Дневник заштатной звезды

Хенди Пол

ХОРОШИЙ СОБЕСЕДНИК?

Да я слова вставить не мог. Всего лишь раз мне удалось заикнуться о моем телешоу, «Саймон говорит». Все остальное время было одно сплошное «я, я, я». Мне пришлось выслушать историю о ее матери, о трех замужествах и о путаных отношениях с одним джентльменом, которые длятся долгие годы, но все как-то не срастается. Я поинтересовался, как прошел ужин с Максом, но ей явно не хотелось об этом говорить. Вместо этого Мими вдруг заявила, что подумывает обратиться к Богу. Именно тогда я извинился и встал из-за стола. Уже на выходе я столкнулся с Пиппой и Манки-Манчини, как раз входившими в буфет. Пиппа выглядела бесподобно – хотя я и не мог не отметить, что она в той же одежде, что и вчера. Сняв солнцезащитные очки, Манки небрежно кивнул в сторону Мими, но та бросила на него уничтожающий взгляд. Тогда он повернулся ко мне и, ехидно осклабившись, многозначительно подмигнул. Я сгреб его за грудки и с размаху врезал прямо по его самодовольной роже, причем несколько раз.

Разумеется, ничего такого я не сделал. Я просто улыбнулся Пиппе и произнес:

– Это не то, о чем ты подумала.

С такой же милой улыбкой она ответила:

– И это тоже.

26 января

Завтрашнего дня я не жду совсем. Завтра – самый худший день в году.

27 января

Мама обожала комедию. Одно из воспоминаний, что я пронес с самого детства, – это как она буквально рыдает от смеха перед экраном телевизора, где показывают

выступления популярных комиков конца семидесятых – начала восьмидесятых.

Мама была удивительной женщиной и полной противоположностью отцу. Тот становился веселым, только когда выходил на сцену; за кулисами же душой общества была именно мама. Настоящий сгусток энергии, всегда такая отзывчивая, чуткая, дружелюбная. За всю жизнь мама не сказала дурного слова ни одному человеку и проявляла безграничный энтузиазм во всем, за что бралась.

Мама и папа познакомились в 1961-м, на эстрадном концерте в театре «Регент», в Роттердаме. Она выступала в группе танцовщиц, а он был комиком на разогреве у таких знаменитостей, как Элрой Безрукое Чудо и Боб Бимон со своими «Комическими Голубками».

Они полюбили друг друга и поженились в 1964-м.

Мама всегда мечтала стать комедийной актрисой – это было ее самое сокровенное, так и не осуществившееся желание. Мне кажется, отцу была не очень-то по душе мысль, что мама, будучи человеком гораздо более веселым, может оказаться успешнее его. В 1966-м маме пришлось бросить шоу-бизнес: в тот год на свет появился мой брат, а семью годами позже, в 1973-м, забрыкал ножками и я.

Пока мы росли, брат не проявлял к шоу-бизнесу никакого интереса (сейчас он служит бухгалтером в Донкастере). Мама, разумеется, нисколько не волновалась по этому поводу, но я знаю, что, когда еще в раннем возрасте я в первый раз вышел на сцену, ей было очень приятно. Не оказывая никакого давления, она всегда ободряла и поддерживала меня во всем, что я делал.

– У тебя все получится, сынок, – тихонько шептала она своим мягким, ласковым голосом.

Мама умерла от рака 27 января 1986-го. Ей было сорок три года. Она оставила огромную брешь в самой сердцевине моей жизни, и что бы я ни делал, мне, похоже, не залатать ее уже никогда.

Интересно, а смог бы я заставить ее смеяться?

28 января

Сегодня утром разговаривал с Чарли: ей всегда как-то удается меня приободрить. Чарли сказала, что с Майком и Сью творится один сплошной кошмар. Вчера перед самым эфиром Сью подбила Майку глаз, и гримерше пришлось замазывать синяк всякий раз, когда требовалось смотреть в камеру. Режиссер постоянно орал, чтобы «никаких крупных планов», и только что не оттаскивал операторов собственноручно. В результате Майк и Сью оказались так далеко от камер, что не смогли читать с телесуфлера и принялись препираться друг с другом в прямом эфире. Судя по всему, передаче суждено стать классикой ТВ, и Чарли пообещала прислать мне видеозапись.

Она поинтересовалась, как дела с пантомимой, и я сказал, что завтра у нас прощальная вечеринка.

– Так, значит, все случится завтра? – спросила Чарли.

Любой пантомимщик знает, что прощальная вечеринка – последний шанс закрутить любовь с кем-нибудь из труппы.

– Да, – подтвердил я. – Завтра я добьюсь Пиппы.

– Вообще-то я имела в виду не Пиппу, – многозначительно ответила Чарли.

29 января

Мы только что отыграли вечерний спектакль, и сейчас все готовятся к ужину.

Предмет моей большой гордости – мой изысканный вкус, и я всегда трачу уйму времени и сил в заботе о своей внешности. Начал я, как обычно, с душа, воспользовавшись гостиничным гелем с запахом лаванды и примулы. Голову я промыл фирменным шампунем «Асда» от перхоти (сказать по правде, случается у меня чешуйка то здесь, то там). Вытершись насухо, кончиками пальцев я нанес по капельке лосьона после бритья «Блю Стратос» за ушами и уложил волосы с помощью мужского лака для волос «Фаль-кон». Многие продюсеры советовали мне подстричься или сменить прическу – по их мнению, она уж слишком напоминает восьмидесятые, – но если честно, мне гораздо больше нравится, когда сзади длинно, а на макушке короткий ежик.

Посмотревшись в зеркало, я решил, что выгляжу несколько бледноватым, а потому намазал лицо автозагаром «Мистер Бронзер» (кстати, при нанесении надо быть очень осторожным: если не распределить равномерно, то лицо пойдет пятнами). И в заключение, перед тем как одеться к выходу, я посыпал между пальцами ног специальным порошком «Доктор Корнбастер». Думаю, вы догадались, что мера эта чисто превентивная, хотя я и готов признать, что ноги у меня не самые красивые в шоу-бизнесе.

Мне нравится думать, что я пользуюсь известностью благодаря моему потрясающему стилю. С некоторых пор я веду пусть и единоличный, но яростный крестовый поход с целью вернуть миру моды яркие краски. Один из плюсов профессии телеведущего заключается в возможности покупать все, в чем ты выступаешь с экрана, за четверть стоимости. И вот, благодаря программе «Саймон говорит», сейчас на мне моя лучшая гавайская рубашка цвета «розовый электрик» с серферскими мотивами и темно-красные слаксы «Топ-Мэн» с защипами.

Только что поймал свое отражение в зеркале. Что сказать? По-моему, офигенно круто.

Этим вечером я преподам Манки-Манчини хороший урок стиля. И точно очарую Пиппу.

30 января

Утром я проснулся рядом с Эдвиной Карри. [7]

Зрелище перепугало меня до смерти. Я громко заорал, но, к счастью, мой вопль ужаса и неверия не разбудил соседку. Голова до сих пор шла кругом от вина, поглощенного накануне. Я знаю, что напился, но как же так вышло, что все закончилось в одной постели с Эдвиной Карри? Закрыв глаза, я принялся молить небо, чтобы все оказалось лишь дурным сном, но когда вновь открыл их, она все еще лежала рядом. С размазанной по всему лицу вчерашней косметикой и большими комками туши в уголках глаз, бывшая министерша-консерватор в самом деле жутко напоминала Мими Лоусон – и волосы, и все остальное. В полном обалдении я лежал минуты две, а потом меня вдруг ошарашило: «О БОЖЕ, Я ПЕРЕСПАЛ С МИМИ ЛОУСОН!» Я снова вскрикнул. На сей раз Мими закинула руку мне на грудь, пробормотала что-то нечленораздельное и вновь провалилась в глубокий сон. А когда она еще и захрапела, я подумал, что меня сейчас стошнит.

7

Бывший министр здравоохранения Великобритании. В 2002 г. газета «Таймс» опубликовала откровения Эдвины Карри, из которых стало известно, что в 80-е в течение четырех лет она была любовницей Джона Мейджора, ставшего впоследствии премьер-министром.

