Дневник сорной травы

Дорогой читатель! Книга рождается в тот момент, когда Вы ее открываете. Это и есть акт творения, моего и Вашего. Жизнь – это тайнопись, которую так интересно разгадывать. Любое событие в ней предопределено. Каждое обстоятельство имеет скрытую причину. Быть может, на этих страницах Вы узнаете себя. И переживете приключение, после которого Вы не останетесь прежним… С любовью, ваша

Наталья Солнцева

В прозрачном воздухе носились лепестки черемухи, опускались на влажные с ночи тротуары, горько пахли… Петербург, город-призрак, полный величия, славы и безумия, смотрел в бездонное небо глазами дворов-колодцев. Все так же шумели листвой его старые парки, неторопливо текла закованная в гранит Нева, и грозный медный император глядел вдаль… Старый тополь во дворе театрального дома почти засох, но жильцы жалели рубить его и спилили нижние сухие ветки. Дерево стало похоже на высоченный шест, покрытый скудной растительностью. Сам дом тоже преобразился. Его покрасили в нежно-зеленый цвет, и белые колонны нарядно смотрелись в блеске северного солнца. На исходе мая благоухала сирень, по дворам цвели рябина и шиповник, тянулась к свету зеленая травка. Такую маленькую полянку, покрытую нежной порослью дикой ромашки, облюбовал Егор Фаворин для выгуливания своих персидских котов. Это была молодая пара, потомство Дианы. Животных звали Парис и Елена. Когда родились персидские котята, в театре у Фаворина репетировали «Прекрасную Елену», и музыканту не пришлось долго выбирать имена.

– Парис! Парис! Куда ты лезешь? – увещевал Егор молодого котика, который рвался к голубям и воробышкам, натягивая поводок. – Задушишься! Вот глупый! Думаешь, тебе удастся поймать этих хитрых бестий?

– Да отпустите вы их, господин Фаворин, пусть побегают! – добродушно посоветовал вышедший из подъезда черноусый мужчина спортивного телосложения. – Это же кошки! Они свободу любят, а вы их на поводок.

Егор криво улыбнулся, ничего не ответил. «Иди, иди себе, вездесущий ниндзя, – подумал он, провожая недобрым взглядом нового соседа. – Ишь, раскомандовался! Мордоворотами своими командуй!»

Ниндзей жильцы театрального дома прозвали Фарида Гордеева. Он пару лет назад вернулся с Дальнего Востока и поселился в своей квартире на втором этаже, в той, где проживали студенты-арабы. Никто толком не знал, что он за человек, но все его побаивались. У господина Гордеева была сильная, развитая фигура, легкая пружинящая походка, жесткий взгляд и суровое выражение лица.

Ему исполнилось сорок два года. Он родился в Питере, в семье ученых-востоковедов. Все его детство прошло под влиянием культуры Японии, Китая и стран Дальнего и Ближнего Востока. Окончив школу, Фарид отслужил в армии, в Благовещенске. Там и остался. Плавал по Амуру, рыбачил, сплавлял лес, охотился, исколесил все побережье Охотского моря. Родители звали сына домой, напоминали о необходимости учиться, устроиться на нормальную работу. Но перспектива жить в городе, среди каменных высоток, асфальта и чахлой растительности, не привлекала молодого искателя приключений.

За годы жизни на Дальнем Востоке Фарид привык к вольным просторам, соленым морским ветрам и острому, пьянящему воздуху странствий. Во время путины он плавал на рыболовном судне «Хабаровск», а когда наступала зима, уезжал добывать пушнину. Денег у Фарида было достаточно. По совету своего друга, помощника капитана с «Хабаровска», он оставлял себе немного на жизнь, а

остальное держал в банке Владивостока. Там же, на «Хабаровске», плавала женщина-врач, с которой у Фарида был роман. Ее звали Надя. Отсутствие обязательств друг перед другом, совместных планов на будущее вполне устраивали обоих. Близкие и теплые отношения, от встречи к встрече. Они сразу договорились – никакой ревности, только любовь, короткая или длинная – как получится, лишь бы в радость. Так и складывалось. Они были счастливы снова увидеться, но расставались без надрыва и печали. Сама природа, величественная и невозмутимо-прекрасная, плавное течение Амура, необозримые морские горизонты придавали бытию естественность и простоту, от которой давно отвыкли городские жители. Фарид забыл, что такое суета, торопливость, вечная гонка за удачей, которая ускользала, подобно туманному мареву над сопками.

