Дневник наркомана
Шрифт:
Героин пробудил меня окончательно.
— Кажется, смысл мне понятен. Все ваши правила направлены на сокращение житейской стороны, управляемой с помощью правил, причем как можно в большей степени.
— Именно так, — кивнула она.
— Но послушайте, — подала голос Лу, — все это очень хорошо, но я не знаю, что мне с собою делать. Стрелки на часах вашего Аббатства должно быть ползут страшно медленно.
— Побойтесь Бога, — воскликнула Афина, — здесь ни у кого нет ни одной лишней минуты.
Тут мы открыто рассмеялись.
— Легко заметить, что вы ученица Царя Лестригонов. Вы усвоили его способность к парадоксам во всей полноте.
— Я знаю, что вы имеете в виду, — ответила она, улыбаясь. — Если вы особа ленивая, то это наихудшее место на земле, чтобы скучать, и чем ленивее вы намерены быть, тем скучнее вам будет скучать. Была тут у нас одна парочка в прошлом году, безнадежное дрянцо. Они называли себя писателями, и воображали, что трудятся, если удалялись после завтрака и выдавали полстранички вздора к обеду. Однако, они не знали, что значит работать, и пребывание
— Вы нас не пугайте, — промолвила Лу с глубокой тревогой. — В отличие от этих людей мне утешаться нечем. Я не так наивна, чтобы считать себя Wunderkind. Вы, вероятно, и без моих слов знаете, что я всю жизнь только и делала, что лодырничала. И если мне не над чем лениться, я впадаю в прочнейшую скуку.
Сестра Афина молча согласилась.
— Верно, здесь либо лечат, либо убивают, — признала она со смехом. — Но мне доставляет радость, что большинство все-таки выздоравливает. У тех двоих, о которых я вам рассказала, не получилось только по причине их крайнего эгоизма и тщеславия. Они все истолковывали неверно, и ожидали, что все падут перед ними ниц, только потому что они неудачники. И на каждом повороте у них на пути вырастал Большой Лев, и возвращал их к действительности. Но правда оказалась для них слишком горьким лекарством. Если бы они признавали факты, они смогли бы эти факты изменить, и научились бы делать что-нибудь стоящее. Однако, они предпочли холить и лелеять иллюзию притеснения. Они убедили себя, что их распинают, когда им всего лишь умыли их физиономии. Но грим самомнения был наложен слишком толстым слоем; вот они и убрались, рассказывая, как плохо с ними обращались. Только они сами напросились на такое обращение, и оно все равно принесло бы им добро, когда бы они увидели все в перспективе, и открыли бы, что низкая лесть небольшой клики ненормальных в Сохо на самом деле не так полезно для их души, как правильное порицание от их друзей в этом Аббатстве.
— Да-да, это я, конечно, понимаю, — сказала Лу, — и я слишком хорошо знаю Бэзила, чтобы попасть впросак на этот счет. Но меня все еще немного беспокоит эта ваша страшная рациональность. Что же мне то поделать с собою. Разве вам не понятно, что именно скука или боязнь скуки и привели меня к героину, как к способу времяпрепровождения?
— Все именно так, — очень серьезно молвила Афина. — Это место вовсю способствует тому, чтобы удариться в запой. И вот почему Большой Лев настаивает на нашем прохождении через суровую школу. Но мы за очень короткое время осознаем, что в этом мире недостаточно героина, чтобы помочь нам преодолеть все дни нашей жизни в таком мрачном месте, так что мы бросаем его за ненадобностью.
Еще один из законченных парадоксов Бэзила, выдвинутый в рабочем порядке. Однако из уст уравновешенных, серьезно мыслящих людей такого рода они звучали по-другому. Личность Большого Льва — величайшая ценность, которой он обладает с одной стороны, но с другой — она мешает ему ужасно. Его циничная манера, его привычная ирония, и создающееся впечатление, будто он насмехается над собеседником, все это заставляет последнего отвергать все, что предлагается ему как "простой парадокс", без исследования. Ум Лама развит однобоко; но сестра Афина говорила с такой простой честностью и прямотой, что хотя у нее тоже было собственное чувство юмора, идеи Бэзила оказывались гораздо более эффективными, когда проходили через механизм ее сознания, нежели когда они сходили свежими у него с языка. У меня всегда была склонность не доверять Царю Лестригонов. Однако было невозможно не доверять этой женщине, которая верила ему, или сомневаться в ее праве верить Ламу.
Он никогда, похоже, не был способен воспринять себя серьезно, возможно потому, что боялся показаться напыщенным шутом или педантом; но она воспринимала его серьезно и брала от него самое лучшее.
— Ну, Сестра Афина, — сказала Лу, — если даже от героина нет никакого толка, то что тогда?