Я пролежал так минут десять, пытаясь как-то соединить обрывки воспоминаний…

В ресторане все началось с обычной суматохи – кому с кем сидеть. Все толкались, не желая оказаться за одним столиком с Гордоном, Театральным Сторожем. Столиков было пять, и мне безумно хотелось занять местечко рядом с Пиппой, но Манки-Манчини буквально увел у меня из-под носа последний свободный стул за столиком танцовщиц. Вариантов практически не оставалось. Было два незанятых стула за столиком музыкантов, но сесть на один из них означало провести весь вечер, соревнуясь, кто больше выпьет, громче пернет и припомнит больше цитат из каких-нибудь доисторических скетчей «Монти Пайтон». Еще один стул пустовал за столом костюмерш. Я, может, и сел бы к ним, но от всех женщин, работающих в костюмерных, воняет нафталином. Последний из еще не занятых стульев был за столиком, оккупированным Улыбашкой, Ссыкуном, Трахуном, Пердуном, Джейсоном Голубым Танцором, его приятелем Калином Татуированным Скинхедом и, конечно же, Мими Лоусон. Я решил, что это лучший из вариантов, и занял место между Трахуном и Ссыкуном.

Вечеринка

шла полным ходом, и вино текло рекой. Кто-то все время заигрывал со мной под столом, но на тот момент я не мог точно сказать, то ли это Мими Лоусон, то ли Калин Татуированный Скинхед. Какое-то время я думал, что это Пердун, но потам сообразил, что для этого у него слишком короткие ножки.

Я не сводил глаз со столика Пиппы, пытаясь перехватить ее взгляд, но та, похоже, была полностью поглощена разговором с Манки, бесстыдно лапавшим ее за всевозможные места. Манчини лез из кожи вон, стараясь произвести впечатление шикарного кавалера: покупал шампанское всем девчонкам без исключения и ящиками слал пиво столику музыкантов. В какой-то момент он даже сподобился послать пинту мне. Я тут же разбил бокал вдребезги, перепрыгнул через два столика и всадил зазубренный осколок прямо ему в сердце.

Разумеется, ничего такого я не сделал. Я просто улыбнулся и сказал:

– Твое здоровье.

В конце концов подошла Пиппа и спросила, что у меня с лицом. Я тут же сорвался в туалет: посмотреться в зеркало. Оказалось, мой автозагар «Мистер Бронзер» вступил в реакцию с лосьоном «Блю Стратос» и под светом ресторанных ламп превратил мое лицо в нечто жутко полосатое. Я попытался смыть все это водой, но сделал только хуже. В общем, оставшуюся часть вечера я выглядел как гребаная зебра.

Винс был в стельку пьян и шатался от столика к столику. То и дело он подходил ко мне и лез обниматься.

– Моя плаштинка – Номер Один в Албании, – с трудом шепелявил он. – Уже нешколъко недель.

Я постарался убрать из ответа нотки снисходительности:

– Я знаю, Винс. Ты мне уже говорил.

Внезапно его настроение переменилось, и он сразу стал каким-то злым.

– Я шовшем один, Шаймон, я был трижды женат, но у меня никогда не было детей. Мне шештьдешят вошемь, а я шовшем один. Я думал, в моей жижни ешть кое-кто ошобенный, но я ошибшя.

К этому моменту он уже практически орал.

– Она шнова меня кинула!

– У тебя всегда буду я, Винс.

Я постарался придать фразе оттенок шутки: мол, мы с тобой пара старых добрых корешей-выпивох.

– Шпашибо, Шаймон. – Он вдруг стал очень тихим. – Гошподи, как же я люблю тебя, парень! Ты мой шамый лучший друг, шамый лучший.

Было похоже, что он и в самом деле имеет в виду то, что говорит.

– Ты тоже мой самый лучший друг, Винс.

Я имел в виду совсем не то, что сказал.

– Можно, я дам тебе один шовет, Шаймон?

– Конечно, можно, Винс.

– Жаведи детей.

Теперь он шамкал по-настоящему.

– О чем ты, Винс?

– Жаведи детей. Шоу-бижнеш не пожаботишса о тебе в штарошти, а жрителям на шамом деле вообще вшё до лампочки. Они только говорят, што любят тебя, но это не так. Твоя плаштинка может быть Номером Один в Албании, но вшем наплевать.

