Дневник сумасшедшего (четвертая скрижаль завета)
Шрифт:
– Да ладно... – протянул я. Я больше не тревожился. Ваня ничего про меня не знает, просто не в себе. Сумасшедший. – Воин к цели идет, а цель у него – победа. При чем тут смерть?.. Ерунда.
Мне трудно было говорить. Язык еле двигался. Челюсти почти не разжимались. Я решил прекратить этот бессмысленный разговор.
– Людям только кажется, что их смерть пугает. Неправда это. Она их завораживает. Жить, как они живут, невыносимо. Они подсознательно ищут смерти. Разрушают себя. Если у тебя за душой ничего не осталось...
Ванькин
– Вань, что? – мне вдруг захотелось понять, к чему он клонит.
Кажется, он сглотнул слюну – смочил, как мог, пересохшее горло. Потом набрал в легкие воздуха и, превозмогая слабость, продолжил:
– Если у тебя за душой ничего не осталось, если ты все потерял, то...
– Что, Вань? Что?..
– Иначе жизнь не почувствовать, только на краю смерти. Боль – первый признак жизни. Он и последний. Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо.
Тут я подумал, что это правда. Неслучайно люди стремятся к риску, ищут пресловутый «адреналин». Это дает им ощущение жизни. А сама жизнь у них мертвая. Да, это правильно.
– Не важно, как жестоко ты гонишь лошадь, – продолжал Ваня. – Не важно, как быстро она бежит. Если ты мчишься по кругу, ты все равно возвращаешься к началу. Все пустое. Суета сует, все – суета. Смерть – избавление...
Где-то я это слышал: «Суета сует, все – суета»... Где же? Не могу вспомнить.
– Хочешь сказать, что все стремятся к смерти? – голова у меня словно ватой набита.
– Да, только они этого не понимают. Все для этого делают, а не понимают.
– А ты понимаешь?
Я? – удивился Ваня. – Я – да.
*******
В коридоре продолжались строевые занятия. Глубокая ночь, а люди, измученные лекарствами и условиями своего заключения, ходят то шеренгами, то колоннами по отделению психушки, распевая дурацкие речевки:
Кто шагает дружно в ряд? Наш придурошный отряд!
Мы уроды, дураки, Наши головы пусты!
На какое-то мгновение я забылся. И в этом забытьи мне почудилось, что Ваня умер. Я очнулся от острого испуга. Холодный пот выступил у меня на лбу.
– Ваня?! Ваня?! – позвал я. – С тобой все в порядке?
В ответ я услышал смех. Тихий, едва различимый на фоне грохочущих в коридоре шагов. Вот дурак! Я так испугался, а он смеется.
– Ваня, чего смешного? – обиделся я.
– У тебя такой испуганный голос... – ответил Ваня.
– И чего? Это повод надо мною поржать?
– Нет. Конечно, не повод. Просто стало смешно. Смешно, когда люди боятся.
Я надулся, но мне хотелось с ним говорить. Понять, что он имеет в виду, когда говорит о желании умереть. Поэтому я переборол свое раздражение:
– Вань, а ты, что, значит, понимаешь, что хочешь умереть?
Мой собеседник задумался. Потянулась долгая, изнуряющая пауза.
– Это было до больницы, – начал Ваня. – Я думал. Я думал, имею ли я право жить? Вообще, каким должен быть человек, чтобы иметь право жить?
– Право? На это разве нужно? Родился – и живи, пожалуйста. Пока...
Я хотел продолжить мысль, сказать: «Пока не наступит Конец Света, а случится это скоро». Но передумал.
– Нет. Это неправильно, – серьезно сказал Ваня. – Мы же постоянно живем в долг.
– В долг? – мне показалось, что я ослышался.
– Мы же потребители. Мы потребляем воздух, пищу, воду. Мы потребляем результаты труда других людей. Мы потребляем их внимание, их чувства. Все постоянно берут у жизни в долг и даже не задумываются над этим, – тут Ваня замолчал на минуту и продолжил вопросом: – Тебе никогда не приходилось занимать по-крупному? Когда ты живешь и понимаешь, что не можешь эти деньги вернуть?
– Ну, приходилось. Я растратил большую сумму денег, не моих. И потом должен был занять, чтобы отдать. А потом нужно было отдавать, – эта история почему-то вспоминалась мною смутно, но неприятный осадок от нее ощущался совершенно отчетливо.
– И вот я живу с этим чувством. Будто бы я в долгу перед жизнью, постоянном. А как отдать – не знаю. И не отдам никогда. Только больше занимаю...
– Глупость! – обронил я.
– Счастлив тот, кто не помнит о своих долгах, – его ответ прозвучал риторически, в никуда. – А я понял: спастись от чувства, что ты перед всеми в неоплатном долгу, можно только одним способом.
– Быть нужным? – предположил я.
– Нет, – улыбнулся Ваня. – Быть любимым. Если тебя любят, то можно считать, что ты свои долги уплатил.
– А кстати, неплохое решение! – иронично заметил я.
– Нет, плохое.
– Плохое?
– Да, плохое. Очень, – подтвердил Ваня. – Тот, кто тебя любит, берет на себя все твои долги. Ты его как бы обременяешь своими долгами... Можно так сказать – «обременяешь»?
– Можно. Но почему?
Почему? – удивился Ваня. – Потому что любовь в том и состоит, что любящий берет на себя твою ношу. Разве тот, кто тебя любит, не положит свои силы, а если понадобится, то и саму жизнь, ради твоего спасения?
– Ну... – я задумался.
Мне эти Ванины рассуждения показались странными. Видимо, потому что сам я никогда не любил. Возможно, те, кто любят, чувствуют именно так.
– Ваня, и ты поэтому захотел умереть?
– Я захотел умереть, когда умер, – ответил Ваня.
Животный испуг парализовал меня изнутри. Ваня – покойник.
– Ты мертвец? – спросил я.
– Да, я – живой труп, – ответил Ваня.
– Ладно, закончим на этом.
– Меня полюбила девушка, – стал вдруг рассказывать Ваня. – Сильно. А я понимал, что меня не за что любить. Мне казалось, что я и жизни-то не достоин. Куда уж там – любви... А еще я и сам ее любил. Только поздно это понял...