Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
— А радиомаяк?
— На Рудольфе нет, там зимовка законсервирована, а маяк Котельного будет слышен только за 400 км.
— Расчетное время?
— На Челюскине сидим неделю: выбираем погоду. Полет от Челюскина до полюса и обратно на Котельный — 14 часов (кажется, я не напутал — ЛБ). Взлет с большой перегрузкой — вся машина в баках. Всё — месяц.
— Резерв горючего?
— На три часа — 700 км.
— Машины?
— «Си-47». Моторы американские, надежные. Сейчас заканчиваем оборудование. Институт Истернберга дает завтра расчетные таблицы на светила. Берем аварийку, палатки, 200 кг. непзапаса, хватит на 3 месяца.
— А если на одном моторе?
— Аварийный слив опорожняет в три минуты баки. Тогда пойдет на одном.
— Экипаж?
— Летчик — Титлов. Сейчас он в Южной Германии, завтра прилетает. Говорят, отличный пилот. В прошлом году он за один месяц в Арктике налетал 300 часов. Ходил до 87°. Ни разу не интересовался погодой. Штурман — я. Бортмеханик — Дима Шекуров, помнишь — летал с нами, он же и второй пилот. Да и я вожу… Радист, гидролог — Сомов, будет следить за льдом. И ты.
— Почему я?
— Ясно. Кто же еще?! Я сказал Диме — он сразу говорит: «вот бы хорошо!». Тебя знаем, дело интересное, Арктику ты знаешь. Пойдем, а?
— Цель?
— О цели ты должен больше нашего знать. Помнишь, ты мне говорил по телефону об одной авантюре? (Я и впрямь после разговора с Папаниным, когда я его подначивал насчет новых экспедиций в Арктику, позвонил Аккуратову и сказал, что есть интересное дело).
Я рассказал ему о своем разговоре с Папаниным, Новиковым.
— Ну вот. Оно и есть. В развитие. Ты знаешь о полете на полюс англичан на «Ланкастере». Утереть им нос — пусть полетают не днем — это проще простого, а полярной ночью. Во-вторых — наблюдать лед. В-третьих — найти землю, то что ты хотел.
— Где?
— Вообще-то она вернее всего между ЗФИ и Северной землей, к норду от о. Ушакова, там, где ты говорил. Но в 1941 году мы с Черевичным летали километров за 200 к норду от мыса Молотова, видели там без конца громадные айсберги и характерную шапку тумана, которые бывают только над землей. Посмотрим сейчас. А обратно идем совершенно необследованным путем.
— А где еще есть земли?
— Я думаю, что к северу от наших посадок у полюса недоступности: глубины к северу падали, было много птиц, дрейф был забавным — не по ветру, а как будто его отклоняло препятствие. Может быть, есть и земля Андреева — к северу от Врангеля. А вот земли Санникова — бесспорно нет: мы там ходили десятки раз, все облазили. Или ее не было, или остров исчез, как исчезают и некоторые другие острова в этом регионе. А ты где еще ждешь?
Я ответил, что, видимо, есть земля Джиллиса. Рассказал, как искали мы ее в 1935 году. Кстати, Н.Н. Зубов и сейчас, нынче летом, клялся, что она есть.
— Может быть, — ответил Валя. — Я этот район не знаю. Да, кстати, ты знаешь, что мы тогда нашли второй северный магнитный полюс в районе недоступности? Сейчас ученые согласились.
— А может — он перемещается?
— Может быть. Англичане на «Ланкастере» установили его на севере Канады. Геофизически возможно и перемещение. Тогда грош цена нашим всем расчетам склонения.
Рассказал он мне об одном чрезвычайно любопытном явлении, которое они наблюдали во время зимовки на Рудольфе. Ехали они с купола. И вдруг увидели мираж: в бухте стоит трехмачтовый обледенелый корабль, старой конструкции, вмерзший в лед. Видели все: Мазурук, Аккуратов, весь экипаж. Обалдели. Потом немедленно повернул вездеход, поехали на купол, хотели сразу лететь туда туман. И так неделю. Через неделю вылетели на «У-2», облазили все — пусто.
— Это очень интересно, — сказал Валентин задумчиво. — Ты знаешь, что от Брусиловской «Св. Анны» с 1912 года и до сих пор ничего не выбросило на берег? Может быть, она вмерзла в паковый лед и носится?
— Вернее, могла застрять где-нибудь в архипелаге ЗФИ, в бухте какой-нибудь, особенно в фиорде, невидном с боков. — возразил я. — Если бы в паковом льду — вынесло бы в Гренландское море — дрейф идет туда. А тот стоит себе на здоровье, а рефракцией — подняло мираж.
— Очень возможно. В этом архипелаге еще целые острова валяются неизвестные, — сказал Валентин, — не то, что корабль.
Вспомнили Леваневского.
— А что ты думаешь, может и жив? — сказал он. — Жили же матросы на Шпицбергене 15 лет. И без продуктов.
Вспомнили полярников. Сережа Фрутецкий — в морской авиации, очень доволен. Шмандин — опустился, но летает. Ивашина — у Сырокваши, завел молодую жену.
— А полынья есть? — спросил я.
— Есть. К северу от Новосибирских островов я зимой почти всегда видел чистую воду или лед 5–6 баллов. Я предлагал там и пускать корабли — легче. Южнее почти всегда лед тяжелый и забито.
— А севернее Врангеля?
— Тоже неплохо. Тоже 5–6 баллов. Но там я летал меньше.
Поговорили еще.
— Слушай, — сказал он. — А нельзя ли поставить вопрос об Антарктике? Еще в 1822 году там плавали русские, есть остров Беллинсгаузена, Петра I, Александра I. Сейчас все страны открывают там земли и берут себе. Что же мы будем отставать?
— Туда надо идти на корабле.
— Да. конечно. Но года на два — на три. На палубу — самолеты, вездеходы. Все, как полагается.
Я рассказал ему о нашем «разговоре в палатке» на полюсе, о последующих беседах со Шмидтом.
— А о другом моем полете знаешь? — спросил он. — Вокруг шарика? Экипаж — летчик-испытатель Галлай, второй пилот летчик-испытатель Афонин, штурманом пригласили меня, радистом, видимо, будет наш полярный — они лучшие, наверное, Макаров.
— Машина?
— Месищева. Сейчас сделана модель, с моторами, проверяем расположение оборудования. Двухмоторная, моторы Климова. Уже делаются три штуки: тренировочная, основная и запасная. Запасные моторы — в пунктах посадки.
— Маршрут?
— По утвержденной трассе: Москва — Новосибирск — Якутск Фербенкс-…-Нью-Фаунленд — Париж — Москва. Шесть посадок. (И он показал разграфленную кругом схему). Срок — 70 часов, рекорд Говарда Юза — 93 часа.
— Резерв горючего?
— 600–800 км при ураганном встречном ветре. Старт — не позднее июня 1946 года.
— Вот сюда бы я пошел.
Он засмеялся.
— Давай и туда и сюда!
Договорились, что я говорю с Поспеловым и Папаниным. В любом случае лечу или нет — полностью обрабатываем экипаж.