Он стал тыкать меня в грудь пальцем, акцентируя каждое слово.

– Твоя. Карьера. Не. Жнащит. Ровным. Щётом. Нищего. Единштвенное, што имеет жнащение, – это дети. – Ему явно становилось все труднее сдерживать слезы. – Заведи детей. Все остальное – мелочи и бессмыслица.

– Ты прав, Винс.

Сказав это, я извинился и направился в туалет: проверить мой искусственный загар.

Когда я вернулся, все оживленно спорили по поводу счета:

– …Почему бы просто не разбить на всех поровну?

– …Эй, слышьте, не ел я никаких попадомов и платить за них не собираюсь.

– …Танцовщицы вообще ничего не ели, так что мы не должны платить столько же, сколько и все остальные…

Затем настала очередь фразы, которую непременно услышишь после любого ужина на двадцать пять человек и более:

– Кто не заплатил? Кто-то один не заплатил!

Никогда, слышите, никогда не соглашайтесь на роль ответственного за сбор денег после ужина в большой компании. Миссия более чем неблагодарная, и люди просто станут думать, будто вам нравится командовать. После сорока пяти минут препирательств каждый поклялся, что внес свою долю, но нам все равно не хватало тридцати одного фунта и семнадцати пенсов. Уже заплативший за себя и всех танцовщиц Манки-Манчини швырнул в общую кучу тридцатку со словами:

– Это с меня. Надеюсь, Питерс все-таки добавит оставшийся фунт и семнадцать пенсов.

Я сгреб деньги в кулак и одним быстрым, резким движением заткнул ими самодовольную пасть Манки.

Я знаю, вы все ждете, что я сейчас скажу: «разумеется, ничего такого я не сделал». Так вот, как раз-таки сделал. Я сгреб деньги в кулак и попытался запихнуть их ему в рот – и, кстати, запихнул бы, если бы не Трахун с Ссыкуном, которые принялись меня оттаскивать.

– Успокойтесь, парни, – увещевал Пердун, вцепившийся мне в ногу. – Мы все тут немного выпили.

Даже Мими внесла свою лепту старой доброй классикой:

– Оставь его, Саймон, он того не стоит.

Мы разошлись по своим столикам, решив выпить «на посошок». В течение следующих десяти минут Мими как-то умудрилась передислоцироваться на стул рядом со мной. Она принялась рассказывать, как я понравился ей с самого первого дня репетиций и как я не похож на всех остальных мужчин. Не успел я опомниться, как она уже перебралась ко мне на колени и нашептывала в ухо разные сальности. Возможно, воспоминания мои несколько избирательны, но начиная с этого момента все словно в тумане. Помню, как хозяева ресторана ставят какую-то музыку, а Мими, продолжая сидеть у меня на коленях, исполняет страстный эротический танец. Потом – вспышки фотоаппарата. Смутные очертания Манки-Манчини, тыкающего в меня пальцем, и заливистый смех Пиппы. Не смеялся лишь один Винс:он просто стоял и смотрел на нас отсутствующим взглядом.

Прикончив напитки, остальная часть труппы решила перебазироваться в «Клуб», в самый центр Гримсби. Мими сжала мою руку и прошептала, что не очень-то хочет тусоваться дальше.

– И чем же ты хочешь заняться? – спросил Я таким тоном, который запросто можно было неверно истолковать как заигрывающий.

– Я хочу затащить тебя к себе в номер и покрыть взбитыми сливками с ног до головы.

Разумеется, знай я тогда, что утром она превратится в Эдвину Карри, я посчитал бы ее идею предосудительной, но должен сказать: на тот момент – после четырех бутылок «Молока любимой женщины», трех джинов с тоником, двух пинт лагера, порции бренди и сигары – идея Мими показалась мне весьма привлекательной. И вот мы отправляемся к ней в «Трэвел Лодж», где она, верная своему слову, с ног до головы покрывает меня взбитыми сливками.

К сожалению, дальнейшие воспоминания практически отсутствуют. Единственное, что я помню: в какой-то момент она вдруг начала мычатъ…