Дневник полярного капитана
Шрифт:
11 часов вечера. Ветер повернул к северу, и небо, наконец, в самом деле проясняется; солнце светит менее скупо, и земля выглядывает из мглы. Температура понизилась до 26° [–3 °С] и вода уже убывает. Будет слишком жестоко, если завтра повторится дурная погода. Сегодня все повеселели от надежды выйти, наконец, из бездействия. Бедные лошади тоскливо ждут корма, которого осталось так мало; между тем, они не голодны, так как они последнее время не доедали содержимого своих торб, а вид у них удивительно хороший, если все принять в соображение. Сегодня возрождается надежда, но ничто не вернет нам четырех потерянных дней.
Суббота, 9 декабря. Лагерь № 31.
Раза два или три я вставал ночью и каждый раз находил улучшение в погоде. В 5 часов 30 минут мы все поднялись, а в 8 часов выступили с лошадьми; предстоял ужасный день. Благодаря массе выпавшего снега дорога была невыносимо тяжела; после первого часа полозья больше не скользили. Мы погоняли бедных, недокормленных животных, но долее нескольких минут ни одно не тащилось; передние отставали; задние шли как-то лучше. Казалось, нам никогда не двинуться с места, пришлось прибегнуть к помощи людей. Боуэрс и Черри-Гаррард потянули вперед 10-футовые сани. Так мы прошли около мили. Положение спас Эванс, сумевший надеть на Снэтчера последнюю пару лыж. После этого он пошел довольно спокойно, а остальные лошади – за ним, но скоро устали и отстали. Три или четыре мили при температуре 23° [–5°C] мы тащились по неровностям, образовавшимся от сжатия, но дорога была не слишком тяжела, только снег очень рыхлый. Мы весь день плелись без остановки, без еды.
К 8 часам вечера мы были в какой-нибудь миле от подъема к проходу, который Шеклтон назвал «воротами». Эти «ворота» я надеялся пройти гораздо раньше, притом с лошадьми. Так бы и было, если бы не убийственная метель. Удар чувствительный, но положение еще не отчаянное, если только не испорчена вконец дорога. Возчики еще не догнали нас, несмотря на их легкие грузы. Остановились, должно быть, попить чаю; но при нормальных условиях они легко перегна-ли бы нас.
В 8 часов вечера лошади вконец измучились, все до одной. Они буквально ползли. К этому времени я уже сам запрягся и тащил до смешного легкий груз, но все равно находил его порядочно тяжелым. Когда разбили лагерь, лошадей всех застрелили. [68] Бедняжки! Удивительную сослужили они службу, если принять в расчет ужасные условия, в которых они работали. Жалко было убивать их так рано. Собаки бегут хорошо, несмотря на плохую дорогу, но и тут, конечно, помощь получается не та, какая была бы нужна. Температура 19° [–7 °С]. Не могу же я при таком снеге давать им тяжелые грузы. Местность величественная, три громадных гранитных столба образуют правую опору «ворот»; левым же устоем является острый отрог горы Надежды. Снега на земле гораздо больше, чем было до бури. Невзирая на затмевающие будущность сомнения, все сегодня веселы, идет оживленный обмен шутками.
68
Этот лагерь (№ 31) так и назвали – Бойня.
Глава XVII. На леднике Бирдмора
Воскресенье, 10 декабря. Лагерь № 32.
Я был очень озабочен мыслью, как двинуть наши грузы по такой ужасающей поверхности, – и тем, что нам удалось, мы обязаны главным образом лыжам. Я всех поднял в 8 часов, но только к полудню мы справились со всеми перекладками грузов и были готовы двинуться в путь. Собаки везли основной груз в 600 фунтов и 200 фунтов припасов для складов. К великому моему удивлению, когда мы– я со своей командой, – крикнув «Раз-два-три, дружно!», двинули свои сани, оказалось, что они пошли легко. Первую милю мы прошли со скоростью двух миль в час, предварительно тщательно оскоблив и просушив полозья.
День был чудный, и мы скоро вспотели. После первой мили начался подъем, и мы сначала поднимались на крутой склон, не снимая лыж. Но уклон становился все более крутым, и дорога все больше портилась, и мы, наконец, должны были снять их. После того тащить было крайне утомительно. Мы беспрестанно проваливались выше лодыжек, а местами почти до колен. Полозья подернулись тончайшим слоем льда, от которого мы никак не могли освободить их, а сани в рыхлых местах погружались до поперечных перекладин и все время точно пахали снег.
