Шрифт:
Все когда-нибудь уходят – дело за временем.
Предисловие
Мне интересно наблюдать за такими исключениями, как этот мальчик. Оттого ли это, что подобные ему являются сложными личностями для меня, или всё же дело в тех, кто окружает этих людей? Точно ответить на этот вопрос я не могу, но подозреваю, что стоит взять на рассмотрение оба варианта. И всё же главным для меня всегда являлось то, что я могу сделать для одного из таких людей. Не буду же я только испытывать его. Хоть я и плох, и, честно признаюсь, люблю подкинуть масло в огонь, если вы понимаете, о чём
Глава 1
Прощание со старым
Когда прощаешься с чем-то по-настоящему, то ты не хочешь, чтобы тебя останавливали. Ты идёшь по пустой улице пустого города в самое раннее утро, когда только встаёт солнце и будит первых жаворонков, и надеешься, что никто не встретится на твоём пути, будто знакомое лицо заставит тебя остаться, хотя это отнюдь не так – оно напомнит, что ты сбегаешь от проблем вместо того, чтобы столкнуться с ними. Как мне кажется, иногда бывает и такое, что бегство становится лучшим вариантом избавления от проблемы, настигшей тебя врасплох или зажавшей слишком сильно, чтобы сопротивляться.
Собирая вещи, парень не думал, что ему понадобится, а что нет: он забирал всё, что принадлежало ему и что должно было принадлежать, но было отобрано. В дорожную сумку были скинуты все две пары джинс, кучка носков и белья, не больше двух рубашек, накладные филипсы, подаренные то ли его подругой, то ли кем она там себя возомнила по отношению к нему, пенал, сберегавший в себе с десяток огрызков карандашей и пару чёрных ручек, красивую, украшенную золотыми змеями зажигалку, доставшуюся ему то ли от отца, то ли от матери, и, самое, наверное, важное в его жизни – его личный дневник, до которого я пока не смог добраться ввиду некоторых не совсем подвластных мне обстоятельств.
Пока никто не мог хватиться его, парень, последним штрихом заправив за ворот рубашки необычное серебряное колечко на тоненькой цепочке, закинул сумку за спину и лазами выбрался из здания детского дома.
Совершеннолетие пришло чуть больше двух месяцев назад, а его всё не выпускали, ибо его личный психиатр считал, что жить ему было лучше среди сверстников, а не в больнице; тем более Инга Станиславовна проводила с ним ежедневные сеансы, так что никакого особого отличия от психиатрической больницы не наблюдалось. Конечно, в детском доме было плохо, но, точно могу сказать, Шизик страшно ошибся, подумав, что в психической больнице лучше. Здесь, в крохотной комнатке этого бедного паренька, мне куда спокойнее, чем там – мы уже однажды бывали в этом тихом ужасе, и я не хотел бы возвращаться назад.
И вот невдалеке показалась заветная дыра в заборе, которую с месяц назад проделали сверстники парнишки, чтобы незаметно выбегать за территорию и там затягиваться погаными самокрутками с неизвестным наполнением. К ней-то и стремился мальчишка. Поначалу спрятавшись за старой телефонной будкой, поставленной во дворе хозяйкой детского дома, как она сказала, для антуража, он дождался, когда старый сторож, отлично знавший о дыре в заборе, отошёл за кружкой блеклого растворимого кофе, и прошмыгнул в дыру.
Свобода была уже так близка, но кто-то схватил парня за капюшон и притянул к себе, а затем грубо развернул.
– Куда собрался, Шизик? – спросил тот.
Это был здешний громила, презиравший всех тех, кто в его понимании отличался от стандартного типа человека. В этот список попадал и мой Шизик, потерявший в детском доме своё настоящее имя. Кстати, прозвище, или, лучше сказать, кличка, досталось ему по весьма очевидному обстоятельству. Детдомовцы должны были оставаться в неведении по поводу диагноза своего «товарища по несчастию», поскольку такова была врачебная этика, но, как видно, на эту дыру она не распространялась. Кроме того, любая тайна рано или поздно становится общим достоянием. И ладно это, но ведь вместо того, чтобы поддержать бедного больного паренька, почти все решили подыграть самому авторитетному детдомовцу и его небезызвестной шайке – двойняшкам от алкоголички. Настоящее имя Шизика было забыто даже теми, кто знал его чуть ли не с самого рождения; только психиатр да та ненормальная девчонка, подарившая ему наушники, звали его тем именем, что далось ему при рождении. Остальные, кстати, не использовали ни то, ни другое имя, а довольствовались общепризнанными обращениями, любимым из которых было «эй» даже без «… ты», видно, потому что шизофреника не считали даже за человека. Честно говоря, я даже не знаю до сих пор, кем он был. От других я получал гораздо больше отдачи. Этот был непробиваем. Возможно, в скором времени я разберусь и с его душой, но не сейчас – рано ещё.
– Просто оставь меня, – попросил громилу Шизик.
Парень попытался вырваться из оцепления негодяя, но его постоянный мучитель схватился за его спутанные волосы и пригнул чуть ли не к земле. Сумка спала с его плеча и попала в лужу, отчего брызги полетели на и без того грязные джинсы громилы. Тот даже и не заметил этого, ведь его больше волновала собственная добыча.
– Хочешь сбежать? Не думаешь, что сначала нужно было спросить разрешения у меня?! – спросил тот. – Или твои видения запрещают тебе общаться со мной, клоун?
Сам клоун! Ох, что это я? Постоянно забываюсь и стираю грань между собой и своим шизофреником. Хотя, даже если и на то пошло, я самый настоящий клоун. Постоянно мне приходится рядиться в разные одежды. Пару раз я и впрямь надевал костюм клоуна. Было забавно и даже весело наблюдать за реакцией другого помешанного.
– Просто пусти меня, – уже настойчивее попросил Шизик. – Я прогуляюсь и вернусь.
– А сумка тебе для чего? Будешь отмахиваться ею от вымышленных монстров или что? Один ведь заходил к тебе сегодня ночью – я слышал, – издевался над ним громила.
– Они реальны! – горько прошептал парень.
Живой мучитель больно сжал его шею, а затем толкнул так, что тот упал в ту же лужу, в которую угодила и его сумка.
Долго шизофреник не вставал. Он смотрел в лужу, не имея сил заглянуть в глаза тому, кто постоянно издевался над ним, точно глупый ребёнок над дворовым облезлым котом, которому не посчастливилось обзавестись семьёй. Громила же с омерзением смотрел на свою жертву. Он настолько ненавидел в нём его болезнь, которая делала его ненормальным, что не мог отпустить, потому что подсознательно ощущал, каким важным человеком был этот парень: на нём можно было сорвать всю накопившуюся злость и не получить ничего, ни единой злобинки, взамен.
– Погуляй, раз так хочешь, но вернись к обеду, иначе знаешь, что будет, – предупредил громила.
Подняв из лужи загрязнившуюся сумку парня, он скрылся в дыре. Напоследок мучитель бросил на Шизика уничижительный взгляд, который парень, сидевший в луже, прочувствовал, даже не глянув на него в ответ.
Некоторое время ещё посидев в мутной луже, шизофреник поднялся, обтёр ладони с налипшей на них грязью об джинсы и, подумав, всё же отправился в город, чтобы, раз уж день совсем не задался, хоть жителей попугать своим ужасным видом.