Дневник Эми
Шрифт:
Я испугалась, честно говоря.
Думала, что это ходячий, но потом немного успокоилась, хотя все равно была настороже. Мало ли что.
Но Диксон был на удивление дружелюбен.
Если, конечно, эту его людоедскую усмешку можно назвать дружелюбной.
Он немного поругал меня, что я ушла из лагеря одна, потом забраковал все грибы, что мне удалось собрать.
А
И делал это спокойно, вежливо даже. И говорил вполне понятно.
И голос у него такой…
Ох Боже мой…
Ну да ладно, если буду публиковать потом этот дневник, то вырежу все личные вещи…
Так вот.
У младшего Диксона невероятно заводящий, сексуальный голос.
Мама моя, вот написала, а сама аж оглянулась по сторонам! Не дай бог кто-то прочитает! Андреа… Она не поймет. Она всегда так презрительно морщится, когда видит их. Диксонов.
Конечно, это больше относится к старшему, но и младшему достается.
Но ведь это мой дневник, это мои мысли. Я могу быть честна с собой? Зачем прятаться? Все равно никто это, кроме меня не прочитает.
Так что я могу хотя бы здесь, перед собой, признаться, что все то время, что Дерил рассказывал мне про грибы, показывал, как правильно срезать ножку, как находить их, я буквально таяла от его голоса, от этого невероятного южного акцента.
Смотрела на его такие крепкие ловкие руки, на то, как напрягаются мышцы…
Боже, зачем он носит такую одежду? Эти рубашки с оторванными рукавами, эти джинсы, приспущенные на бедрах… Это все ему невероятно идет, только подчеркивает его мужественность, его брутальность.
Но самое сексуальное в нем то, что он совершенно не догадывается, похоже, насколько хорош! Он ведет себя очень естественно, разговаривает без желания что-то изобразить из себя, честно и прямо.
И, если все-таки глядит в глаза, то тоже открыто.
И взгляд у него совсем не бешеный и страшный, а очень даже смелый и заинтересованный…
Боже, он мне что, понравился?
Эми, дурочка, очнись! Очнись!
Мало того, что сейчас не время, так еще и явно не тот мужчина!
Он гораздо старше. Сколько ему, кстати, лет?
Он, наверняка, совершенно ничего такого и не испытывает ко мне.
Просто обычная помощь, обычная человеческая помощь.
Ну помог, ну поговорил, ну посмотрел… Ничего такого ведь!
Но почему-то, при воспоминании о нашем сегодняшнем разговоре в лесу, о том, как он после проводил меня до лагеря, позаботился, чтоб ничего не случилось по пути, при воспоминании о его взгляде, руках, даже о запахе его, нисколько не противном, а лесном, с ноткой табака и костра, начинает все внутри подрагивать. И живот немного сводит.
Такой реакции у меня не было ни на одного мужчину.
Удивительно просто, но, пока это писала сейчас, даже вздрогнула от странной мысли.
Если бы Дерил Диксон захотел меня сегодня поцеловать, я бы позволила.
Дерил отложил дневник, неверными пальцами нащупал еще одну сигарету, наплевав на данное себе же обещание экономить. Потому что… Ну как тут, бля, не закурить? После такого?
Он помнил, прекрасно помнил тот день, когда, идя на охоту, увидел девчонку, роющуюся в подлеске.
Помнил, как разозлился на очевидную глупость и беспечность этой курицы.
Уйти одной от лагеря, даже без серьезного оружия, (ну не считать же ножик для грибов за оружие?) — это надо обладать особым умом. И сообразительностью.
Он помнил, как стоял, довольно долго стоял в кустах, наблюдая за глупой курицей. И, помимо воли, облизывая взглядом крепкую попку в светлых штанах, тонкие руки, которые, в случае чего, даже ударить нормально не смогут, светлые пушистые волосы, что так мягко, так красиво лежали, прикрывая острые лопатки.
Он, совершенно не осознавая, на автомате чисто, прикидывал, как легко можно было бы ее завалить в этот самый подлесок, на мягкую листву, зажать ладонью рот, чтоб не орала, дернуть майку, добираясь до нехилой такой груди, примерно третьего размера, если глаз не подводит. Как можно было бы заставить ее застонать, кусая ее красивые сочные губки, пробуя на вкус, упиваясь, получая дикое удовольствие от изгибающегося в руках тела…
Диксон тогда, помнится, еле стояк угомонил. И мозги. Потому что не зверь. Не животное.
И не дурак.
Эти сестренки мимо них с Мерлом проходили с подветренной стороны, чтоб даже запаха их не ощущать.
О каком поцелуе, сексе, вообще интересе может идти речь?
Надо девку отправить в лагерь, пока не нашла приключения на свою шикарную задницу.
Охрененную задницу, бля. Вот он бы…
Так, стоп!
Диксон скрипнул зубами, обозвал себя мудаком и кретином, и вышел к девчонке.
И словил нехилый болезненный кайф от общения с ней тогда.
От того, как она смотрела, как слушала, будто он чего-то важное говорит и интересное.