Дневник, 2004 год
Шрифт:
Остановились в гостинице «Трейвал инн» («Постоялый двор»), это 42-я улица, и это надо ценить. Не знаю, остановились ли мы за счёт Тур-колледжа или за счет Ренаты Григорьевны, матери Сони. Встретились мы с ними только вечером, после семи. Я подарил дамам одну из своих книг и две кассеты со всеми картинами сериала «Идиот». Они повели нас в какой-то довольно известный и дорогой рыбный ресторан в центре. Кормили вкусно — креветки в тесте. Разговор был не очень интересный, когда становился общим, но целый ряд деталей я постарался запомнить, по крайней мере, они меня заинтересовали. Но что нас, русских, могло заинтересовать? Только русское, Россия.
Во-первых, Соня развелась с Сережей. Фамилия его оказалась Петров, и он не был вовсе здоровым и предприимчивым московским евреем, как я предполагал. Сережа
Всё утро мы посвятили большой прогулке. Мне кажется, что все главные чудеса Нью-Йорка мы уже увидели. В конце 42-й улицы (из отеля — направо) на Гудзоне стоит у стенки огромный старый списанный авианосец «Энтерпрайз». Похоже, в него даже пускают, снизу видны и люди на палубе. Огромный сгусток овеществленных человеческих мыслей, дерзости и опыта. Сколько знаний и уменья должно было быть собрано в этих надстройках, башнях и башенках, в этих палубах и якорях, нависших над причалом.
Второе чудо — это Нью-йоркская городская библиотека. В одном из залов — список жертвователей. Роскошное здание прошлого века: огромные залы, тяжелые, «штучные» удобные кресла для посетителей, много современной бесплатной компьютерной техники — чудо для работы. Внизу охрана проверяет сумки, на 3-м этаже — выставка картин. Запомнился портрет С. Морзе, уродливое большое лицо, портрет Томаса Манна в Америке — затянутое крахмальным полотном горло, трость в руках, и большая картина «Мильтон диктует своим дочерям «Потерянный и обретенный рай».
И наконец, третье чудо — Центральный парк, мы прошли его значительную часть. Чего же здесь описывать? Это просто волшебно и замечательно. В прогулке вокруг озера, обнесенного решеткой, нас застала гроза. Кто-то из посетителей, когда мы все столпились под огромной липой, пустил меня под свой зонтик. Оказался русским.
Огромный, поставленный на небольшой скале памятник героям «Алисы в Стране чудес». Надпись: «В память о моей жене Маргарите Делакорт, которая любила всех детей». Лучшего применения для денег не придумаешь. Опять — думая о наших капиталистах.
Состоялся очень интересный разговор с А.И. Зиминым о т. н. общечеловеческом праве, о праве естественном, о разговорах о свободе, которые неизбежно возникают в обществе, когда государство начинает эти свободы теснить. Мы говорили еще о мире мусульманском. Только что пришло известие, что иракцы взяли в плен английского журналиста и отрезали ему голову. Существует множество полярных миров, и не нам определять, какой из них лучший.
Созвонился с Марком Авербухом. Зовет нас на пятницу в Филадельфию.
Нет ни пьяных днем на улице, нет и пьяных подростков, бредущих с открытыми бутылками пива. Здесь закон: с 21 года.
Удивительное свойство нашей гостиницы, хотя из ее окон и виден самый знаменитый небоскреб Америки, но пока ощущение, что над ней работают огромные электромоторы — всё время что-то шумит.
13 мая, четверг. Я не очень представляю себе, как смогу полно описать этот, один из самых необыкновенных, дней в моей жизни. Собственно, с чего начать? С недельных записей? А тут всё замелькало на протяжении нескольких часов. Встреча прошлой осенью во Франкфурте, на книжной ярмарке, с Марком Авербухом и его женой Соней? Наши переговоры с ним по компьютеру? Созвон по телефону уже из Нью-Йорка? Волшебное «приеду за вами, это в двух часах езды!» Замечательное, волшебное слово «Филадельфия», тающее, как виноградина во рту? Что-то про Вашингтона и Франклина? Во время Войны за независимость, здесь, в Филадельфии, было провозглашено образование США.
