Дневник Тернера
Шрифт:
Я и еще четверо товарищей привезли кое-какое портативное оборудование для измерения уровня радиации в Сидвер-Спринг, где связались с товарищами из Мэриленда и отправились дальше на север, в Балтимор. Поскольку магистрали были совершенно непроезжими, нам пришлось больше половины страны одолеть пешком, и лишь последнюю дюжину миль мы проехали на грузовике.
Несмотря на то, что после обстрела ракетами миновало больше двух недель, в Балтиморе, когда мы добрались до него, царил неописуемый хаос. Мы даже не пытались посмотреть на выжженный центр города, но и в пригородах, и в деревнях на десять миль к западу сгорела половина домов. Даже деревенские дороги были заставлены сгоревшими машинами, а почти все люди, которых мы встречали, передвигались
Повсюду шныряли мародеры, обыскивавшие разрушенные склады, с рюкзаками бродившие по полям, таскавшие на себе награбленные или спасенные товары – в основном еду, но также одежду, строительные материалы и все прочее – туда и обратно, как армия муравьев.
И везде трупы! Это была еще одна причина, почему стоило держаться подальше от дорог. Даже там, где сравнительно мало народа погибло от взрыва и радиации, трупы тысячами лежали на дорогах. Это были по большей части беженцы. Ближе к городу на трупах было много ожогов; эти люди не могли пройти больше мили, прежде чем умереть. Дальше лежали трупы людей, меньше пострадавших непосредственно от огня. Чем дальше от, города, тем больше было мертвых людей, погибших от радиации через несколько дней, а то и недель. И все гнили там, где падали, за исключением нескольких районов, в которых военные восстановили нечто, похожее на порядок. В это время среди выживших в Балтиморе было всего около сорока членов Организации. В течение первой недели после обстрела они продолжали саботировать, стрелять и участвовать в других видах партизанской войны против полиции и военных, а потом постепенно обнаружили, что правила игры переменились.
Они обнаружили, что больше нет необходимости действовать тайно, как прежде. Войска Системы, конечно же, отстреливались, когда на них нападали, однако не преследовали нападавших. За исключением нескольких мест, полиция больше не пыталась предпринимать систематические поиски людей и машин, не стало и рейдов по домам. Отношение к Организации установилось примерно такое: «Не трогайте нас, и мы не будем трогать вас».
Гражданское население тоже как будто предпочитало нейтральную позицию. Организацию боялись, но не ненавидели. Люди не знали, вправду ли мы виноваты в разрушении города, как утверждали средства массовой информации Системы. Однако они одинаково винили Систему за то, что она допустила такое, и нас за то, что мы такое совершили.
Холокост, через который прошли тамошние жители, окончательно убедил их в одном: Система больше не в состоянии гарантировать им безопасность. У них не осталось даже следа доверия к старому порядку; теперь они хотели только одного – выжить – и были готовы поддержать любого, кто помог бы им в этом.
Убедившись в переменах, наши товарищи начали вербовать новых членов Организации среди балтиморцев, переживших ядерное нападение, и делали это почти открыто и до того успешно, что Революционный Штаб поддержал провозглашение свободной зоны к западу от города. Одиннадцать наших товарищей, прибывших из Вашингтона для помощи, с энтузиазмом взялись за дело, и через несколько дней мы обозначили границу территории, на которой располагались две тысячи жилых домов и других зданий с населением почти в двенадцать тысяч человек. Моей главной задачей было определить радиационную зараженность почвы, домов, растительности и воды, чтобы мы могли не бояться опасного уровня радиации в результате атомного нападения.
