Дневник войны со свиньями

Биой Касарес Адольфо

Видаль вышел из дому, направляясь по улице Гватемала с намерением искать Нелиду и вернуть ее. Куда подевались унылое настроение, усталость, отчаяние, старость!

Он увидел такси, поднял руку и стал энергично махать, чтобы остановить машину.

– Везите меня на улицу Гомес, – попросил он, сев в такси. – Мне надо в заведение, которое называется «Салон Магента». Знаете такое?

Машина рывком тронулась с места и покатила на довольно большой скорости; Видаля на сиденье откинуло назад.

– Да, сеньор, знаю, такая танцулька. Вы правильно поступаете, надо развлекаться теперь, когда война на исходе.

– Вы так думаете? – спросил Видаль и тут же себя одернул: «Как это я не заметил?

Он же молодой». Мгновенно представилось, как его выбрасывают в Сан-Педрито, как он падает на булыжники мостовой, теряет сознание от удара, и он горестно прошептал: «Если придется опять все повторить, горе да и только». Но вслух сказал равнодушно: – Она уже давно на исходе. – И, рассердясь на себя за такие слова, продолжал: – Я потерял друга. Друга всей жизни… Человека, каких мало. Пусть мне объяснят, что выиграл мир, что выиграли преступники от этой смерти.

Увидев, что они едут по улице Гуэмес, в направлении к Пасифико, он сказал себе, что бояться нечего.

– Я понимаю ваши чувства, сеньор, – ответил таксист, – но при всем уважении к вам должен сказать, что вы подходите к этому делу не с той стороны.

– Почему?

– Потому что если бы люди клали на одну чашу весов благие результаты, а на другую – разрушения и страдания, то есть плохие результаты, никогда бы не было ни войн, ни революций.

– Но так как мы железные, страдания нам не страшны, – заметил Видаль и подумал: «Наверно, это один из тех студентов, которые работают, чтобы прокормиться». – Скажу вам больше. Я не верю в благие результаты этой войны.

– Я с вами согласен.

– И что дальше?

– Не судите о ней по результатам. Это протест.

– Я вас спрошу: что плохого сделал мой друг Нестор?

– Ничего, сеньор. Но ведь ни вам, ни мне не нравится, как все устроено. И есть люди, виновные в этом.

– Кто же они?

– Те, кто придумал этот мир.

– При чем же тут старики?

– Они представляют собой прошлое. Убивать своих предков или великих исторических деятелей молодые не идут по той простой причине, что те уже мертвы.

В пафосе, который таксист вложил в слово «мертвы», Видаль почувствовал враждебность. «Я не стану отрицать рассуждение только потому, что оно исходит от врага», – подумал он. И обругал себя: вместо того чтобы употребить всю свою волю и энергию на поиски, он опять встревает в разговоры, вовсе для него бесполезные. Если не вернет Нелиду – теперь он это ясно понял, – жизнь его кончена.

43

«Салон Магента» – просторный зал как бы в египетском стиле и с явным преобладанием цвета охры – был в этот вечер вторника почти пуст. Из желтых динамиков, подвешенных на проволоке, звучала музыка, временами нежная, временами тревожная, повторяясь в назойливых вариациях. В большом круге танцевала одна-единственная пара, остальные посетители, три-четыре человека, сидели за разными столиками. Подходя к стойке, Видаль уже понял, что Нелиды в зале нет. Бармен беседовал с каким-то толстяком – возможно, здешним служащим или хозяином. Эти двое продолжали разговаривать, не замечая ни появления Видаля, ни его выжидающей позы. «Есть же такие тупоголовые люди, они видят только то, что у них под носом, будто зашоренные», – подумал Видаль и почувствовал, как в нем вскипает гнев, но вспомнил, что не может позволить себе такую роскошь: чтобы отыскать Нелиду, ему потребуется доброе расположение многих. В том числе этих двоих, которые невозмутимо продолжали беседу.

– А с ансамблем «Ла Традисьон» тебе удалось договориться?

– Как я тебе сказал.

