Дневник Кости Рябцева
Шрифт:
— Значит, нам всем закрыт доступ на фабрику? — упавшим голосом спросила Сильва.
— Доступ не закрыт, — отвечал Иванов. — При известной настойчивости можно, конечно, поступить. Не на нашу, так на другую. Но вы должны поставить перед собой резкий вопрос: рационально ли? Ведь вы сознательные люди, а не какие-нибудь там анчутки беспятые. И раз вы сознательные и представляете себе затруднительное положение Советского государства, вы должны не увеличивать затруднения, а всячески их ликвидировать.
Тогда
— Работы вашей в школе никакой нет, — ответил Иванов; и мне стало очень обидно. — По крайней мере, не видно результатов. А чтобы поставить работу, нужно перестать болтать и взяться за дело.
Тогда я спросил, что могли бы делать, например, мы с Сильвой.
— А пионеры у вас организованы? — сказал Иванов.
— То есть как организованы? Они дают торжественные обещания, потом маршируют, носят галстуки, участвуют в демонстрациях, потом…
— Вот то-то и есть, что носят галстуки. Теперь везде в школах организуются форпосты пионеров из тех ребят, которые не нагружены в отрядах. Форпосты должны привлекать школу к участию в общественно-политической жизни страны, налаживать самоуправление, помогать учителям даже вплоть до учебной работы и еще проводить политическое, физическое и антирелигиозное воспитание ребят. Да всех задач не пересчитаешь. Вот вы бы и взялись организовать такой форпост у себя.
После этого мы ушли.
Был суд надо мной по делу Пышки.
Все было очень торжественно. Председателем суда был избран Сережка Блинов. Он хотя отнекивался, но в конце концов довольно вяло согласился. Обвинителей было двое: Алмакфиш и Нинка Фрадкина. Защитников — тоже двое: Никпетож и Сильва.
Для меня поставили отдельную скамейку, для Пышки — тоже. Потом избрали двенадцать заседателей: шесть ребят и шесть девчат. Когда я увидел, что в заседатели вошли Володька Шмерц и Юшка Громов и еще некоторые их приятели, я решил, что мне несдобровать.
Суд открыл Сережка Блинов. Он сказал:
— Слушается дело по обвинению Кости Рябцева в том, что он организовал совершенно недопустимую в школе возню с потерпевшей Еленой Орловой. Костя Рябцев, ты сознаешься в этом?
— В чем? — спросил я. — Что возился — признаю, но преступления не вижу. Жмали все.
— Кто все?
— Все ребята.
— А ты был предводителем и инициатором?
— Ничего подобного.
— Кто же, по-твоему, был инициатором?
— Никто. Просто жмали и жмали. Это — такая игра.
— Но ведь в игре бывают предводители: например, капитан в футбольной команде.
— Футбол — игра организованная, а это — неорганизованная.
— Ну, хорошо. Пока довольно. Лена Орлова, ты признаешь себя потерпевшей?
Пышка
— Ну что же, Орлова? — официальным тоном спрашивает Сережка. — Тебя все ждут.
— Он жмал, — пищит Пышка еле слышным голосом.
Все как захохочут. Сережка зазвонил в колокольчик.
— Публика, ведите себя приличней, иначе очищу зал заседаний. Итак, Орлова, ты считаешь себя потерпевшей.
— Да ничего подобного! — заорал Колька Палтусов из публики. — Просто она признает, что жмал.
— Палтусов, еще одно восклицание — и ты уйдешь из зала заседания. Что же, Орлова, это тебе приятно было?
— Неприятно, — пищит Пышка.
— Так почему же ты не обращалась к дежурному шкррр… школьному работнику?
— Боялась.
— Чего боялась?
— Да-а, чего… — пищит Пышка, — а вздуют.
Все опять захохотали. Сережка говорит:
— Это вздор, Орлова. Где это ты видела у нас в школе, что мальчики бьют девочек?
— Сколько раз, — отвечает Пышка.
— Разрешите мне вопрос, — ввязалась Зин-Пална из публики. — Скажите, Орлова, а почему эти драки не доводятся до сведения школьных работников и почему никто о них не знает?
— Да ведь это игра, — отвечает Пышка. — А бывает, что девочки бьют мальчиков.
— Ну, пока довольно, Орлова, — сказал Сережка Блинов. — Теперь свидетели. Суд вызывает только одну свидетельницу: гражданку Каурову, которая была в этот день дежурным шкррр… школьным работником. Елена Никитишна, что вы можете сказать по этому делу?
— Я могу сказать то, — говорит Елникитка, — что Рябцев, как мальчик безнравственный, несомненно, был во главе той шайки, которая нападала на Орлову. То, что и он и Орлова называют игрой, вовсе не игра, а безобразие. В школе это недопустимо. Если бы это был не Рябцев, еще можно было бы думать, что тут невинная детская шалость. Но о Рябцеве существуют другие сведения.
— Ну, о других сведениях мы говорить не будем, — сказал Сережка. — Кто еще желает дать свидетельские показания?
— Я, — говорит Колька Палтусов.
— Что же ты можешь сказать? Да говори поскорей.
Тут вдруг — Сильва:
— Я выношу протест, что председатель подгоняет свидетелей.
— Ну ладно, — отвечает Сережка. — Всем нечего тянуть. Говори, Палтусов.
— Ну вот, — начал Колька. — Я тоже в этом участвовал и не понимаю, почему судят одного Рябцева. Была обыкновенная возня, и если судить, то придется судить всю школу по нескольку раз в день. Пускай сами шкрабы вспомнят, возились они или нет, когда были маленькие или хотя бы во второй ступени…