Дневник Верховского
Шрифт:
На будущего маршала Н.Н. Воронова огромное впечатление произвели лекции, искусно читаемые профессором Верховским в Академии имени М.В. Фрунзе в 1927—1930 годах, что и было отражено в его мемуарах. Верховский был блестящим методистом и настолько увлекательно преподносил учебный материал, что даже удостаивался порой аплодисментов благодарных слушателей, долго не отпускавших его с кафедры, засыпая вопросами.
Большой интерес представляют воспоминания о Верховском сына Н.Н. Воронова — кандидата военных наук, полковника Владимира Николаевича Воронова. Эти короткие, но замечательные по содержанию воспоминания сын маршала поторопился написать, узнав, что в 1992 году в Военно-историческом журнале начнется публикация книги А.И. Верховского «Россия на Голгофе» и первый экземпляр машинописной
О чем же поведал полковник В.Н. Воронов, вспоминая об «удивительном человеке с нелегкой судьбой, много повидавшего и испытавшего в жизни»?
К числу наиболее выдающихся черт характера Верховского, выгодно отличавшего его от всех других сверстников, Владимир Николаевич относил проницательность. Все помыслы его постоянно были обращены на возвеличивание России, кото-рая будет жить великой, несмотря ни на что.
В июле 1937 года совсем еще молодой сын будущего прославленного маршала наблюдал в г. Сочи игру в теннис своего отца с А.И. Верховским. Легкий и подвижный Александр Иванович пытался застать врасплох своего соперника, но это не всегда удавалось, т.к. Воронов умело парировал возникающие угрозы.
Еще одна встреча с Верховским произошла уже в Москве, когда Александр Иванович в качестве гостя посетил семью Вороновых.
Словесный портрет профессора Верховского, составленный полковником В.Н. Вороновым, заслуживает интереса. Он запомнился как аккуратный, с неизменным пробором на голове, в ладно подогнанной гимнастерке с комбриговскими отличиями в петлицах и на обшлагах рукавов, в высоких сапогах, плотно облегающих стройные ноги.
Память профессионального военного с фотографической четкостью зафиксировала умение Верховского слушать других, его манеру держаться на людях, четко и неторопливо произносить каждую фразу, что выдавало его педагогическую профессию.
Во время той встречи разговор был на разные темы. Говорили об охоте, о спорте. Особенно оживлялся Верховский, когда речь заходила о теннисе [63] . Обсуждали театральные новости, в частности пьесу М.А. Булгакова «Дни Турбиных», слушали популярные тогда песни Петра Лещенко с его неизменным «Чубчиком». В.Н. Воронову запомнились длинные, тонкие пальцы, которыми Верховский, слушавший голос певца с большим наслаждением, слегка постукивал в такт мелодии. Запомнилось и прощание с Верховским, галантно поцеловавшего руку матери В.Н. Воронова и после этого ушедшего. Как оказалось, навсегда…
63
Среди личных вещей А.И. Верховского сохранилась теннисная ракетка старой работы. Надписи на кожаной накладке на чехле: «МАКСИМ ЦЫГАНКОВ. Москва…» и «BUSSEY GGB LONDON»
В семье Вороновых, несмотря на суровые запреты той поры, бережно хранился учебник по общей тактике с дарственной надписью, а Александр Иванович навсегда оставил о себе светлую память, как необыкновенный гражданин России.
Иным было отношение к А.И. Верховскому у скандально известного генерала-диссидента П.Г. Григоренко. В 1945 году он был старшим преподавателем кафедры общей тактики, которую возглавлял в свое время профессор Верховский. Свой непростой характер Григоренко показал еще в 1937 году, когда он был направлен в Москву учиться в Академию Генерального штаба. Находясь на II курсе Академии, он написал письмо секретарю ЦК Андрееву, в котором, требуя повысить качество обучения в Академии Генерального штаба, в то же время обвинял преподавателей в восхвалении врагов народа и преуменьшении роли Сталина в Гражданской войне. Письмо заканчивалось предложениями перестроить учебный план и программы академии, создать марксистский учебник по военной истории, «добиться от руководителей академии настоящего большевистского руководства делом подготовки высококвалифицированных кадров».
Почти анекдотичный случай.
Григоренко пришлось пояснять начальству, что он-де взял Свечина и Верховского для критики, а не для того, чтобы проповедовать их теории… Но дело на этом не кончилось. На следующий день Григоренко был вызван к начальнику Академии генерал-полковнику Цветаеву, который устроил ему разнос за критику «уважаемых людей и подрыв их авторитета»{545}.
17 марта 1936 года Верховский отправил свое последнее письмо сестре в Ленинград. В нем он давал наставления своей сестре по устройству ее личной жизни, рекомендовал отказаться «в своих мечтаниях всегда глядеть поверх жизни». К советам своего брата Татьяна Михайловна прислушалась{546}.
1937 год. А.И. Верховский в послесловии к своей книге «На трудном перевале» с чувством глубокого удовлетворения вспоминал о первомайском параде 1936 года и подводил итоги второй половины своей военной жизни: «Мощная промышленность, созданная в Советской стране волею Коммунистической партии, дала армии новые мощные средства борьбы,.. Стройный марш полков Красной Армии, первой армии в мире, которая знает, на страже чьих интересов она стоит, могучий рокот танков и плавный полет сотен самолетов предупреждали врагов пролетарской революции, что на всякую попытку нападения мы непременно и обязательно ответим ударом и такой силы, что вряд ли когда-нибудь забудет его любой агрессор. Далеко позади остались холод и голод 1918 года. Не только все, о чем я мечтал восемнадцать лет назад, стало действительностью. Многое из того, о чем я тогда и не подозревал, но что совершенно необходимо для счастья человечества, осуществилось у меня на глазах<…>
Да. Для такой цели стоило работать, стоило отдать все»{547}.
1938 год. В стране уже во всю мощь была развернута небывалая ранее клеветническая кампания, во время которой из-за боязни быть заподозренным в нелояльности клеветали даже на кристально честных людей, а иногда и на своих близких друзей… Академия Генштаба РККА не была исключением. Как следует из советского энциклопедического словаря, доносы считались проявлением «бдительности революционной». Это было «качество, присущее коммунистам, советским людям, проявляющееся в умении разоблачать классового врага. Служит острым оружием в борьбе против шпионов, диверсантов и других агентов империалистов, против остатков вражеских элементов внутри страны. Коммунистическая партия, развивая революционную бдительность, разоблачила контрреволюц. партии эсеров, меньшевиков, анархистов, бурж. националистов и антипартийные группировки внутри партии: троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев и др., превратившихся в ходе борьбы против партии в злейших врагов советского народа, в агентов фашистских разведок, шпионов, вредителей и изменников Родины. Б. р. стала неотъемлемым качеством советского народа»{548}.
Шансов уцелеть оставалось все меньше. Еще в 1933 году наиболее прозорливые люди могли понять, какая судьба может их ожидать, если с самых высоких трибун уже озвучивалась программа борьбы с «враждебными элементами», с «вышибленными из колеи последними остатками умирающих классов: промышленников с их челядью, торговцев и их приспешников, бывших дворян и попов, кулаков и подкулачников, бывших белых офицеров и урядников, бывших полицейских и жандармов, всякого рода буржуазных интеллигентов шовинистического толка и всех прочих антисоветских элементов»{549}.