Если по импрессионистической укороченной схеме, то так: выезжаем из Нью-Йорка на машине. Марк поясняет: обычно в Нью-Йорк на мюзикл или концерт они с женой Соней ездят на поезде — и быстрее и менее утомительно. Через знаменитый Линкольновский тоннель под Гудзоновым заливом выбираемся на асфальтовые просторы Америки. Марк не очень уверенно ведет машину, поэтому в трудных местах я умолкаю, прекращаю его расспрашивать. Но как мы вцепились друг в друга с самого начала поездки, о чем мы только не говорим! Это, наверное, поколенческое? Или один общий жизненный интерес к литературе, которую Марк знает? Это приблизительно общие мысли о стране Россия, о стране Америка, о Харькове, где он родился? О чем в дороге говорим? О Лимонове, он харьковчанин. О Павлове, с которым Марк знаком по Франкфурту. О его дерзкой поездке любителя-книжника из Америки на ярмарку. «Я прочел список из ста писателей, которые туда едут, это же цвет! Другого такого случая не предвидится». На сиденье сзади, как мышонок, внимая обрушившемуся на него водопаду сведений, притаился доктор филологических наук С.П. и умнеет.
Потом, уже в Филадельфии, в доме у Сони и Марка, я найду подтверждение нашей общности. Наверное, традиционный, как в кино, стандартный дом-секция. Всего секций шесть: на шесть семей, у каждой наверху несколько спален и туалетных комнат, внизу гостиная и кухня, гараж с открывающимися от нажатия кнопки воротами. «Механизм не подводил ни разу за 15 лет». В каждой секции отдельный вход, и здесь же крошечный садик. У секций и дверей окраска одинаковая. Садики — 30–40 квадратных метров каждый — разные: газончик, цветочки. Есть еще во всю площадь дома подвал. Это почти так же, как у Андрея Мальгина на даче — комфортабельно, свободно. Толстый ковер под ногами, кресла, стол с компьютером, и по всем стенам стеллажи с книгами. Они уехали из России, кажется, в середине семидесятых — с собой взяли все книги, которые были собраны дома. Как же трудно было тогда купить хорошую и достойную книгу! У меня сложилось ощущение, что здесь всё то же, что я достал тогда же за то же время. Как много значит общий круг чтения!
Но все это позже. Едем. У меня все время перед глазами начало знаменитого фильма «Филадельфия», когда с вертолета идет панорама, начинающаяся со скульптуры, стоящей на верхушке какого-то здания, на куполе. Кто же это, думаю я: Франклин, Вашингтон?.. Когда через два часа мы въедем в центр Филадельфии, я увижу ту же скульптуру на здании мэрии. Это фигура Уильяма Пенна, знаменитого английского политического деятеля. В конце ХVII века получил от английского короля хартию на право феодального владения огромной территорией Северной Америки, на которой он основал колонию, известную потом под названием «Пенсильвания». Именно здесь, в этой колонии, была провозглашена веротерпимость. Надо при этом заметить, что сам Пенн был квакером, т. н. пуристом. Но именно здесь было провозглашено, что Америка — это страна сосуществования множества религий. После этого объяснения и в фильме, в его символике мне многое стало понятно.
Мы давно уже в городе. «Национальный центр Конституции». Огромное здание с массой залов и комнат. Из окон видно стоящее через площадь здание, где, собственно, и была подписана Декларация о независимости. Как мы плохо знаем и чужую, и свою историю! История в деталях, Дом плотника, в котором встречались сейчас «революционеры-реформаторы», тогда «заговорщики». Фраза Окуджавы «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке» имела свой первоисточник в словах Вашингтона: «они перевешают нас поодиночке». Именами революционеров назвали города: Вашингтон по филологической задумке не очень-то отличается от Ленинграда, Сталинграда или Молотова. Сердце центра — небольшой зал, где прямо на полу в человеческий рост установлены фигуры джентльменов, которые осмелились подписать Декларацию независимости. Они расположены группками, как бы беседуют друг с другом в этом зале. Под их ногами, в бронзовых же медальонах, их фамилии и возраст. Средний возраст, наверное, лет 35–40, это деятели, делегаты от штатов, графств, земель. Среди них и Франклин — ему 81. Я вспоминаю роман Фейхтвангера «Лисы в винограднике», о котором мы говорили с Марком в машине.