Дневники и записные книжки (1909)
Шрифт:
Ездил к М[арье] А[лександровне]. Поговорил с Б[уланж]е. Оч[ень] слаб. Читал после обеда о Горьком. И странно, недоброе чувство к нему, с к[отор]ым борюсь. Оправдываюсь тем, что он, как Ничше, вредный писатель: большое дарование и отсутствие каких бы то ни было религиозных, т. е. понимающих значение жизни убеждений, и вместе с этим поддерживаемая нашим «образованным» миром, кот[орый] видит в нем своего выразителя, самоуверен[ность], еще более заражающая этот мир. (Зачеркнуто: Но не в том дело. Мне оч[ень] физичес(ки] дурно) Например, его изречение: Веришь в Бога — и есть Бог; не веришь в Бога — и нет его. — Изречение скверное,
Бог — любовь, это так. Мы знаем Его только п[отому], ч[то] любим; а то, что Б[ог] есть сам в себе, это — рассуждение, и часто излишнее и даже вредное. Если спросят: а сам в себе есть Бог? — я должен сказать и скажу: Да, вероятно, но я в Нем, в этом Боге самом в себе, ничего не понимаю. Но не то с Богом — любовью. Этого я наверно знаю. Он для меня всё, и объяснение и цель моей жиз[ни].
Теперь 10. Иду в залу. Завтра приезжает Соня. Помоги быть с Тобою.
Пропустил день. Вчера. Я встал бодро. Оч[ень] приятно встретил, ее. Опять ничего, кроме писем, не писал, даже и не брался писать. Нет, неправда: поправлял Предисловие] Н[а] К(аждый] Д[ень] и недурно.
Ездил верхом в Нов[ую] Кол[пну]. Пьяный Федотов, старшина, сироты. Оч[ень] хорошо себя чувствовал. Всё руки не доходят писать. Стараюсь не огорчаться. Кажется, ничего плохого не было. Помню Бога. Обед, вечер бессодержательно. Читал немного Дост[оевского] и L'immole. Всё яснее и яснее становится безумие жизни всей и в особенности русской, и как будто готовлюсь высказаться. Ночью оч[ень] болел живот и изжога. Проснулся поздно.
Ходил гулять. Письма, подавшие повод интересно высказаться. Только и делал, а сейчас уже час. Записать:
1) Бог не может быть существом. Понятие существа нераздельно с понятием отдельности от всего остального, а Бог есть «всё», так как же Он может быть отделенным.
2) Сегодня ночью были довольно сильные боли, и я вспомнил, что страдания это тоже испытание того, насколько жизнь твоя в духе, а не плоти. И мысль эта и вытекшее из нее отношение к страданию оч[ень] облегчило их.
3) Как хорошо то, что всё значение деятельности человека не может быть видно ему при его жизни. Если бы человек, деятельность к[отор]ого будет иметь великое значение в далеком будущем, 200, 300, сознавал бы ее при своей жизни, он одурел бы. Если бы Христос знал всё значение своего дела, он и сам поверил бы, что он Бог.
Ходил по саду и пруду. Приехали Daniel и А[леша] Сергеенко. Тяжело спал. Обедал, с трудом говорил по-англий[ски]. Daniel умный, холодный человек. Всё нездоровится. Согрешил с просительницей, пристававшей поутру. Написал подполковнику] о Боге ыедурно. Сейчас ложусь спать.
Лучше себя чувствую. Письма прочел и написал и занялся Предисловием] Н[а] К[аждый] Д[ень]. Подвинулся. Но не кончил. Ездил с Ольгой, Даниелем и детьми кататься. Телеграма от печатник[ов]. Неловко, Как не желать освободиться — в пустыню или умереть. Впрочем, мож[ет] б[ыть], всё это нужно. Записать. Было два раза желание записать, а теперь забыл.
Нынче два сочувствующие письма о науке. Одно от Колечки. Он послал статью Ив[ану] Ив[ановичу].
Пропустил два дня. Третьего дня еще говорил с Алешей оч[ень] хорошо. Он серьезно живет с Богом. Хорошо говорили о Ч[ерткове]. Я живо почувствовал его и свой эгоизм. Это б[ыло] вечером. С Даниелем же тяжело особенно от моего незнания или, скорее, полузнания языка. Вчера с утра проработал над предисловием-ни то, ни се. Ездил к священнику и в волост[ное] правленье по делу сирот. Вечером милый Булыгин и опять хороший разговор с Алешей, написал письмо Ч[ерткову. Не умел передать то, что чувствовал.
Нынче, как всегда, когда хорошо сплю, умственно оч[ень] вял, даже не брался за работу. Читал, ездил с Душаном. Вечером читал L'immole. Интересна серьезность, приписываемая католицизму. Очень хотелось написать свое душевное религиозное состояние: как редко я живу перед Богом, несмотря на все усилия. Утешаюсь тем, что именно п[отому], ч[то] хоть изредка, минутами живу перед Богом, чувствую всю пустоту, лживость, перелигиозность 0,9999 (Написано: 0,0009) всей жизни. Вечно забота о мнении людей, о славе и неправдивость, это -0,9999 (Написано: 0,0009) жизни.
А можно. Помоги, Господи. Мало ч[то] можно, какое счастие жить так: употреблять свою силу душевную только на исполнение Его закона. Не умею сказать, а ясно чувствую, что нужно и что возможно.
Одно всё более и более ясно — то, что нельзя, не надо рассуждать о душе, о Боге и об отношении между тем и другим, а можно и должно одно: сознать это отношение и исполнять то, чего оно требует. (Опять не то.)
Главное — жить только этим отношением, помня только Его и игнорировать, пренебрегать всеми другими соображениями. Помнить это отношение и потому пренебрегать всем остальным; или: пренебрегать всем мирски[м] и потому помнить об одном. Утешительно то, что начинаю не только понимать, но чувство— вать это.
Записать:
1) «Ты говоришь, что лучшая жиз[нь] в том, чтобы жить для Бога, и что надо жить такою жизнью, а сам живешь не так...стало быть, несправедливо] то, ч[то] ты говоришь».
Ты говоришь, что прямая линия — кратчайшее расстояние между двух точек, а сам едешь из Тулы в Петерб[ург] не по прямой линии, а через Тулу (Описка; должно быть: через Москву)
Встал оч[ень] бодр. Не одеваясь начал работать над Предисловием к Н[а] К(аждый] Д[ень]. Вышел — женщина, по дурной привычке хотел отказать. Вышла, напротив, радость. Постараюсь в другом месте описать. Работал исключительно споро. Кое-как кончил Предисловие. Ездил с Душаном в Крыльцово. Застал в избушке на печи хозяина старика в агонии. Не мог заснуть перед обедом. Иду обедать. Саша — как будто мое настроение сообщилось и ей — оч[ень] хороша. Записать: