Дневник памяти
Шрифт:
– Я для тебя рисовала.
Он аккуратно развернул скрученный трубочкой лист.
…Два изображения наплывали одно на другое. На переднем плане – он сам. Нынешний, такой, каким Элли увидела его позавчера, а не четырнадцать лет назад. Элли прорисовала каждую черточку, даже шрам на щеке. Словно с недавней фотографии срисовывала.
А на заднем плане – дом. И опять так четко переданы все детали, словно Элли сидела вот тут, под большим дубом, и рисовала с натуры.
– Просто замечательно, Элли. Спасибо. – Ной постарался улыбнуться. – Я же говорил, что
Элли кивнула, не поднимая головы и даже не пытаясь изобразить ответную улыбку.
– Пора.
Они молча дошли до машины. Остановились. Ной снова обнял Элли и держал, пока не почувствовал, что в глазах закипают слезы. Он поцеловал ее губы, затем одну щеку, другую, кончиками пальцев провел по лицу.
– Я люблю тебя.
– И я тебя люблю.
Ной открыл дверцу автомобиля и в последний раз поцеловал Элли. Она села, не отрывая от него глаз. Положила пачку писем рядом с собой на сиденье, повернула ключ зажигания. Мотор весело заурчал – пора в путь.
Ной обеими руками захлопнул дверцу. Элли опустила стекло и смотрела, смотрела, смотрела, пытаясь запомнить его загорелое лицо, ласковую улыбку, грустные глаза. Она протянула руку, и Ной на секунду задержал ее в своих ладонях.
– Останься, – беззвучно, одними губами, попросил он. Элли просто не могла этого слышать. Слезы полились с новой силой, горло перехватило. Она высвободила руку, отвернулась и нажала педаль газа. Если она не уедет сейчас, то не уедет никогда. Ной отступил на шаг, давая машине проехать.
Он никак не мог поверить в реальность происходящего – стоял и смотрел, как потихоньку двинулся вперед автомобиль, слушал, как хрустит гравий под колесами. Казалось, все происходит во сне. Машина развернулась в сторону города. Уезжает. Элли уезжает. Ной почувствовал дурноту.
Автомобиль приблизился… Проехал мимо… Элли последний раз махнула рукой, мелькнуло ее грустное лицо. «Не уезжай!» – чуть не крикнул Ной, глядя на набирающую скорость машину. Промолчал. Через минуту только отпечатки протекторов в пыли напоминали о том, что Элли была здесь.
Ной долго стоял на дороге. Стремительно появилась, стремительно исчезла… Навсегда. В этот раз навсегда.
Он закрыл глаза и снова увидел, как уезжает Элли. Вот она машет рукой, вот медленно трогается машина, увозя с собой его сердце… Элли, как и ее мать, никогда не оборачивалась.
Письмо из прошлого
Слезы на глазах мешали различать дорогу, но Элли упрямо ехала вперед, надеясь, что как-нибудь доберется до отеля. Она опустила стекло, чтобы проветриться и прийти в себя. Это мало помогло. Да что там – совсем не помогло.
Усталость. Страшная усталость, и совсем нет сил на разговор с Лоном. Что же ему сказать? Может, нужные слова сами придут в голову, когда они увидят друг друга?
Хорошо бы.
Доехав до моста, Элли почувствовала себя лучше. Не совсем в форме, конечно, но уже в силах встретиться с женихом. Во всяком случае, ей так казалось.
Дорога была свободна, и Элли не спеша ехала по улицам Нью-Берна, рассматривая прохожих. На заправке механик заглядывает под капот новенького автомобиля, а хозяин машины стоит рядом. Две женщины с колясками идут по улице и оживленно обсуждают выставленные в витринах наряды. Куда-то спешит хорошо одетый мужчина с портфелем в руке.
За поворотом пол-улицы перегородил грузовик, его разгружает молодой парень. Элли что-то в повадке парня напомнило Ноя, когда тот вытаскивал садки с крабами.
Она остановилась на красный свет. В конце улицы показался отель. Загорелся зеленый, Элли глубоко вздохнула и медленно доехала до гостиничной стоянки. Зарулив внутрь, она тут же увидела автомобиль Лона – прямо у ворот. И хотя рядом было свободное место, Элли решила поставить свою машину подальше.
Она повернула ключ, мотор послушно заглох. Вынула из бардачка зеркальце и расческу (и то и другое лежало поверх карты Северной Каролины), посмотрела на себя. Глаза распухшие, красные… Элли снова пожалела, что не захватила никакой косметики, хотя такое вряд ли закрасишь. Она попыталась зачесать волосы на одну сторону, на другую, поняла, что толку никакого, и бросила расческу.
Элли расстегнула сумочку и в который раз вытащила статью, что привела ее сюда. Как много случилось с тех пор! Не верится, что прошло всего три недели и что в Нью-Берн она приехала лишь позавчера. Казалось, что тот первый ужин у Ноя был давным-давно.
В кронах деревьев чирикали птицы. Облака разошлись, в прогалах между ними ярко голубело небо. Солнце скрывала дымка, но Элли знала, что скоро она рассеется и день будет просто замечательный.
Именно такой, какой хочется провести вместе с Ноем… Элли вспомнила про письма, что оставила ей мать, и взяла пожелтевшую пачку.
Стянула резинку и начала распечатывать первое письмо, однако затем остановилась, призадумавшись. Элли почти наверняка догадывалась, что там написано – повседневные новости, какие-то воспоминания лета, может быть, вопросы к ней, к Элли. Ведь тогда Ной еще ждал от нее ответа. Интереснее было бы прочесть последнее письмо, то, что лежало в самом низу стопки. Прощальное письмо. Какие слова выбрал для него Ной?
Конверт очень тонкий. Одна-две странички, не больше. Элли перевернула письмо. Без подписи, только адрес Ноя в Нью-Джерси. Она задержала дыхание и ногтем вскрыла конверт.
Март 1935-го. Два с половиной года он писал ей, не получая ответа.
Элли представила Ноя – как он сидит за ободранным столом, обдумывая письмо и зная, что оно последнее, – и ей показалось, что она видит на бумаге следы слез. Или просто воображение разыгралось?
Элли развернула листок и при свете неяркого утреннего солнца прочла:
Дорогая моя Элли!
Трудно писать тебе, прошлой ночью я совсем не спал – осознал наконец, что между нами все кончено. Это очень странное чувство, никак не могу к нему привыкнуть, хотя, оглядываясь назад, понимаю, что иначе и быть не могло.