Как мне кажется, все его время уходит на книги — купить, притащить в логово. По его словам, его библиотека состоит из 17 тысяч томов, а к примеру, в библиотеке у Горького в особняке на Малой Никитской было всего 12 тысяч. Составленный на машинке аккуратненько списочек лучше всего говорит о том, куда уходит время профессора. Тем не менее списочек потрясающий, Джимбинов не пропустил ни одной новинки за последние десять лет. Надо сделать все, чтобы как можно больше купить. Цену он предлагает очень сносную — семь тысяч за любой том. В разговоре возникла книга о Парвусе. Так уж я устроен, что мое само идет ко мне в руки. Я воспринял появление этих книг в институте как знамение. Значит, смогу написать книгу о Ленине.
Вечером с Валентиной Сергеевной ходили в Дом кино. Показывали новый фильм Гринуэя "Интимный дневник" (Pillow book). Перед фильмом выступал английский посол. Я очень высоко оценил его незлобивость и юмор.
15 декабря, воскресенье. Весь день занимался уборкой и глажкой постельного белья. В перерывах читал и приловчился смотреть телевизор, когда на гладильной машине прокатываю простыни. На этот раз много осталось непрочитанного на Антибукер. Я жалею, что не отказался участвовать в жюри с самого начала. Характер текстов таков, что ничего путного не будет — все это постмодернистская литература, отходы от Букера. На этот раз и в жюри люди, в чье понимание задач этой премии я очень не верю. Младший Михайлов варит свою конъюнктуру, в конце концов, он кормится с "современной литературы". Курицын обладает другой, нежели русская традиция, повествовательной практикой и является заложником своих новых взглядов и возрастной быстроты. Для Борисовой — это ее собственный муж и ее симпатии к библейской теме и обманчивой глубине текста. Варламов слишком связан с журналами, отсюда естественное раздражение и подтягивание одеяла на себя.
Посмотрел Антона Уткина в "Новом мире", Добродеева в "Знамени". Все это, конечно, очень хорошо. Смущает меня лишь приниженность замысла. Для меня литература — это сегодняшний день. Евангелисты ведь тоже описывали лишь современный им день, репортаж из сегодня.
Вечером вчитывался в "Жизнь без нас" Андрея Битова. Как всегда, многое сделано, углы затерты и блестят, много холодного сверканья, но интересен замысел, и рациональный ум много читающего интеллектуала-работяги продуцирует прекрасные кренделя. Но как собственная неуверенность толкает автора в сторону антисоветизма, как он, оказывается, все это не любил. Все время с оглядкой, что скажут его сотоварищи по русской писательской организации, по Пен-центру. Мы-то знаем, как искренними в литературе "делаются" самые рациональные куски.
"Не думал уже, что когда-нибудь еще раз так сильно невзлюблю Советскую власть… Ты что же, Сука, еще делаешь! мстишь, что ли?" Это по поводу того, что 94-летний Олег Волков, выгуливая во дворе собачку, упал в канаву, оставленную незасыпанной рабочими. "Что это за халтура злая, наковыряла и бросила, ушла на перерыв, запила. И никто за нее не ответит? Все та же Сонька, спившаяся, опустившаяся, недомытая… бомжиха Сонька, прикинувшись жертвой демократии, развалилась от Калининграда до Сахалина, облекая похмелье в политические мотивы… и нет ей конца, хотя и ужалась с одной шестой до одной седьмой части света". За этим пассажем просто нелюбовь ко всему русскому.
16 декабря, понедельник. Как трудно начинать неделю неотдохнувшим. И тем не менее весь день прокрутился на месте: студенты, документы, антибукеровский конкурс, регистрация академии, регистрация писательского союза. Подспудно все время сидит мысль о моих недругах. Надо бы опять поступить круто и определенно. Почему я должен все время думать о них и держать их в памяти, пусть лучше они думают, куда бы им устроиться.
Занимался проектом "стакан молока": старая моя идея — утром давать студенту булочку и стакан фруктового сока или молока. Теперь это претворяется в 200-граммовый пакет и булку или рогалик, которые раньше, еще при советской власти, стоили 3 копейки. Конечно, хорошо бы иметь натуральный стакан, и я был готов купить пару сотен граненых стаканов, но тут возникнет целая история с санэпидемстанцией, мытьем посуды и прочее. Больше всего я боюсь чиновников и их "принципиальности", под которой только взятка. Взятка становится каким-то глобальным всепоглощающим феноменом русской жизни.