ДНЕВНИКИ 1973-1983

Протоиерей Александр Дмитриевич

3) в смешении "религиозности" с "верой". Псевдодуховность, псевдомистика, псевдоаскетизм. Присущее всякой "религиозности" – идолопоклонство.

Исповедь вчера Н. Совершенно счастлив, благополучен. "Что мне "делать"?" Христос, может быть, ответил бы: "Отдай все…" Но я не могу. У меня, в сущности, то же счастье и то же благополучие, только "прикрываемое", "оправдываемое" церковной "деятельностью" (которую я тут же постоянно проклинаю и которой тягочусь). Я сам ничего не "отдал". Я сказал: будь счастлив, благодари за это счастье Бога и, главное, стой перед Ним, так чтобы услышать Его, когда Он позовет …

Исповеди студентов – вечный "sex"…Я начинаю думать, что этот грех "полезен" – иначе все они

возомнили бы себя святыми и бросились бы в "старчество"! Они и так в этом наполовину убеждены. Отсюда – спасительность этого "жала в плоть". Оно одно, пожалуй, не даем нам погибнуть в гордыне, cuts us down to size2 …

Канон Андрея Критского: ужасающая мертвенность его в английском переводе. Исчезло то, что "оправдывает" его, – рыдание души. Остался какой-то суконный, безжизненный, искусственный аллегоризм.

Вчера до двенадцати часов ночи следил по телевидению за результатами primaries3 во Флориде. Победа Форда над Рейганом, Картера – над Уоллесом

1 Ср. Мф. 6:23.

2 сбивает спесь (англ.).

3 Primary (англ.) – первичные, предварительные выборы, голосование (сторонников какой-л. партии) для определения кандидатов на выборах.

и Джексоном. Пустяки как будто. Что же меня, в сущности, так в этом занимает? Думаю – ненависть к демагогии, которую так ощущаю у людей типа Рейгана и почти у всех демократов. И потому желание, чтобы им "намазали на бутерброд". Ужас от всех этих "спасителей". Форд – говорят – "прозаичен". Но государство должно быть прозаично, иначе оно становится идолом и рано или поздно "тоталитаризируется". Демократия – необычайно скучная вещь, но в принятии "скуки", "правил игры", в отталкивании от всякого "вождизма" – ее единственное величие . "Величие" мотора – когда можно о нем не думать, когда, будучи необходимым, он освобождает нас от себя…

Четверг, 11 марта 1976

Все утро вчера писал письма, главным образом отказы от всевозможных предложений и приглашений. Только одно писал с радостью – Вейдле, благодарность за его "Зимнее солнце". Все это время мне бы писать свою "Литургию"…

С трех до пяти исповеди, потом первая Преждеосвященная.

В 6.30 ужин с Philipp Potter, главным секретарем Всемирного Совета Церквей, которого я знаю с 1975г., с Амстердама. Сделал "экуменическую карьеру". Весь разговор – о "дипломатических ходах") (М.[осковская] Патриархия, греки, Константинополь и т.д.). Так что с радостью возвращаюсь к восьми в церковь на канон Андрея Критского.

Очередной кризис в Spence1 , в обсуждении которого проводим поздний вечер. Радость от полного, моментального, самоочевидного согласия – поступать по совести, не задумываясь о последствиях…

"Архипелаг" III: удивительно! Потрясающая книга.

Пятница, 12 марта 1976

Вчера закончили Великий Канон, литургическую "массивность" первых дней Поста, и он вступил в то, что – внутри себя – я называю его "легкостью" и в чем вижу и чувствую его главное и содержание, и цель. Сегодня утром – вот именно такая "облегченная" утреня, вся как бы в полутонах, вся светящаяся и звучащая "светлой печалью".

В Нью-Йорке вчера, в "Свободе". Опять солнце, и, хотя и холодно, все наполнено обещанием весны. Двадцать блоков пешком, в пять часов дня. Всегдашнее удовольствие от этой городской суматохи (все бегут домой!), от оживления, от жизни – и от всего этого в ярких лучах вечернего солнца.

