Дневник Тернера
Шрифт:
Его немедленно взяли под арест, и вчера по одному представителю от каждой ячейки, включая Ячейку 5, собрались на судилище. Ячейка 10 не смогла никого прислать, и одиннадцать человек – восемь мужчин и три женщины – встретились с представителем ВПШ в подвальном складе подарочного магазина, который принадлежит одному из наших «легалов». Я представлял Ячейку 1. Представитель ВПШ коротко изложил дело Пауэлла. Член Ячейки 5 подтвердил обвинение. Пауэлл не только не захотел подчиниться приказу, но потребовал, чтобы члены ячейки тоже не подчинились ему.
К счастью, они не пошли у него на поводу. Пауэллу была предоставлена возможность произнести речь в свою защиту. Он говорил больше двух часов, изредка прерываясь, чтобы ответить на вопрос. То, что он сказал, потрясло меня, однако уверен, нам стало легче вынести ему приговор. В сущности. Гарри Пауэлл был «убежденным консерватором». Он стал не только членом Организации, но и руководителем ячейки, и это говорит больше об Организации, чем о нем. Главной его печалью было то, что все наши террористические акции против Системы лишь ухудшали положение вещей, «провоцируя» Систему принимать все более крутые репрессивные меры. Ну,
Пауэлл не понимал. Он не понимал, что всегда и везде одной из главных целей политического террора является принуждение властей к репрессивным мерам, ужесточающимся раз от раза, так что часть населения отворачивается от властей и начинает с симпатией смотреть на террористов. Другая цель – пробуждать беспокойство, разрушая у населения чувство защищенности и веру в непобедимость правительства. Пока Пауэлл говорил, становилось все более и более очевидно, что он консерватор, а не революционер. Оказывается, он считал, что целью Организации было вынудить Систему провести определенные реформы, тогда как на самом деле мы все стремимся разрушить Систему, стереть ее с лица земли и построить на ее месте что-то совершенно другое, ничем на нее не похожее. Он противостоял Системе, потому что она заставляла его платить слишком большие налоги. (У него был магазин скобяных товаров, прежде чем ему пришлось уйти в подполье.) Он противостоял Системе вседозволенности для Не, потому что преступления и бунты не способствуют торговле. Он противостоял Системе конфискации оружия, потому что не мог обойтись без револьвера для собственной защиты. У него была мотивация либерала, замкнутого на себе индивидуума, для которого главный вред от правительства – ограничение свободного предпринимательства. Кто-то задал ему вопрос, неужели он забыл то, что
Организация повторяет постоянно – наша борьба должна защитить будущее нашей расы, а свобода отдельного гражданина подчинена этой всеобъемлющей цели? И он с раздражением ответил, что жестокие меры, предпринимаемые Организацией, не имеют ничего общего ни со свободой расы, ни со свободой отдельного человека. По его ответу стало ясно, что он, в сущности, не понимает, ради чего мы стараемся. Его собственное начальное оправдание насильственных мер, предпринимаемых против Системы, базировалось на наивной вере, что с Божьей помощью мы не замедлим показать ублюдкам кузькину мать! Когда же Система не развалилась, а наоборот, еще крепче завинтила винты, он решил, будто наша политика террора добивается обратного результата. Ему было невозможно принять тот факт, что путь к нашей цели не поворачивает назад к давнему рубежу в нашей истории, а пробивается через настоящее и устремляется в будущее – что это мы выбираем направление, а не Система. Пока мы не вырвем из рук Системы руль и не выкинем ее самое, корабль нашей страны будет опасно крениться. Останавливаться нельзя и поворачивать назад тоже. Поскольку мы уже среди скал и отмелей, нам приходится нелегко и будет еще хуже, пока мы не выйдем на открытое пространство. Наверно, он был прав насчет нашей неправильной тактики: раньше или позже мы получим ответ на вопрос об отношении к нам людей. Однако его мысли в целом были чужды нам, его ориентиры не совпадали с нашими. Слушая Пауэлла, я вспомнил писателя конца XIX столетия Брукса Адамса с его разделением человеческой расы на два класса: духовный и материальный. Пауэлл был представителем материального класса.