Та зима, в которую все случилось, выдалась на редкость холодная, ветреная и снежная. Фарид отправился на охоту один, без напарника. Его друг и помощник слег с воспалением легких. Пришлось оставить его в небольшом селении, у деда с бабкой; они уговаривали остаться и Фарида: «Негоже в такую погоду одному по лесу ходить».

Но Фарид их не послушал. Старик, кряхтя, помогал ему готовить лыжи, укладывать рюкзак и все ворчал, что молодежь нынче неуважительная пошла, самовольная и упрямая, а это к добру не приводит. Он проводил Фарида и долго смотрел ему вслед, молясь лесным духам, чтобы подсобили молодому охотнику. Но, видно, не дошли эти молитвы по назначению…

Занесенный снегом овраг обманчиво казался надежным. Фарид, очнувшись после падения, никак не мог сообразить, как он провалился вниз, ушибся и сломал лыжу. Сколько пролежал без сознания? Пытаясь выбраться, он обнаружил, что пострадала правая нога. Время шло к ночи, начиналась метель. Фарид успел два раза выстрелить из ружья, прежде чем снова потерял сознание.

Видимо, его жизни не суждено было прерваться. Громкий собачий лай, а затем крики хозяина, звавшего собаку, пробудили Фарида от тяжелого забытья. Над ним метнулся свет фонаря и склонилось скуластое морщинистое лицо с глазами-щелочками…

Старика-японца, который нашел раненого охотника и притащил в свой дом, звали Накаяма. Он жил отшельником в заброшенном поселке вместе с внучкой, миловидной девушкой по имени Йоко – тоненькой, как тростинка, с нежной кожей и блестящими влажными глазами.

Оказалось, что у Фарида сложный перелом ноги, много ушибов и сильная простуда. Хорошо, что Накаяма отлично разбирался в таких вещах – он аккуратно и профессионально сложил кости бедра, приладил к ноге деревянную дощечку и забинтовал. От простуды Фариду давали густой отвар из брусничных листьев.

На его вопросы, почему японцы живут в лесу, в полном одиночестве, старик и внучка не отвечали. Они вежливо улыбались, кивали головами и… молчали.

Через некоторое время Фарид смог самостоятельно вставать и передвигаться по комнате. Дом, в котором жили Накаяма и Йоко, состоял из нескольких комнат. Спали на низких деревянных топчанах, покрытых меховыми одеялами. Судя по шкурам медведей и амурского тигра, Накаяма был искусным охотником.

– Старый тигр, больной, – объяснял старик, поглаживая роскошную полосатую шкуру. – Хотел умереть. Я ему помог. Природу понимать надо… она мудрее нас. Человек со своим умом, как с диковинной игрушкой, обращаться не умеет, а туда же – думает, что он царь! Чтобы быть царем, одного ума мало…

Фариду нравились разговоры с Накаямой длинными вечерами, когда от каменного очага шел жар, а за деревянными стенами завывала метель.

– Тебе двигаться надо, тело закалять, – однажды заявил старик. – Слабое оно у тебя, хилое. Мужчине таким быть не годится!

С этого дня Накаяма начал будить Фарида ни свет ни заря, вытаскивать из дому на мороз и заставлять выполнять всякие невероятные упражнения. Тренировки усложнялись от занятия к занятию, молодой человек выдыхался, валился с ног, а японец был бодр и неутомим, как двадцатилетний юноша.