Дневник Алёны или Как научиться себе не врать?

Родионова Маргарита

– Бабушка, как ты относишься к политической обстановке в нашей стране или к переговорам с другими странами, – приставали мы к ней.

Она хитро улыбалась, сверкая молодыми голубыми, не выцветшими глазами на морщинистом лице:

– Деточка, политику надо делать политикам, – совсем непонятно объясняла бабушка. – Вырежи вот это, это и это, – она торкала длинным пергаментным пальцем в газету. – Подклей в тетрадь и завтра прочитаешь. Это как раз то, что надо для завтрашней темы.

И она всегда оказывалась права. Можно сказать, что политинформацию бабушка готовила за нас. Мы не спорили и всегда слушали её, зная, что бабушка не подведёт.

Мама наша – Евгения Александровна – молода и удивительно красива. Она похожа на бабушку, где та снята в старинном наряде с жемчужным ожерельем и двумя толстыми косами на груди.

Когда мы ходим вместе с мамой, все незнакомые люди очень удивляются, узнав, что мы её дети. Мама смешлива и не прочь вместе с нами повеселиться. Если мы идём на карусели, отцу приходится брать билет и на маму. Она никогда не отказывается прокатиться вместе с нами. Сам папа говорит, отказываясь:

– Детские забавы. У тебя, Женечка, ещё детство играет.

А мама смеётся и подкалывает его:

– Боится! Просто боится и не признаётся! Ну, скажи, что тебе страшно!

Мама работает на заводе, начальником какого-то секретного военного цеха. Про работу свою она ничего не говорит и мы знаем только то, что она руководит. Свое руководство она хотела перенести и в семью. Но наш тихий, спокойный папа этого ей не позволил.

– На работе ты можешь руководить хоть всей страной, Женечка, а дома я твой муж – бог и господин. И все решения буду принимать я, – твёрдо сказал папа.

Мирно ли они пришли к этому или нет, мы не знаем, но патриархат в нашей семье жёсткий.

Мама вспыльчива, но быстро отходит. Все ссоры в семье начинает она. Она бушует, что-то доказывает, кричит – папа молча слушает. Отведя душу, мама замолкает, обижается на нечуткое папино отношение к женщине. И папа несколькими ласковыми словами и поцелуем заканчивает ссору.

Наш папа солидный, высокий, плотный – как гриб боровик, говорит бабушка, – с густой тёмной шевелюрой, чуть тронутой сединой. Папа носит очки в тёмной металлической оправе с чуть затемнёнными стеклами, так что всегда кажется, будто он наблюдает за тобой. Очки папе идут так, словно он родился уже в них. Когда папа снимает очки, он похож на испуганного мальчика с большими круглыми глазами. В нашей семье у всех голубые глаза. Это единственное, что нас объединяет, так как характеры в нашей семье у всех разные. И если судить по гороскопам, то вместе наша семья ни в коем случае не должна собираться, безопаснее находиться друг от друга как можно дальше. Но так уж получилось, что судьба свела нас всех вместе под одной крышей и наградила родством. А родственников, как известно, не выбирают.

Папа занимается бизнесом. Он руководит несколькими магазинами, домой приходит усталый. Мама суетится возле него, словно у них всё ещё продолжается медовый месяц. Глядя на них, можно с уверенностью сказать, что существует вечная любовь, как бы в этом не сомневались окружающие.

Принимая какое-либо решение, папа внимательно всех выслушает, но решает сам. Бабушка в этом с ним согласна. Она тоже считает, что в доме хозяин – мужчина.

Я и Оля – худенькие, светловолосые, с белёсыми бровями и ресницами. Мы не такие красивые, как вся остальная наша семья. Мы никакие – беленькие мышки, мы не похожи ни на одного из наших родственников, только друг на друга. Мы всегда в поиске – чтобы такого сделать плохого. Мы – близнецы, удивительно похожи, даже мама иногда спрашивает, кто есть кто. Хотя, мне кажется, что она лукавит, потому что всегда наказывает ту, которая была инициатором наших шалостей.

Зимой мы катались на деревянной горке, и я застряла пуговицами в щели между досок. Пока я висела, беспомощно барахтаясь на горке, у меня созрел план – проверить, любят ли нас или нет. Я послала сестру сказать бабушке, что я повесилась и умерла. Бабушка возникла возле горки в домашних тапочках и без пальто в мгновение ока. Увидев меня, застрявшую посередине горки и весело смеющуюся, сдёрнула меня с горки, только пуговицы посыпались, как горох из треснувшего стручка. Поставила на ноги и молча потащила домой. Ольга плелась сзади повторяя:

– Бабушка, мы пошутили. Мы пошутили, бабушка.

А я громко ревела – мне было жалко красивых деревянных пуговиц, которые остались под горкой. Я знала, что ребятишки соберут их, а я пуговицы больше не увижу. А это была моя гордость.

