Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)
Шрифт:
Когда стало светать, я выглянула наружу и увидела, что с востока подул легкий ветерок и поднимается легкий туман; другой берег реки выглядит написанным на картине. Вдалеке было видно, как у реки пасется табун лошадей. Это будило глубокие чувства. А потом я вдруг подумала о своем сыне, которого оставила дома, чтобы не ехать вдвоем и не привлекать тем самым к себе внимание. Я думала, как бы мне хотелось умереть, но при одной только мысли о связывающих нас узах меня охватило чувство любви и жалости. И я плакала, пока не иссякли слезы.
Среди мужчин начались разговоры:
– Отсюда же близко!
– Я слышал, что там, у горловины долины, течение очень опасное. Лучше не надо.
Слушая такие разговоры, я думала, хорошо бы меня затянуло тем течением - вроде, как и не по своей воле.
Всем этим я была настолько поглощена, что ничего не хотела есть.
– Здесь у пруда за храмом растет трава названием сибуки [33] , - сказали мне, - сходите и принесите ее.
33
Сибуки– по-видимому, имеется в виду японский щавель гисигиси (Rumex Japonicus).
Я принесла. В коробочке для еды я примешивала ее к нарезанным ломтикам мандаринов, и это казалось мне очень вкусным.
И вот однажды наступила очередная ночь. В храме я произнесла все молитвы, потом до рассвета проплакала, а перед самой утренней зарей немного задремала. И привиделся мне сон, будто монах, которого я считаю настоятелем этого храма, принес в черпаке воду и льет ее мне на правое колено. Внезапно пробудившись, я решила, что сподобилась лицезреть Будду. А потом была больше прежнего поражена печалью.
Когда мне показалось, что стало светать, я сейчас же выехала из храма. Было еще совсем темно, но поверхность воды на озере уже выглядела белесой. Всех нас было человек двадцать, и я очень беспокоилась из-за того, что, как мне казалось, судно, на котором мы должны были плыть, слишком мало для нас. Священнослужитель, который зажигал для меня факелы, вышел на берег проводить меня. И хотя он просто вышел для проводов, выглядел он очень грустным.
Видимо, он раздумывал о чем-то печальном. Мужчины, сопровождавшие меня, крикнули ему:
– Будем здесь в следующем году, в седьмую луну!
– Да будет так, - отвечал он, и его силуэт виделся еще издалека, пробуждая грустное настроение.
Я посмотрела на небо: месяц был очень узким, отблески от него отражались на поверхности озера. Подул ветерок, будоража воду, с плеском поднимая волны. Молодые мужчины запели песню «Голос твой сделался тонким, и исхудало лицо», - и когда я услышала ее, у меня как зерна посыпались слезы.
Мы шли на веслах сквозь камыши, издалека наблюдая за мысами Икагасаки и Ямабукиносаки. Еще никого не увидев на пути, мы уже издалека услышали плеск воды от руля и негромкую песню с приближавшейся лодки. Проплывая мимо, мы спросили тех, кто плыл в лодке:
– Куда вы?
– Мы в Исияма, плывем встретить людей, - ответили оттуда весьма приятным голосом.
– Наша лодка отправилась с опозданием и судно уже ушло оттуда, так что в пути мы разминулись.
Мы остановили лодку и часть
Когда мы проплывали под мостом Сэта, уже совсем рассвело. Беспорядочно перелетали с места на место кулики. Мириады предметов своим очарованием вызывали во мне беспричинную грусть.
И вот, когда мы приплыли к нужному нам берегу бухты, навстречу нам туда уже прибыл экипаж. В столицу мы вернулись около часа Змеи.
Кто-то собрал всех моих служанок. Они сказали мне:
– Тут была такая суматоха, будто Вы уехали в неведомые края.
И я отвечала:
– Вы говорите приятные вещи. Действительно, я такова, что вполне еще могу вызвать суматоху!
При дворе наступило время проводить встречи по борьбе. Сын мой захотел участвовать в них, я его снарядила как надо и отправила. Сначала он явился к отцу засвидетельствовать почтение, дальше они поехали в одном экипаже. А вечером сын вернулся домой в сопровождении тамошнего прислужника. Я расстроилась, потому что считала, что Канэиэ должен был привести мальчика сам.
На следующий день сын, как и вчера, снова отправился на состязания, но отец уделил ему мало внимания и вечером отослал обратно домой, распорядившись:
– Кто-нибудь из ведомства! Когда все окончится, проводите его домой!
Сам он уехал раньше. Я чувствовала, как этим огорчен мальчик: он рассчитывал, что вернется домой вместе с отцом, и теперь не знал, что делать дальше. Сама я чувствовала себя разбитой на части.
И вот настала восьмая луна. Вечером второго числа, при светильниках, внезапно появился Канэиэ. К моему удивлению, он произнес:
– Вели крепко запереть ворота: завтра мы в затворничестве [34] .
Я сделалась совершенно вне себя. Мои дамы собрались вокруг; они сгрудились, и с их стороны до моих ушей доносилось:
– Спокойнее! Спокойнее!
– но это лишь подзадоривало меня. Я осталась с Канэиэ с глазу на глаз, и несомненно, выглядела подавленной и понурой. Канэиэ пробыл со мной до утра и весь следующий день до темноты, и сказал только:
– Мое сердце не изменилось, почему ты считаешь, что я стал хуже?
34
Затворничество– религиозные запреты, соблюдение которых не позволяет общения с посторонними.
Нет смысла приводить здесь мои слова.
Пятого числа, в день объявления новых назначений чиновников, Канэиэ был объявлен генералом - это было действительно большим продвижением, событием очень радостным. После этого я стала видеть его немного чаще.
– На теперешнем Собрании Дайдзёэ (Первого вкушения риса нового урожая), - сказал мне Канэиэ, - попрошу экс-императора высочайше распорядиться, чтобы нашего сына облачили в официальные одежды - присвоили ему ранг чиновника. Это будет девятнадцатого.