Мы в 5 часов добрались до верха склона и после чая начали спускаться на ту сторону. Это было почти так же трудно, но кое-как справились с помощью лыж. Остановились на ночевку в 21.15, и тут внезапно с ледника нагрянул сильный ветер. Но я уже заранее решил тут остановиться, так как лейтенант Эванс со своей партией не мог с нами поравняться, и Уилсон по этому поводу сообщил мне весьма тревожные вести. Оказывается, что, по словам Аткинсона, Райт выбился из сил и Лэшли тоже уже не так бодр, вследствие тяжелой работы с санями после метели.
Меня давно беспокоит эта команда. Сегодняшний переход ясно показал, что там что-то неладно. Они далеко отстали и должны были снять лыжи, и чуть не полчаса потребовалось на то, чтобы пройти несколько сотен шагов. Дорога, правда, ужасная и с каждой минутой становится хуже. Плохо будет, если люди начнут пасовать. Что касается меня, я никогда не чувствовал себя лучше и бодрее, и моя команда также постоит за себя. Э. Эванс, известно, богатырь; Оутс и Уилсон мало чем уступают ему.
Здесь, на месте лагеря, снег лежит такой, какого мы еще не видали; но мы находимся в углублении. С каждым шагом уходишь по колено, и неровная дорога плохо поддерживает сани. Этот рыхлый снег – результат последней метели. В этих же местах Шеклтон нашел твердый, голубой лед. Разница поразительная, и с каждым шагом очевиднее становится, насколько ему везло сравнительно с нами. Завтра собаки еще полдня пойдут со мной, после чего я их отправлю домой. Нам придется прибавить 200 фунтов груза на каждые сани. Это было бы не страшно на сколько-нибудь приличной поверхности, но если продержатся подобные условия, то весьма похоже на то, что придется установить смены. С ледника сегодня дует сильный ветер.
Понедельник, 11 декабря. Лагерь № 33.
День в одном отношении очень хороший, в другом – нет. Мы пошли прямо наперерез ледника и испытали немало неприятностей. Мы выступили на лыжах, а собаки следовали за нами. Я предостерег погонщиков, чтобы держались ближе к своим саням, и мы, должно быть, прошли немало трещин, не замечая их благодаря лыжам, а собаки – благодаря рыхлому снегу. В одну только Э. Эванс провалился одной ногой, вместе с лыжей. Мы сложили склад (названный «Нижним») так, чтобы он бросался в глаза, и оставили там много всякой всячины. Прежняя команда возчиков сначала напала на скверную погоду, но потом, облегчив немного сани, переложив грузы и подчистив полозья, с шиком обогнала нас. Выступив около 11 часов, мы к 3 часам сделали привал для собак, разгрузили их сани и переложили их грузы на наши сани.
Когда мы около 4 часов 30 минут, закусив, поднялись, нас очень беспокоил вопрос: справимся с полными грузами или нет? Я со своей командой отправился первым и, к великой моей радости, убедился, что справляемся недурно. Время от времени сани, правда, погружались в сугроб, но мы научились в таких случаях терпению. Мы боком подкрадывались к саням, чтобы вытащить их, причем Э. Эванс бросал лыжи, ради большей свободы движений. Тут важнее всего содержать сани в постоянном движении, и в течении часа или более того раз десять бывали критические моменты, когда они едва не останавливались, и немало таких, когда прекращалось всякое движение. Это было очень неприятно и утомительно.
Но дорога вдруг сделалась ровнее, да и мы попривыкли к такой игре, так что, после продолжительной остановки, рассчитанной на то, чтобы дать другим подойти, я выступил в 6 часов и бежал до 7 часов около двух миль. Я был в восторге; мне уже казалось, что исчезли все затруднения; но, к сожалению, с другими было не так. Боуэрс догнал нас через полчаса. Под конец и у них дело пошло хорошо, и я верю, что и дальше так будет. У одного Кэохэйна плохо получается, да и то, я думаю, только потому, что он временно ослеп. Но Эванс со своими прибыл не раньше 10 часов. Выступили они исправно, но потом с ними приключились разные беды, да и они наделали ошибок, чрезмерно напрягая свои силы, переутомились и вконец умаялись. Лыжная обувь, вдобавок, у них не в порядке.