Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
Расстались друзьями.
Сегодня напечатана опять моя передовая «Удары Красной Армии по врагу».
Получили сообщение, что Костя Тараданкин награжден орденом Отечественной войны 2-ой степени. Наконец-то!
20 марта 1945 г.
В 12, когда я еще спал, позвонил Гершберг.
— День отличный. Звонил мне Яковлев. Приглашает к нему на аэродром, посмотреть послевоенную авиацию. Едет Заславский. Поедем, а! Через полчаса он пришлет машину.
Поехали. Приехали на завод. Вышел Яковлев, сели в другую машину, поехали на аэродром. Он в генеральской форме, с ленточками орденов (восемь, в два ряда). День солнечный, веселый, хотя и 10о мороза.
Еще дорогой Яковлев говорит:
— У меня сегодня одно очень большое событие. Скажу после.
На аэродроме проезжаем мимо красноватых истребителей.
— Это новые Микояновские, — поясняет Яковлев.
— А вот и Яки!
Сошли. Целое племя новых пассажирских машин.
Первый стоит Як-8 — изящная серая двухмоторная машина. Назначение внутриобластные перевозки. «Маленький Дуглас». Два мотора «М-11» по 150 л.с., моторы закопчены. Внутри скромно, но хорошо отделано. Яковлев предложил пройти, сесть. Деревянные удобные кресла с подзатыльниками. Шесть пассажирских мест. Уборная (просторная — я сразу вспомнил теснейшую на дирижабле «В-3», из которой высовывалась половина командира корабля). Регуляция воздуха — теплый/холодный. Серый сплошной коврик.
— Садись в пилотское кресло, — предложил Яковлев.
Я сел. Два кресла, двойное управление. Отличный обзор. Скорость 220, дальность 1000, за счет дополнительных баков — 1500. Стоимость 100–150 тысяч.
— Тебе ее заказывали?
— Нет. Мне никто не заказывал ничего, но конструктор и не может ждать. Я хотел сделать машину, промежуточную между большими аэродромами. Эта садится, где угодно.
Рядом другая — «Як-14». Одномоторная, тот же «М-11». Моноплан тоже, но крыло над кабиной, поэтому — подкосы. Это — настоящий воздушный автомобиль. И все сделано под автомобиль. Широкая дверка, четыре места, как в машине, садиться так же. Приборная доска, как в машине, и даже ящички по бокам. На доске — витая надпись «Яковлев» и «№ 14».
— Земной человек плохо себя морально чувствует в самолете. А тут все привычно, как в машине. Этот стиль много значит. Поставил даже глушитель, чтобы и мотор работал по-автомобильному. Послушай!
Запустили (запуск из кабины!). Звук очень приглушенный, чуть громче авто. В кабине можно свободно разговаривать. Скорость — около 200, посадочная — 65. Багажник сзади, на 2–3 чемодана, за сиденьями — место для портфелей, свертков. Обзор — чудо.
— Это настоящий автомобиль личного пользования. Таких много в Америке. Стоимость будет не больше «Эмки». Сейчас она полетает.
Подошел летчик, молодой, скромный, деловой, высокий рост, кожанка.
— Познакомьтесь, Расторгуев. Сегодня — юбиляр. Летал утром и поставил не то союзный, не то мировой рекорд скорости.
Поздравили.
— На чем?
— На моей новой машине.
— Все документировано? По треугольнику? — спросил я. — По правилам ФАИ? Комиссары были?
— Все чин чином, — отвечал летчик. — Летал полчаса. Можно подавать официально, а аэроклуб.
— Так об этом надо написать!
— Погоди, рано. Машина — особая.
— А что особого?
— Вот увидишь после.
Расторгуев сел в «Як-14» и улетел. Прошел низко над нами. Мотора почти не слышно. Идет, как по ниточке. Малый вираж и снова строго горизонтально. Управляемость и послушность отменные.
Пошли дальше.
— Вот вам нужны в «Правде» несколько таких машин, как 14-ая, — сказал Яковлев.
— Нет. Такие — само собой. Мне лично нужна машина с радиусом в 1500–2000. И скоростью в 400, - сказал я. — Мне надо в один день успевать в Берлин и обратно — к выходу номера.
— Так вот тебе «Курьер», — ответил Яковлев. — Скорость 600, дальность 2000. Устраивает? Это будет пассажирский экспресс.
Мы вошли в ангар.
Длинный красный самолет, красная сигара. Это и есть «курьер» переделанный «Як-9», бывший истребитель, вооружения сняты, добавлено 2-ое место.
— Садись в кабину, приноровись, удобно?
Я залез. Никое, очень удобное сиденье, откидной столик, слева высотомер, справа — саф. Летчик не отгорожен, можно его толкать, хороший обзор. Даже сидя в самолете, я чувствовал себя уже летящим с большой скоростью.
— Хороша! — сказал я.
— Вот — пожалуйста. Я согласен дать ее тебе в полет, когда понадобится. Все испытания прошла. Позвони, когда будет нужно!
Вышли из ангара. Около стояла красная машина, одномоторная, похожая на иглу с несколько толстым хвостом.
— Это и есть сегодняшний юбиляр. Реактивный самолет. Взлет с обычным мотором, на высоте — включает реактивный.
— Сколько он работает.
— Около получаса. Вполне достаточно для воздушного боя. Но для него у меня сделан и другой самолет — «Як-3» с новым мотором. Будет самый быстроходный истребитель мира. Вот он стоит в ангаре. А рядом — «УТ-2», сейчас всюду обучают на нем.
— А ангар у тебя давно?
— Нет. Раньше у меня не было. Все самолеты стояли под открытым небом. Бился, ничего не могу сделать. Сказал т. Сталину. Он сразу, не переспрашивая никого, сказал — дать! Дали мне, Микояну, Лавочкину.
Подошел худощавый, невысокий, веселый летчик, на вид — лет 35, в кожанке, генеральские погоны.
— Федрови.
Заславский говорит: хорошо бы полетать хоть на одной из виденных.
— Давайте я вас покатаю, — засмеялся Федрови. — Как раз сейчас полечу.
— На чем?
— «Мессер-108». Новый. Испытываю, что он такое. Прошу!
Но Яковлев запротестовал: «Некогда». Видимо, не хотел отвечать за нас.
Поехали на завод. Зашли в кабинет. В камине — дрова горят, уютно. Сели.
— А я с этим камином натерпелся. Начал строить этот корпус, запроектировал камин, широкую лестницу. С стройинспекция не утверждает, говорит — по нормам не полагается. И ни в какую!
Работает у меня подарочная группа (пепельницы с самолетами). Так часто делаю то одному, то другому подарочный самолет для ребят. И вот случилось: Рузвельт прислал Сталину свой портрет. Сталин ответил тем же, а рамку для портрета — строгую, художественную — мы делали. Я вот давно думаю над тем, чтобы вещи делать не только правильные, но и красивые. Ведь изуродовали Москву новыми безобразными домами. Хочу написать об архитектуре архитектора услыхали, Христом Богом просят написать, помочь им прошибить косность. Хочу написать и о театре. Вот я, конструктор, дал за время войны столько-то новых самолетов. А что дал Большой театр? Один спектакль «Иван Сусанин», да и то испортил его. Говорил я об этом с Поспеловым — и об архитектуре, и о театре, а он боится что ли?