Для Пауэлла не имели никакого значения идеологии, конечные цели, фундаментальные противоречия между устремлениями Системы и нашими устремлениями. Философия Организации была для него не более чем идеологической листовкой ради завлекания к нам новых членов. В нашей борьбе с Системой он видел борьбу за власть и ничего больше. Если мы не можем побить Систему, значит, нужно добиваться компромисса.
Интересно, сколько еще членов Организации думают таким же образом, и мне стало страшно. Мы слишком быстро выросли. У нас не было достаточно времени, чтобы пробудить во всех товарищах, по сути, религиозное отношение к нашей цели и к нашим доктринам, которое не допустило бы к нам Пауэлла. Увы, у нас не было выбора насчет решения судьбы Пауэлла. И дело не только в его не желании считаться с нашими взглядами, но и в том, что он показал себя совершенно ненадежным. Чтобы один из нас – да еще руководитель – открыто говорил с товарищами о компромиссе с Системой, с которой мы едва начали войну… Был только один способ разрешить ситуацию. Шестеро мужчин сложили спички, и трое, включая меня, стали палаческой командой. Когда до Пауэлла дошло, что его собираются убить, он попытался вырваться. Мы связали ему руки и ноги, а потом нам пришлось закрыть ему рот, когда он начал кричать. Потом мы отвезли его километров за десять к югу от Вашингтона, застрелили и закопали.
Домой я вернулся вскоре после полуночи, но заснуть не мог. Мне очень, очень плохо.
Глава VIII
4 НОЯБРЯ 1991 ГОДА.
Сегодня вечером опять суп с хлебом, да и этого маловато. Деньги почти все вышли, а от ВПШ опять ничего. Если через пару дней ничего не изменится, нам опять придется идти на вооруженный грабеж – неприятная перспектива.
У Ячейки 2 как будто не прекращается нелимитированное снабжение едой, и мы были бы сейчас в гораздо худшем положении, если бы месяц назад они не снабдили нас большим количеством консервов – тем более что мы должны продержаться на них семь месяцев. Слишком опасно ехать в Мэрилэнд за нашими запасами. Исключительно велик риск напасть на блокпост. После начала нашей террористической кампании это самое заметное новшество, и обычных людей должно сильно раздражать. Поездки на частных машинах стали – по крайней мере, в Вашингтоне – настоящим кошмаром из-за постоянных длинных пробок, связанных с проверкой документов. В последние несколько дней полиция резко активизировала этот вид своей деятельности, и, похоже, это теперь если не навсегда, то на необозримое будущее. Однако полицейские как будто не останавливают пешеходов, велосипедистов, не останавливают и автобусы. Что ж, все не так плохо, хотя, конечно же, будет менее удобно.
Черт, опять непорядки со светом. Сегодня уже второй раз приходится зажигать свечи. До нынешнего года хуже всего было летом, а сейчас ноябрь, и у нас до сих пор временное – на пятнадцать процентов пониженное – напряжение в электросети, объявленное в июле. Но даже это постоянное безобразие не спасает нас от учащающихся отключений. Ясно, что кто-то наживается на этом. Когда на прошлой неделе Кэтрин повезло купить свечи в бакалейном магазине, ей пришлось заплатить за каждую по 1,50$. Цена на керосин стала заоблачной, но его все равно нет в продаже. Когда у меня появится свободная минутка, я посмотрю, что можно сделать. Всю последнюю неделю мы продолжали досаждать Системе, но ограничивались одним человеком и малым риском. Например, в Вашингтоне примерно сорок гранат повредили федеральные здания и собственность прессы, и наша ячейка ответственна за одиннадцать покушений. Поскольку ни в одно федеральное учреждение, кроме почты, невозможно было пройти без полного досмотра, нам пришлось призадуматься. Один раз Генри просто-напросто вытащил чеку из осколочной гранаты, а потом толкнул ее между двумя картонными коробками на стоянку грузовых машин перед «Washington Post», закрепив ее так, чтобы она не взорвалась между коробок. Ждать он не стал, а чуть позднее в новостях сообщили, что взрыв произошел внутри здания «Рost», один служащий убит, трое ранены. Гораздо чаще мы использовали переделанные ружья и стреляли из них гранатами. Максимальная дальность – 150 ярдов, однако гранаты всегда взрываются ближе, если не модифицировать взрыватель. Все, что нужно для их эффективного использования, это укрытие примерно в ста ярдах от цели. Мы стреляли с заднего сидения ехавшего автомобиля, из окна туалета в соседнем доме и – ночью – из-за кустов в маленьком парке, который находился через дорогу от нужного нам здания. Если повезет, можно разбить окно и устроить взрыв в офисе или коридоре. Но даже если промахнешься и граната ударит в стену, взрыв все равно будет, значит повылетают стекла и шрапнель свое дело сделает. Если заниматься этим долго, то не исключено, что Федеральное правительство закроет все окна в учреждениях ставнями, и это, естественно, повысит сознательность федеральных служащих. Но понятно, что рассчитывать на какой-то долгий срок не приходится. Вчера мы потеряли одного из наших лучших активистов – Роджера Грина из Ячейки 8-и потеряем еще многих со временем. Система неизбежно выиграет позиционную войну, поскольку на ее стороне численное преимущество.
