Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— Не припомню я, чтобы в газете
Службу нес великий князь Донской.
Приказал тут маршал часовому:
Ранним утром, прямо на снежку,
Открутить полковнику Донскому
Репортера хрупкую башку.
Но молва скандал разносит быстро.
Чтобы честь газетную спасти,
Порешили с горя журналисты
К нач. ПУ фронта голову снести.
На комод башку установили.
Слышат — губы тихо говорят:
— Вы за что, за что меня казнили?
Я, Олендер, тут не виноват!
Каясь я, что с фланга и с плацдарма
Все заочно занял города.
Нагоняй имел от командарма,
От газеты — право — никогда!
Эти фразы сильно всех смутили:
Не один Донской умел так врать.
И башку обратно прикрутили,
Чтобы вновь публично оторвать.
Вообще, Гуторович за последнее время написал несколько хороших песенок. Очень хороша у него «Гибель неизвестного солдата», неплоха «За Днепром убит наш запевала» и «Пошли в контратаку ребята вчера». А вот его:
МАШЕНЬКА.
Разодетая в кофточку яркую,
Из далекой Сибири глухой,
В полк прибыла санитаркою
Синеглазая, с черной косой.
Ей во флигеле, в старенькой башенке,
Отвели теремок и кровать.
Звали девушку Настей, но Машенькой
Стали все невзначай называть.
На девчонку, совсем безоружную,
Обещая до смерти любить,
Наступали все виды оружия,
Но никто не сумел победить.
А однажды, осеннюю ночкою
Командир приласкал ее сам,
До зори называл своей дочкою…
И с тех пор вдруг пошла по рукам.
От усатого повара Сашеньки
Через лысых штабных писарей
Пролегала дороженька Машеньки
К командирам морских батарей.
3 декабря.
Провел два дня у Героя Советского Союза генерал-майора Лакеева, командира истребительной дивизии. Говорил с летчиками, командирами.
Инженер-майор докладывал при мне генералу о ремонте самолетов. Дело шло медленно. Лакеев поморщился:
— До Берлина еще долго идти. Давай быстрее!
Вечером он насел на меня:
— Огнев! Достань мне учебник немецкого языка. Самый простой, школьный. И словарь. Сяду учить, понадобится. Не могу же я, генерал, идти по Германии, не зная языка.
27 ноября в Киеве состоялся митинг, посвященный освобождению города. Была отвратнейшая погода, но собрались все же до 30–40 тысяч. Выступали Жуков, Ватутин, Хрущев и другие. Жуков сказал:
— Удар под Киевом был полной неожиданностью для немцев и был непоправим. Немцы решили взять реванш, отбить Киев. Собрали 16 отборных дивизий, из них 10 танковых, их план горит — подбито уже 800 танков. Мы били немцев весной, летом, осенью и будем беспощадно бить зимой.
Ватутин заявил, что т. Сталин приказал взять Киев 6 ноября — и этот приказ точно выполнен.
За последние дни немцы никаких успехов особых не достигли., если не считать того, что отбили Коростень. Сейчас, на 1 декабря, они с запада подошли к Киеву на 65–70 км. и там застряли. В последние два дня никаких почти действий не производится: вчера весь день шел снег, сегодня тоже падал снег, сейчас морозит.
Вчера, наконец, мы выехали из проклятой Красиловки, где провели почти два месяца.
Крылов нашелся. А вчера приехал и мой шофер.
Позавчера вечером в Красиловке долго, до глубокой ночи, разговаривали с Сиволобовым. Он — содержательный человек. Учился в Ленинграде, работал в городской печати, затем в ГлавПУ РККА, потом окончил (как раз перед самой войной, вернее — в июле 1941 г.) высшую партийную школу. Это было очень интересное и своеобразное учебное заведение.
— Это был своего рода партийный лицей, — рассказывает он. — Были созданы блестящие условия для учебы: великолепные кабинеты, лучшие профессора, к чтению лекций привлекались крупнейшие деятели партии. Жили в превосходном общежитии, у каждого — по комнате, отличная столовая. стипендия — 900 руб. в месяц. Лектора получали от 400 до 600 р. за двухчасовую лекцию. Читали они по вопросам. Академик Тарле читал, скажем, только о французской революции, но зато Ярославский — всю историю партии. Правила приема были жесткими. Курс — два года. Принимаются только мужчины, не старше 28 лет. т. Сталин сказал: настоящий партийный работник и сейчас (и до революции) тот, кто хорошо связан с ЦК, кончит школу, поработает несколько лет в аппарате ЦК и потом 10–15 лет будет полноценным партийным работником. Время есть, чтобы его таким сделать.
У нас часто выступали крупные партийные литераторы, авторы трудов. Ярославский рассказывал, как создавался «Краткий курс истории партии». Писали его, по поручению ЦК, Ярославский и Поспелов. Принесли. Собрались Сталин, Молотов, Жданов, Ворошилов. Сталин взял в руки толстую рукопись и сказал:
— Какой же это «краткий» курс?! Я предлагаю поручить авторам сократить ровно вдове, и тогда уж рассматривать.
Так и решили. А потом началась кропотливейшая работа над книгой. Так, четвертую главу, всю — от начала до конца, написал сам т. Сталин. А сколько он делал поправок! (Я сам помню его поправки в листы, которые шли в печать в «Правду». Где-то они у меня в архиве хранятся. — Л.Б.).
Минц рассказывал, как т. Сталин редактировал первый том «Истории Гражданской войны» (частично он писал об этом в «Большевике»). Он внес туда около 700 поправок, некоторые из которых были больше страницы. Был там, к примеру, заголовок «Весна в деревне».
— Это неправильно. Впечатления — солнце, тает снег и проч. Надо написать просто: «Буржуазно-демократическая революция в деревне». Или пишете: «Столыпин». Кто такой Столыпин? Это мы знаем, а остальные не обязаны помнить, кто он: ваш двоюродный брат или министр внутренних дел. Исправьте, напишите — кто он такой. Согласны с этим замечанием?
Леонтьев (нынешний член редколлегии «Правды») рассказывал, как года полтора назад ему и группе экономистов было поручено составить «Краткий курс экономических наук» (по типу «Краткого курса»). Готовилось и постановление ЦК от изучении его коммунистами. Когда принесли «курс» — т. Сталин жестоко и крепко высек экономистов: они мыслили формулами, а не жизненно. Они утверждали, например, что при социализме нет стоимости, ибо нет прибавочной ценности.
— Как же так, — сказал т. Сталин. — Вот рабочий откладывал год 400 рублей и купил шкаф. Идет он с покупкой и встречает экономиста. Тот говорит: этот шкаф — не стоимость. А что же это?