Понедельник, 15 марта 1976

Длинное воскресенье! Утром служил в храме Христа Спасителя на 71-й улице, потом – трапеза, потом – лекция. Это последний кусок, лучше – лоскуток "русской эмиграции" первой волны. На нем можно проверить тот

1 Spence School – частная школа в Нью-Йорке, в которой работала У.С.Шмеман.

закон ее, о котором я не раз думал: закон ее вневременности и иммобилизма. Это даже удивляет! Прежде всего – сама Литургия. Отвыкнув от этого русского эмигрантского стиля, сильнее замечаешь то, что не замечал в детстве. А именно тот "закон", согласно которому в служении тщательно скрыто все то, что могло бы дойти до сознания верующих, всякое подобие смысла , не говоря уже о молитвах, полная

бессмысленность пения (сплошь "концертного"), чтения – абсолютно невнятного, включая Евангелие, и т.д. Но по этому же закону все зато "разукрашено", завешано всяческой "душевностью" и "сентиментальностью". На сугубой ектении – имена хористов! На заупокойной – просто поток уже не только имен (Государя и т.д.), но и всяких категорий – "за веру, царя и Отечество убиенных"… Перед причастием мирян (два человека в первое воскресенье Великого Поста!) старенький дьякон, очевидная душа и "хранитель преданий" этого прихода, минут десять делает объявления: тут и концерт какой-то "одаренной пианистки", и призыв оказать "моральную поддержку" приходу, записавшись в него и внося 1доллар в месяц(!), целая "устная газета". И чувствуется, что для этих десяти минут задушевных оповещений и живет этот дьякон. Можно сказать так: бессознательно, подсознательно, но стиль этот скрывает , замазывает смысл Литургии, Церкви, веры и заменяет его неким общим "чувством". От вас ничего, так сказать, не требуется, кроме вот этого общего "переживания", которое действительно, наверное, "помогает жить". Подлинно "rite de la tribu"1 . Но сколько это объясняет в сложных взаимоотношениях Православия и "русской души". И какая во всем этом разлита тонкая гордыня – собою, "русскостью", душевностью, сердечностью, как не подвержено никакому сомнению! Вот "мы сохранили" и "мы сохраняем". Нас мало, но мы все такие же… Даже десятки изумительных "постных пирогов", о которых дьякон извещает (перед причастием), что они "к нашим услугам после Б.[ожественной] Литургии", даже они становятся героизмом, исповедничеством, свидетельством. И ужас перед намеком на какое-нибудь изменение. Я убежден, что тронь что-нибудь – и они просто уйдут. Это будет уже не тем, к чему они "привыкли", и потому им совершенно ненужным. Панический, хотя и бессознательный страх перед смыслом.

Оттуда – солнечным, весенним днем – еду к Н.С.Арсеньеву. Другой "шок": восемьдесят семь лет! Один! Почти слепой! В этом полуразваливающемся доме, сплошь завешанном какими-то "дагерротипами", заставленном книгами, в грязи… Полтора часа слушаю – что? Поток судорожно изливающегося на меня тонущего мира, того, который один признает Н.С. Не понимая, что он его так любит потому, что это его мир: эта идеализированная, утонченная дворянская усадьба его дедов и прадедов! И как и на 71-йулице – никаких антенн , ни малейшего интереса, внимания к другим мирам, да и просто к реальности. Ее не существует. "Только зеркало зеркалу снится…"2 . Уезжаю с чувством болезненной жалости – дядя Никола провожает меня до автомобиля: несчастный, слепой, неуклюжий ста

1 "племенной ритуал" (фр.).

2 Из "Поэмы без героя" А. Ахматовой.

ричок, зачарованный своим "градом Китежем". Уезжая, цитирую себе: "…но жаль того огня, что просиял над целым мирозданьем и в ночь идет, и плачет, уходя…"1.

Ужин у Трубецких в Syossete. От них заезжаю к Месснерам. Еще один "мирок", но уже сил не хватает в него вживаться. И так за один день путешествие по целым континентам, герметически друг от друга изолированным и, что гораздо для меня страшнее, – хотящим этой изоляции , живущих только собою, своим , превращенным в "единое на потребу".

Иногда такое чувство, что большинство людей действительно, хотя и неведомо для себя, живут скрываньем от себя – реальности (не только смерти) и что именно в этом скрывании – основная для них функция религии. "В его дремоте не тревожь…"2 . Именно такая "дремота", навевание ее – вся эта Литургия, да и вся эта церковь, в которой среди непонятно сладких слышатся иногда "душевно нужные" слова – "за веру, Царя и Отечество", "не откладывайте говения до конца Поста"… Слышу, чувствую возражение (слышал его с шестнадцати лет): что же в этом плохого? Ведь вот, действительно, помогает жить… Отвечаю: плохо то, что эта "дремота" так страшно легко оборачивается ненавистью и кровью . Ирландия, Ливан…