Около трехсот местных жителей составили довольно эффективно действующую милицию, и мы снабдили их оружием. На этом этапе было бы рискованно вооружать больше народа, потому что у нас не было возможности хоть как-то идеологически воспитать местных жителей, и они до сих пор требуют тщательного присмотра или скажем, руководства. Все же нам удалось набрать лучших мужчин в этом регионе, ведь у нас есть такой опыт. Не удивлюсь, если половина наших милиционеров скоро станет членами Организации, а некоторые, возможно, – членами Ордена
Да, и уверен, – что, в общем и целом мы можем положиться на новичков. В нашей стране еще много настоящих людей, несмотря на быстро распространявшуюся коррупцию. В конце концов, она стала результатом внедрения чуждой идеологии и чуждого набора ценностей в народ, который был дезориентирован неестественным и духовно нездоровым образом жизни. Ад, через который людям пришлось пройти, по крайней мере, выбил из них часть дури и сделал их чуть более восприимчивыми, чем прежде, к правильному мировоззрению. Нашей первоочередной задачей было выявить и ликвидировать чуждые элементы и преступников против расы. Поразительно, сколько в последние десять лет перебралось в нашу страну смуглых и курчавых восточных людей. Кажется, в Мэриленде они захватили все рестораны и киоски с хот-догами. Нам пришлось убить как минимум дюжину иранцев только в нашем небольшом пригородном местечке, и вдвое больше сбежали, как только учуяли, к чему идет дело.
Потом мы организовали рабочие бригады для разных видов необходимой работы, в частности, чтобы убрать сотни трупов беженцев. Большинство этих несчастных Белые, и я слышал, как один из наших товарищей назвал происшедшее «убийством невинных».
Не уверен, что это правильно в отношении недавнего холокоста. Конечно, мне жаль, что погибли миллионы Белых у нас и в России – и всех, кому еще суждено умереть до того, как все кончится – в войне за избавление от ярма Е. Но невинные ли они?
Думаю, нет. Наверняка, это определение не подходит большинству взрослых людей.
В конце концов, разве человек не отвечает за то, что он являет собой – хотя бы в общественном плане? Если бы Белые народы всего мира не пошли за Е, не приняли идеи Е, Дух Е, этой войны не случилось бы. Вряд ли мы можем считать, что были безупречными. И не можем сказать, что у нас не было выбора, что мы не могли не попасть в западню Е. И не можем не признать, что нас предостерегали.
Умные, честные, смелые люди много раз предостерегали нас насчет последствий нашего недомыслия. И даже потом, когда мы уже встали на Е путь удовольствий, у нас оставались шансы спасти себя – хотя бы пятьдесят два года назад, когда Немцы и Е сошлись в борьбе за владычество над Центральной и Восточной Европой.
Мы встали на сторону Е в этой борьбе, в первую очередь, потому, что выбрали продажных людей себе в лидеры. А выбрали мы продажных людей, потому что выбрали неправильные жизненные ценности. Наши лидеры обещали нам что-то, не требуя ничего от нас; они потворствовали нашим слабостям и порокам; они хорошо смотрелись и умели приятно улыбаться, но не имели характера, стержня. Мы не задумывались о по-настоящему важных вещах в нашей жизни и отдали бразды правления преступной Системе, чтобы она устраивала нашу жизнь по своему усмотрению, пока у нас было достаточно хлеба и зрелищ. Разве глупость, невежество, лень, жадность, безответственность и нравственная незрелость менее заслуживают порицания, чем предумышленное преступление? И разве наш грех неделанья не говорит так же плохо о нас, как Е грех деланья о Е? В бухгалтерской книге Создателя так и записано. Природа не принимает никаких оправданий, если нет полезного действия. Ни один народ, не заботящийся о своем выживании, когда средства для этого выживания у него под рукой, не может считаться «невинным» так же, как наказание, которому он подвергается, не может считаться несправедливым, каким бы оно ни было суровым.
Сразу после нашего успеха в Калифорнии этим летом, благодаря моему общению с населением, я с абсолютной точностью уяснил для себя, почему американский народ не заслуживает определения «невинный». Реакция людей на гражданскую войну базировалась почти исключительно на том, как эта война отражалась на их частной жизни. Первые пару дней – прежде чем большинство поняло, что мы можем победить – Белые граждане, даже расово сознательные, были настроены враждебно; мы камня на камне не оставили от их привычной жизни и сделали их погоню за удовольствиями совершенно невозможной.