— Я боюсь, что мне придется познакомить вас с другим парадоксом, — заметила она, прикуривая сигарету. — Опасаюсь, что на первый взгляд вы заподозрите в нем что-то неправильное. Ведь это действительно полный революционный разрыв с очевидностью. Но я сама прошла через это, и очевидный факт заключается в следующем: попав сюда и получив в распоряжение гораздо больше времени, чем мы когда-либо имели, мы начинаем впадать в отчаяние. В большом городе, если нам скучно, мы просто оглядываемся вокруг в поисках какого-то развлечения, и находим их. Но здесь нет облегчения или возможности такового. Мы должны либо полностью скатиться по наклонной плоскости или учиться плавать. Есть и другой случай, с помощью которого Большой Лев, который, несомненно, сам Сатана, экономит время. Только очень глупый человек не обнаружит за сорок восемь часов здесь все возможности развлекать себя любым из обычных способов. В Лондоне человек может потратить всю свою жизнь, прежде чем доведет свое сознание до той точки, которой добивается Большой Лев. Поэтому здесь его немедленно ставят перед фактом, что ему непременно придется найти себе занятие. Ладно, мы идем и спрашиваем Большого Льва; и Большой Лев говорит: "Твори, что ты желаешь". "Но, да, — восклицаем мы, — а что это!". Он грубо отвечает: «Выясните». Мы спрашиваем, как выяснить; и он парирует: "Откуда вы знаете, что есть хорошего в легковом автомобиле?". Ну, мы поразмыслим немного; и затем скажем ему, что выяснили применение легкового автомобиля путем изучения его, осмотрев его различные детали, сравнив их по отдельности и в целом со сходными машинами, чье использование мы уже знаем, такими как повозка и паровой двигатель. Мы решили, что автомобиль создан для того, чтобы путешествовать на нем по большим дорогам. "Очень хорошо, — говорит Большой Лев. — Берите выше. Изучите себя, ваши способности и намерения, направление вашего ума, и устремления вашей души. Позвольте мне заверить вас, вы обнаружите, что это исследование оставит вам очень мало времени, чтобы изумляться, какого же черта делать с самими собой". "Большое вам спасибо, — отвечаем мы, — но, предположим, что наше суждение неверно, предположим, что трогающийся с места автомобиль в действительности гроб, содержащий в себе труп". "Почти так, — замечает Большой Лев, — если вы должны проверить ваше суждение; вы не делаете это, спрашивая точку зрения людей, которые, возможно, более невежественны, чем вы сами; вы забираетесь в эту чудовищную штуковину, нажимаете нужный рычаг, и если она едет, значит это автомобиль, и вы не сделали никакой ошибки. Не читали ли вы, что сказано в Книге Закона: "Успех — доказательство твоей правоты"? И позвольте мне снова заверить вас, что когда вы соберетесь с силами, творя свою Истинную Волю, вы не сможете найти время для скуки".
Афина отбросила прочь свою сигарету, после того как прикурила еще одну. Она, казалось, предавалась размышлениям, словно через ее сознание проходили даже еще более глубокие мысли, чем те, которым она придавала столь изящную выразительность.
Мы внимательно за ней наблюдали. Героин успокоил и интенсифицировал наше мышление, сильно простимулированное ее объяснением. У нас не было желания ее прерывать. Мы хотели, чтобы она говорила вечно.
Ее поглощенность своими мыслями становилась все более заметной. После очень долгой паузы она вновь начала медленно говорить, как казалось, больше с самой собой, чем с нами, и, скорее, с намерением придать форму своей собственной мысли, нежели инструктировать нас.
— Я полагаю, что в этом-то и заключается главная идея, — сказала она.
У нее был любопытный рот, с прямоугольными губами, какие можно заметить в некоторых старых Египетских статуях, и с изгибами на уголках, в коих таились бесчисленные возможности самовыражения. Глаза — глубоко посаженные и спокойные. Лицо квадратное с очень своеобразным подбородком, выражающим потрясающую решимость. Я никогда еще не видел женского лица, в котором мужественность была бы так сильно обозначена.
— Да, я думаю, что понимаю это сейчас. Он заставляет человека прийти к тому, что я могу назвала бы точкой смерти. Из нее он видит всю свою жизнь в перспективе, и, таким образом, схватывает ее значение. Но, вместо того, чтобы отправиться на встречу с неизвестным, как в случае со смертью, у него остается возможность и необходимость вновь вернуться к своей старой жизни в той точке, где он оставил ее, но уже с ясной способностью постигать прошлое, определяющее будущее. В этом смысл того, что он зовет посвящением. Так я понимаю изречение: "Ты не имеешь никакого права, кроме как творить то, что ты желаешь". Вот почему старые жрецы в Древней Греции помещали посвящаемого в темную и тихую келью, предоставляя ему выбор: или сойти с ума, или познать себя. И когда ему возвращали свет и жизнь, любовь и свободу, он становился в полном смысле этого слова Неофитом, человеком заново рожденным. Большой Лев проделал с нами то же самое, только мы то есть не понимали, что он делает. Я сама прошла через это, но не понимала отчетливо, что же на самом деле со мной случилось, пока не попыталась объяснить это вам.
Ощущение зачарованности вновь переполнило меня. Я бросил взгляд на Лу, и заметил по ее глазам, что она чувствует то же самое. Но она содрогалась от возбуждения и нетерпения. Ее взгляд впился в лицо Сестры Афины с жадным пылом. Она стремилась как можно скорее испытать сама это потрясающее переживание. Мое собственное настроение было слегка иным. Вся моя прошлая жизнь предстала передо мной в виде череды пульсирующих картинок. Я восставал против непоследовательности и бессмысленности прошлого. Достижения, которыми я гордился, потеряли весь свой смысл, потому что они, не привели меня никуда. На ум мне пришли слова Льюиса Кэррола:
"Мудрая рыбка никогда никуда не отправляется без дельфина". И вне всякой связи в мое сознание ворвалась мелодия:
Will you, won't you, will you, won't you,Won't you join the dance?Когда я проснулся, было, полагаю, около полуночи. Кто-то накинул на меня плед. Я не замерз, несмотря на бриз, врывавшийся в открытую дверь. Последнее насторожило меня — очень странно, что она была открыта. Эта местность пользовалась дурной славой якобы из-за изобилия разбойников.