Бабушка пила лекарство, мама суетилась возле нее, а папа был чернее ночного неба. Нас наказали обеих. Для начала лишили воскресной прогулки и сладостей, и неделю с нами не разговаривали.

Что мы чувствовали? Досаду и злость на взрослых – это же шутка, что тут такого? За что такие лишения? Ведь ничего же не случилось. Это я должна обидеться, потому что мои красивые пуговицы так быстро исчезли из-под горки. А мне их даже не дали собрать. Нам казалось, что наказание было несправедливым. Почему нас не замечают? За что мы стали не нужны никому. У нас был страх, что нас отдадут в детский дом, и мы никогда-никогда больше не увидим ни маму, ни папу, ни бабушку. Это был первый урок. Только своей вины мы так и не признали, не поняли. Мы считали себя потерпевшей стороной. В том возрасте мы не умели заглянуть дальше, для нас будущее словно не существовало, у нас было только настоящее. Для нас будущее – это события ближайшего вечера или завтрашнего дня.

В конце зимы, после долгой болезни, нас отправили на молоко к деду. Мы приехали очень поздно и автобусы со станции до деревни уже не ходили. Нас закутали в дедов тулуп, посадили на санки и дед повёз нас домой. Путь был длинным, мы ехали по снежной дороге, вокруг темно, только полная луна освещала дорогу, да звёзды мерцали высоко в небе. Было очень красиво, как в сказке. Мы с Олей толкались и баловались, а потом, деля место в больших деревянных санках, сделанных дедом, Ольга вытолкнула меня на крутом повороте. Я лежала и думала, что сейчас ко мне подберутся волки и съедят и от меня ничего не останется. Но я не успела додумать свою грустную думу до конца, меня тут же подобрали, а Ольгу нашлёпали так, что мне её было жалко. И опять взрослые играли в какие-то свои игры. Зачем было обижать Олю, ведь не случилось же ничего. Я же даже не успела испугаться.

Но зато летом, в Прибалтике, попало мне. Это я подговорила Олю сбежать и отправиться путешествовать, как две заколдованные принцессы. Мы ходили по небольшому городку, где прямо на улицах росли высокие сосны; заглядывая в магазины и кафе; спустились на пляж, походили по воде, не снимая сандалий. Но наше путешествие закончилось через два часа. Высокий милиционер в красивой форме поинтересовался, где наши родители. На что мы ответили, что мы приехали одни. Он доставил нас в милицию, куда примчались заплаканная мама и сердитый отец. Я была заперта в доме. И долгое время должна была ходить, держась за мамину руку, как прикованная. Ну почему взрослые такие сердитые и совсем не понимают шуток? Нам же было интересно! Ничего же страшного не произошло – почему опять мы наказаны? Где в этом взрослом мире справедливость?

Наказания нас не останавливали. Мы просто даже не смотрели так далеко. Перед нами был план, и мы его воплощали в жизнь. Самое интересное было придумать, вот тут предела нашей фантазии не было! Ведь ни столько важен финал, сколько дорога к нему. И так каждый раз, посовещавшись между собой, придав лицам невинную честность, мы придумывали очередное преступление. Нам всегда казалось, что никто ничего не узнает и наше приключение пройдёт незамеченным. А мы самые хитрые и ловкие.

С такими невинными лицами мы однажды поймали Витьку – мучителя животных в нашем дворе. Витька – толстый и противный мальчишка, играть с ним никто не хотел, потому, что он всегда громче всех ревел и ябедничал. Заманив в подъезд, мы для начала его поколотили, потом привязали к ногам консервные банки, старые кастрюли и крышки, какие-то железки – всё, что могли найти на помойке. Отпустили и с радостными криками индейцев, вышедших на тропу войны, стали гонять по всему двору, стегая по ногам крапивой. Все ребятишки во дворе пристроились к нашей акции мести, зато взрослые, отловив нас, устроили судилище в воспитательных целях. Поднялась такая буря, что незаметно из этой истории нам выйти не удалось. Мама с отцом запретили нам выходить гулять, долго извинялись перед Витькиной матерью. Но, выслушав наши объяснения, ругали нас вяло, мама то и дело отворачивалась, и голос ее срывался. Видимо ей самой было смешно, но, тем не менее, нас всё равно наказали. И опять мы не чувствовали за собой вины – мы восстанавливали справедливость, отстаивали права животных. За что нас наказали? Где справедливость? В мире взрослых справедливости нет – был наш вывод. У них какие-то рамки, ограничения, «подумай – к чему это могло привести». Уже привело, уже всё случилось. Удачно или нет – произошло так, как произошло. Зато Витька больше не издевался над животными. По крайней мере мы этого не видели. И пострадали мы ни за что.