Дневник Верховского
Шрифт:
Рассуждая о причинах, приведших русскую армию к столь плачевному состоянию, Верховский давал резкую отповедь своим недобросовестным оппонентам, заявляющим, что разложение армии есть «признак полного ничтожества русского народа». Сравнение с «пламенно-патриотической» французской революцией возмущало Верховского: «Да разве можно сравнивать нашу революцию и французскую. Ведь все же условия другие. Там революция вызвала войну, а у нас наоборот: истощение войной вызвало революцию… Другие причины, другие и следствия»{431}. Верховский имел полное право
«Мне также болезненно тяжело слушать, — продолжал Верховский, — когда сравнивают состояние армии нашей и армии союзников. Да ведь мы же воюем, как на разных планетах. Дивизия на французском фронте занимает 3—5 верст, а на нашем от 8 до 16-ти. Наши люди имеют вдвое и вчетверо меньше отдыха, чем там. Мы едва ли каждый год попадаем в отпуск по разу. Француз же и англичанин бывают дома каждые 3—4 месяца. Они живут в окопах в прекрасных бетонированных казематах или бараках, с печами и электрическим освещением, у них устроены кинематографы, читальни, чайные домики, игры и т.д… Французский солдат получает далее каждый день белый хлеб и красное вино, немец свое кофе и пиво, а наши войска часто просто голодают, особенно последний год. Когда мы брали германские позиции, мы заставали следы настоящей роскоши во всех отношениях, включая до стен, оклееных обоями, и складов дорогих ликеров. Лишения же, которые переносит наша армия, ни с чем не сравнимы, и моральное состояние армии, вдобавок темной и плохо понимающей обстановку, конечно, не может сравниться с состоянием духа у союзников»{432}.
14 сентября 1917 года в Александрийском театре состоялось заседание Всероссийского демократического совещания из представителей Советов, городских дум, кооперации и армейских организаций. Верховскому, как военному министру, было предложено сделать доклад перед 1425-ю собравшимися делегатами.
Один из очевидцев так описывал тот момент: «Из большой ложи быстрой походкой, перескочив через все ступеньки лесенки, на сцену взошел военный министр Верховский»{433}.
Речь Верховского была в духе времени: она отличалась страстностью, сопровождалась «переизбытком жестикуляции», пониманием специфики момента, знанием ситуации в войсках.
Содержание его речи в полном объеме не сохранилось, но небольшая выдержка из его речи известна из книги «Россия на Голгофе»: «Армия в весьма плохом положении. Германия делает попытки заключить с нашими союзниками сепаратный мир за счет России, но союзники верят, как верит и каждый русский офицер, что наша армия выполнит свою задачу…
Войска и флот убивают своих офицеров и тем самым разрушают основу своей силы. У нас два миллиона дезертиров… Но… положение не безнадежно. Армия наша темная, но в армии есть сознательные люди… Но не вся армия состоит из сознательных людей и к остальным нужно применить те же методы воспитания, которые едины во всех армиях со времен Александра Македонского…»{434}.
Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883—1938) вспоминал об участниках: «И тотчас появляется “спаситель”… Навстречу овации, шагом тореадора выступает Керенский. Тусклая фигурка диктатора застывает в наполеоновской позе». После речи этого «мелкобуржуазного кумира», делавшего неуклюжие попытки объясниться по поводу корниловского выступления, и речь которого постоянно прерывалась выкриками с мест, слово взял Верховский. Его «прерывали мало»{435}.
Российский парламентаризм рождался в муках. На этом совещании большинством голосов было принято решение о создании Предпарламента — Временного Совета Российской республики при Временном правительстве, который вскоре покажет свою полную несостоятельность. Да и ненужность. Поддержкой широких масс он не пользовался, и потому этот суррогат народного представительства получил шутливо-презрительное название «предбанника». К моменту своего разгона Временный совет Российской республики был уже политическим трупом. Так завершился трагический опыт российской интеллигенции, получивший на короткое время бразды правления огромной державой в свои руки и не сумевший их удержать.
В октябре 1917 года события развивались стремительно. Военному министру А.И. Верховскому предстояло срочно решить двуединую задачу: добиться от Временного правительства и Предпарламента решения о начале мирных переговоров с немцами (желательно вместе с союзниками) и решительно подавить анархию. Он настойчиво пытался найти точку опоры своим действиям среди руководства многих ведущих партий, но, как оказалось, безрезультатно.
Ничто так не возбуждает энергии, как сознание близко грозящей опасности. Генерал Верховский вспоминал, что все эти дни «жил в каком-то угаре. Жизнь давила на меня со всей силой, и мне казалось, что Россия рвется на две части, и от каждой тянутся нити к моему сердцу»{436}.
К тому же Временное правительство сотрясал внутренний кризис, и дело было не только в трениях между министром-председателем А.Ф. Керенским и военным министром ген. Верховским, возникшим на личной почве. Этот конфликт был секретом Полишинеля, но от общественности было скрыто, что на одном из заседаний в середине октября член Директории демократический министр иностранных дел, богатый сахарозаводчик, чувствовавший себя хозяином не только в своем богатом доме, но «хозяином и в правительстве».{437} Терещенко подал в отставку, говоря «что он презирает демократию, горюет, что Корнилов не удался, что советы нужно уничтожить. Общая просьба остаться, — писал Верховский, — ибо несколько дней перед этим он говорил бодрые слова иностранным послам, а теперь уходит. Это сдача» (л. арх.).
Это подтверждал и В.Д Набоков: «К концу существования Временного правительства, после ухода из его состава Н.В. Некрасова, Терещенко воспылал ненавистью к социалистам. Он переменил фронт. Я имею основание думать, что на такую перемену настроения повлияла корниловская история <…>. Травля, поднятая против Корнилова всем “социалистическим фронтом”, была для него очень тяжела и неприятна, возмущала его: об этом он мне сам говорил. На этой почве, я думаю, произошло и некоторое охлаждение между ним и Керенским…»{438}.
Замечено, что когда люди хотят кого-нибудь опорочить, они всегда, в виде предлога, изобретают недостатки в своей жертве. Вдобавок к военным проблемам, против Верховского повело интригу руководство партии кадетов. Ими ставилась цель добиться удаления Верховского с поста военного министра, который, по их мнению, «обнаружил свою полную несостоятельность и представлялся какой-то загадочной фигурой, каким-то психопатом, не заслуживающим никакого доверия»{439}.