Дневник
Шрифт:
Тогда, в прошлой жизни, через пару дней после Рождества, Мисти позвонила маме. Сидя в доме Уилмотов за запертой дверью, Мисти перебирала бижутерию, подаренную Питером за время свиданий, поддельные самоцветы и фальшивый жемчуг. На автоответчике Мисти выслушала дюжину напуганных маминых сообщений. Когда Мисти наконец собралась и позвонила на их номер в Текумеш-Лэйк, мама молча повесила трубку.
Беда была невелика. Немного всплакнув, Мисти больше никогда не звонила маме.
Опять же, остров Уэйтензи куда больше походил на дом, чем удавалось трейлеру.
Пожарная
— Мисти? Мисти Мария? — стучат. Мужской голос.
А Мисти отзывается — «Да?»
Звон становится громче при открытой двери, потом стихает. Какой-то мужчина говорит:
— Боже, как здесь воняет! — и это Энджел Делапорт, явившийся ее спасти.
Просто на заметку: погода сегодня неистова, тревожна и немного суматошна из-за Энджела, сдирающего с ее лица липкую ленту. Он вынимает из ее руки кисть. Энджел шлепает ее по лицу, по разу на щеку, и говорит:
— Вставайте. У нас мало времени.
Энджел Делапорт так шлепает ее по лицу, как отпускают пощечину девкам на мексиканских каналах. А вся Мисти — кожа да кости.
Гостиничная пожарная сигнализация все звонит и звонит.
Щурясь на солнечный свет из одинокого окошка, Мисти просит. «Стойте». Мисти говорит, мол, он не понимает. Она должна рисовать. Это все, что ей осталось.
Картина перед ней — квадратик неба, исполосованного белым и голубым, все незаконченное, но занимает весь лист бумаги. У стены возле двери выстроены другие картины, развернутые к стене лицевой стороной. У каждой на обороте карандашом проставлен номер. Девяносто восемь. На другой — девяносто девять.
Сигнализация все звонит и звонит.
— Мисти, — говорит Энджел. — Не знаю, что это за экспериментик, но с вас довольно, — он идет к чулану, вынимает халат и сандалии. Возвращается, и втыкает в них ее ноги, продолжая. — Должно уйти около двух минут, пока люди выяснят, что тревога ложная.
Энджел просовывает руку ей под мышки, и тянет Мисти на ноги. Складывает руку в кулак и стучит по гипсу, со словами:
— А это еще к чему?
Мисти спрашивает — зачем он здесь?
— Пилюля, которую вы мне дали, — рассказывает Энджел. — Вызвала у меня худшую мигрень за всю мою жизнь, — набрасывает ей на плечи халат и продолжает. — Я дал ее на анализ химику, — продевая в рукава халата ее натруженные руки, он рассказывает. — Уж не знаю, что у вас за врач, но в этих капсулах — порошок свинца с примесями мышьяка и ртути.
Токсичные компоненты масляных красок: «красный Ван Дейка», ферроцианид; «йодистый алый», ртутный йодид; «снежный белый», карбонат свинца; «кобальтовый фиолетовый», мышьяк — все эти прекрасные составляющие и оттенки, которые так ценят художники, но которые смертоносны. Мечта создать шедевр, которая сворачивает мозги, а потом убивает тебя.
Ее, Мисти Марию Уилмот, отравленную наркоманку, одержимую дьяволом, Карлом Юнгом и Станиславским, рисующую идеальные углы и линии.
Мисти говорит, мол, он не понимает. Мисти говорит — ее дочь, Тэбби. Тэбби погибла.
А
— Как?
Несколько дней назад, или — недель. Мисти не знает. Тэбби утонула.
— Вы уверены? — спрашивает он. — В газетах не писали.
Просто на заметку — Мисти ни в чем не уверена.
Энджел говорит:
— Воняет мочой.
Это катетер. Он выдернулся. За ними тянется след мочи, от мольберта, из комнаты, и по ковру в коридоре. Тянется след мочи и гипс.
— Готов поспорить, — заявляет Энджел. — Что вам и гипс-то на ноге не нужен, — говорит. — Помните кресло на рисунке, который вы мне продали?
Мисти отзывается:
— Ну.
Обхватив ее руками, он тянет Мисти сквозь дверной проем, на лестницу.
— Это кресло было выполнено краснодеревщиком Гершелем Бурке в 1879-м году, — говорит. — И направлено на остров Уэйтензи по заказу семьи Бартонов.
Ее гипс бьется о каждую ступеньку. Ребра болят из-за пальцев Энджела, которые сжимают слишком крепко, вгрызаются, ввинчиваются в ее подмышки, — а Мисти рассказывает ему:
— Один полицейский детектив, — говорит Мисти. — Сказал, что люди из какого-то экологического клуба жгут все дома, в которых Питер оставил надписи.
— Сожгли, — поправляет Энджел. — Мой в том числе. Ни одного не осталось.
Океаническое Объединение Борьбы за Свободу. Сокращенно — ООБЗС.
На руках Энджела остались кожаные шоферские перчатки, он тащит ее по очередному лестничному пролету, со словами:
— Вы же видите, это значит — творится что-то сверхъестественное, верно?
Сначала Энджел Делапорт заявляет, мол, невозможно, что она может так хорошо рисовать. Теперь, значит, какой-то злой дух использует ее, как человека-планшетку для спиритизма. Ее, значит, хватает только на роль демонической чертежной принадлежности.
Мисти говорит:
— Я так и думала.
О, Мисти-то видит, что творится.
Мисти требует:
— Стой, — говорит. — А ты что здесь делаешь?
Почему, с самого начала всего этого, он был ее другом? Что же такое заставляет Энджела Делапорта донимать ее? Пока Питер не испортил его кухню, пока Мисти не сдала ему дом, — они были незнакомы. А теперь он врубает пожарную сигнализацию и тащит ее по лестнице. Ее, с мертвым ребенком и мужем в коме.
Ее плечи изворачиваются. Локти вздергиваются, ударяя его в лицо, шлепая в несуществующие брови. Чтобы он отпустил ее. Чтобы оставил ее в покое. Мисти говорит:
— Хватит уже.
Тут, на лестнице, стихает пожарная сигнализация. Тихо. Звенит еще только в ушах.
Из коридоров каждого этажа слышны голоса. Голос на чердаке сообщает:
— Мисти исчезла. В комнате ее нет.
Доктор Туше.
Прежде, чем спуститься хоть на ступеньку, Мисти машет кулаками на Энджела. Мисти шепчет:
— Скажи мне.
Осев на лестницу, шепчет:
— Какого хуя ты со мной носишься?
21 августа …С половиной