Много раз мы обсуждали между собой эту проблему, и каждый раз приходили к одному и тому же: революционный дух совершенно отсутствует в Америке вне Организации и все наши действия оказались не в силах это изменить. Естественно, многие люди недолюбливают Систему: факт, что ворчать за последние шесть-семь лет они стали больше, так как условия жизни ухудшаются, – тем не менее, они все еще живут вполне комфортабельно, и им даже в голову не приходит бунтовать. А, кроме этого, самое ужасное то, что Система сама формирует наш образ, подаваемый общественности. От наших «легалов» мы постоянно получаем информацию о том, что о нас думают люди, и многие искренне поддерживают представителей Системы, которые называют нас «гангстерами» и «убийцами». Не завоевав сочувствия у народа, мы не сможем находить новобранцев и восполнять свои потери. А так как Система контролирует все до одного каналы связи, трудно представить, как это сочувствие завоевывать. Ни листовки, ни случайные, на пару минут, выходы в эфир не могут всерьез противостоять безостановочному промыванию мозгов Системой, чтобы держать людей в повиновении. Опять зажегся свет – когда я уже собрался спать. Иногда мне кажется, что слабости Системы сами приведут ее к быстрому падению без нашей помощи. Остановки в системах, которые должны работать беспрерывно, всего лишь одна трещинка в ряду тысяч других, которыми мы отчаянно стараемся обрушить рассыпающегося колосса.
8 НОЯБРЯ.
За последние несколько дней произошли большие изменения в наших домашних делах. Сначала нас стало восемь, это было в прошлый четверг, а теперь опять четверо: я, Кэтрин и Билл с Кэрол Ханрахан, которые прежде были членами Ячейки 6. Генри и Джордж сблизились с Эдной Карлсон, тоже поселившейся у нас после разгрома Ячейки 6, и с Диком Уилером, единственным, кто остался в живых после нападения полиции на убежище Ячейки 11 в четверг. Они подыскали себе отдельное жилье в нашем Округе. Новое объединение кажется мне более функциональным, чем прежнее, к тому же оно решает и личные проблемы, немало потрепавшие нам с Кэтрин нервы. Теперь мы четверо, оставшиеся в магазине, представляем собой технико-ремонтную ячейку, а четверо уехавших стали саботажно-террористической ячейкой. Билл Ханрахан – слесарь, механик, печатник. Еще два месяца назад они с Кэрол держали типографию в Александрии. У Кэрол нет технических талантов ее мужа, но она знающий типограф. Как только мы обзаведемся еще одним прессом, она будет печатать листовки и другие пропагандистские материалы, которые Организация тайно распространяет в регионе. На мне все так же лежит ответственность за связь внутри Организации и за особое оборудование.
С этим мне будет помогать Билл, который теперь наш оружейный мастер и хранитель оружия.
Кэтрин предоставится хоть какая-то возможность проявить себя в качестве редактора, она будет отвечать за превращение пропагандистских текстов, которые мы получаем из ВПШ, в хлесткие заголовки и тексты для Кэрол. Ей придется показать свое мастерство в ужимании текста, сокращении и прочих необходимых изменениях. Вчера мы с Биллом закончили нашу первую совместную работу, модифицировав 4,2-дюймовый миномет для 81-миллиметровых снарядов. Это было необходимо, потому что до сих пор нам не удавалось добывать минометы для этих снарядов, увезенных нами из Абердина месяц назад. У одного из наших любителей оружия был 4,2-дюймовый миномет в рабочем состоянии, однако он куда-то спрятал его еще в конце 1940-х годов.