Дневники 1939-1945 годов
Шрифт:
5.IV.40.
Ночью мистраль. Есть и днем. За Эстерелем (да и Э.) горы бархатно-синие. Расчистил воздух.
Думаю, что "Фальш. Купон" возник, м. б., у Толстого в связи с когда-то прочтенным им рассказом Даля "Серенькая" (так назывались бумажки в 50 рубл.). [...]
Отец говорил вместо Белинский - Белынский. Прочитал на днях у Тургенева, что многие так называли Белинского при его жизни - пустили слух, что он "полячишка".
Прежде часто писали: "возразил". Герои прежних романов не сразу понимали,
6. IV. (Суббота). 1940.
[...] Проснулся в 81/2. Погода все та же и тот же холодноватый ветер среди солнечн. тепла, все увеличивающегося. Скоро зазеленеют деревья - уже как будто что-то начинается - смотрел из окна в сторону Марселя - у нас в саду уже зазеленел молодой каштан. Будет удивит, прекрасно. Короткая, несказ[анно] прекрасная пора первой зелени.
Вспомнил, как я всю жизнь одинаково представлял себе год:
ДЕК.
НОЯБ.
ОКТ.
СЕНТ. ЯНВ.
АВГ. МАЙ АПР. ФЕВР.
ИЮЛЬ ИЮНЬ МАРТ
А. К. Толстой писал жене (в 55 г.): "Сипягин - хороший, добрый, благородный малый, который обожает свою роту и чрезвычайно ею любим..." Этот Сипягин крестил меня. Был тогда уже генералом.
10. IV. 40.
Позавчера проснулся в 9, чувствуя (как всегда чувствую с паучиной чуткостью) близкое изменение погоды: после полудня день замутился, пошли облака над горами к Ницце и к вечеру пошел дождь. Вчера в газетах хвастовство - союзники "в один час!" положили мины вдоль берегов Норвегии. С утра шел дождь. После завтрака - нынче - открыл радио - ошеломляющая весть: немцы захватили Данию и ворвались в Норвегию - вот тебе и мины! [...]
12. IV. 40.
Неожиданная новость: письмо Серова и Зурова - у Зурова туберкулез. [...] Вера сперва залилась розовым огнем и заплакала, потом успокоилась, верно оттого, что я согласился на ее поездку в Париж и что теперь 3. не возьмут в солдаты. Ходил с ней в город, она подала просьбу о пропуске в П. Едет, вероятно, во вторник. А мне опять вынимать тысячу, полторы! Мало того, что у меня почему-то на шее Л[яля] с девочкой и М[арга] и Г[алина]!
Особых вестей из Норвегии нынче нет. Боюсь, что опять дело замрет.
Продолжаю просматривать "От. Записки" за 82 г. [...] - все это читал тысячу лет тому назад в Озерках, 15, 16 лет, с Юлием - все забыл, а оказалось, что помню кое-что чуть не наизусть.
Дремучие снежн. сумерки, Цвиленевская усадьба, где жил Евгений, эта девка (уже не помню ее имени)...
Весна, а все еще холодно, еще топим. Пересматриваю опять письма и дневники А. К. Толстого. Соверш. очароват. человек! Начал "Головлевых" - не плохо, но мне скучно, ненужно.
Переписываю с клочков дневниковые заметки. Многое рву. А зачем кое-что оставляю и переписываю - неизвестно.
13.IV.40.
Серо, холодно, деревцо за окном на Ниццу все зазеленело ярко-светлой зеленью и все дрожит под ветром. [...]
14-15-16. IV. 40.
Немцы заперты новыми минами,
17. IV. 40.
Вчера уехала Вера. Отвез ее в Cannes в такси. [...]
Часов в 10 вечера ходил с М. и Г. запирать часовню. Лунная ночь, дивился, среди чего приходится жить - эти ночи, кипарисы, чей-то английский дом, горы, долина, море... А когда-то Озерки!
Прошелся: из-за вершин пиний выглядывает, перемещается, блещет огромная Венера (не высоко над горой, на северо-западе) - ярко-блестящая, неподвижная, стеклянно-золотая, совсем как те, что рисуют на мундирах. [...]
Ужасная была беллетристика в "Отеч. Зап." и т. п. журналах. [...]
17.IV.40.
[...] Вот, кажется, теперь уже несомненно: никогда мне не быть, напр., на Таити, в Гималаях, никогда не видать японских рощ и храмов и никогда не увидеть вновь Нила, Фив, Карпана, его руин, пальм, буйвола в грязи, затянутого илом пруда... Никогда! Все это будет существовать во веки веков, а для меня все это кончено навсегда. Непостижимо.
Пятница 18. IV. 40.
Вчера весь день просидел в доме, вышел всего минут на десять вечером.
Нынче то же - вышел в 10, ходил по саду 35 м. Луна высоко (как и предыдущ. месяцы), кучевые белые облака... Как страшно-одиноко живу! И как дико - 3 бабы на плечах! [...]
Вчера ночью шум жаб уже несметных. Теплеет.
Кончил "Господ Головлевых". Умный, талантливый, сильный, знающий, но литератор. [...]
Что вышло из Г.! Какая тупость, какое бездушие, какая бессм. жизнь!
Вдруг вспомнилось - "бал писателей" в январе 27 года, приревновала к Одоевц[евой].{5} Как была трогательна, детски прелестна! Возвращались на рассвете, ушла в бальных башмачках одна в свой отельчик...
20. IV. 40.
Проснулся в 9, зачитался до 121/2 "Le Reve" Зола.{6} [...] Ходил с Олечкой смотреть в бассейне лягушку - не оказалось. [...]
Вчера ночью открыл окно в ванной комнате - широкое - на площадке под ним лунный свет как бы меловой.
21. IV. 40.
Прекрасный, уже совсем теплый день. Дубы возле chaumiere уже сплошь в бледно-зеленых мушках. Все меняется с каждым днем. Уже распускается листва на безобразн. кулаках 2 деревьев на площадке. Цветет сирень, глицинии... (Ялта, Пасха...).
Письмо от Веры.
21/2 ч. Ходил по саду - заросла уже высокой травой вторая (от нижней дороги) площадка. Все еще цветет бледно-розовыми, легкими, нежными, оч. женств. цветами какого-то особого сорта вишня, цветут 2 корявых яблонки белыми (в бутонах тоже розоватыми) цветами. Ирисы цветут, нашел ветку шиповника цветущую (легкий алый цвет с желтой пыльцой в середине), какие-то цветы, вроде мака - легчайшие, но яркого оранжевого цвета... Сидел на плетеном разрушающемся кресле, смотрел на легкие и смутные как дым горы за Ниццей... Райский край! И уже сколько лет я его вижу, чувствую! Одиноко, неудобно, но переселиться под Париж... ничтожество природы, мерзкий климат!