– Они не ерепенились?

– С чего бы им ерепениться, этим шалопаям? Они еще должны нам заплатить за то, что мы разрешаем им играть. Ты себе представляешь, как это им важно для популярности?

– Но покамест, старик, на что они живут?

– Нам-то ведь тоже жить надо, вот и торчим здесь, потом обливаемся среди всех этих подносов да посетителей, а тут еще они со своими гитарами – в конце-то концов, им самим приятно играть.

Наступила пауза, которой воспользовался Видаль.

– Скажите, сеньоры, играет ли здесь трио под названием «Лос Портеньитос»? – спросил он.

– Да, по субботам, воскресеньям и по праздничным дням.

– А сегодня их не будет?

– Сегодня – нет. Для этих нескольких человек, – объяснил бармен, делая неопределенный жест в сторону зала, – не станем же мы приглашать целый оркестр?

Толстяк, видимо снова забыв о Видале, повел речь о делах.

– Этих «Портеньитос» тоже надо бы поприжать. Пусть они артисты или кто они там, а слишком много зарабатывать им не след. Ради них самих. Чтобы не испортились вконец.

– Не знаете ли вы девушку, – спросил Видаль, – по имени Нелида?

– Какая она из себя?

– Среднего роста, шатенка.

– Словом, такая, как все они.

– Ее зовут Нелида, – настаивал Видаль.

– Я знаю одну Нелиду, только она блондинка, – сказал толстяк. – Она в булочной работает.

– Неужели вы думаете, уважаемый, – запротестовал бармен, – что я буду присматриваться к каждой женщине, которая здесь бывает? Да я бы уже от чахотки сгинул. Поверьте, почти все они друг на друга похожи: смуглые, волосы черные. Все из сельских краев. Провинция Буэнос-Айрес.

Если он не будет настойчив, то никогда ее не встретит. С притворной беспечностью Видаль спросил:

– Постарайтесь вспомнить, сеньоры. Держу пари, что вы ее знаете.

– Нет, не припомню.

Видаль сделал еще одну попытку. Быстро, как будто слова его обжигают, он проговорил:

– Она была невестой некоего Мартина из трио «Лос Портеньитос».

– Мартина, – медленно повторил толстяк. – С ним вы сможете поговорить.

– Не беспокойтесь, – заверил бармен. – В эту же субботу.

– А где находится «Ла Эскинита»? – спросил Видаль.

Они его уже не слушали.

– Да здесь, близко, – соизволил наконец ответить толстяк. – За углом.

44

Зал в «Ла Эскинита» был светлый, с белеными стенами. Видаль с порога окинул его взглядом: там был всего один посетитель – худощавый мужчина, дувший на чашку, которую держал обеими руками. «Здесь спрашивать нечего», – сказал себе Видаль и пошел дальше по улице Гузмес.

В кафе надо было спуститься по довольно узкой винтовой лестнице. Это заведение походило на угольную шахту – крошечный зальчик, а главное, темный. Если Нелида здесь, она успеет скрыться прежде, чем его глаза привыкнут к этому полумраку. Но зачем приписывать Нелиде желание, противоречащее его желанию? Девушка относилась к нему с неизменным великодушием, а он-то, возможно, потому что близок к отчаянию, боится, что ее любовь окажется чувством ненадежным, что она может разгневаться на такого дурня, как он, неспособного владеть своими нервами, сидеть дома и ждать, как было условлено… На всякий случай лучше не двигаться с места, пока не привыкнет к темноте. Он стоял, держась левой рукой за лестничные перила, пытался разглядеть лица посетителей и говорил себе: «Хоть бы на меня не обратили внимания. Не стали предлагать сесть за стол». И, конечно, он был взволнован: когда чья-то рука легла на его руку, сердце его отчаянно забилось. По другую сторону перил стояла едва видимая в темноте женщина и смотрела на него. «Пока глаза не привыкнут к темноте, я не пойму, кто это. Скорее всего, Нелида. О, хоть бы это была Нелида». Это была Туна.