Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
Я почувствовала, как у меня на глазах выступили горячие слезы. Именно этого и хотел бы для нашего мальчика Цезарь! О боги, как мне благодарить вас за Антония — человека, понимающего мальчиков и способного дать Цезариону то, чего не могу я. Ведь он прав: чему может научиться среди женщин и евнухов сын Цезаря, которому по его рождению предназначено место среди великих мужей?
— Спасибо тебе, — вымолвила я, не в состоянии сказать больше.
День проходил за днем. Теперь, в воспоминаниях, их круговращение видится мне ярким и многоцветным, чем-то вроде танца с шалями.
Иногда мы с Антонием вдвоем, без сопровождения, бродили по ночным улицам Александрии, ничем не выделяясь среди простых людей. Тем самым мы получали возможность прислушаться к разговорам, песням и перебранкам горожан, понаблюдать за их повседневной жизнью. По возвращении мы порой устраивали переодевание и дома: он наряжался куртизанкой, а я изображала ищущего утех мужчину. Играм я предавалась с тем же азартом, с каким Цезарион изучал военные искусства. Эти дни подарили мне детство, которого в должное время я была лишена. Во всяком случае, не припоминаю, чтобы прежде у меня находилось время для беззаботного и шаловливого веселья.
Поздно ночью, когда мы оставались вдвоем в темноте спальни, мне казалось, что там сосредоточивался весь мир. Все прочее отступало, не дерзая посягнуть на наше уединение.
— Не понимаю, как я жил до тебя, — обронил он однажды, пробегая пальцами по моей спине.
— Не думаю, что ты томился в одиночестве, — заметила я, не испытывая при этом ни малейшей ревности к своим предшественницам.
— Нет, не в одиночестве. — Он тихонько рассмеялся. — Но все это было лишь преддверием. Тогда, конечно, я этого не понимал, но теперь вижу: я всегда грезил о встрече с тобой.
Я вздохнула и повернула голову, счастливо покоившуюся на его плече.
— Грезы… Мне кажется, что и это грезы. Эта спальня, эта постель — наше волшебное царство.
— Царство, где мы с тобой — и царь с царицей, и единственные обитатели, — подхватил Антоний, пробегая кончиками пальцев по линии моего носа и губ. — Особенное царство.
— О, Антоний, я люблю тебя! — вырвались сами собой слова. — Ты освободил меня.
— Как можно освободить царицу? — спросил он.
— Ты открыл для меня истинную свободу — вольно цветущий сад земных радостей.
Да, с тех пор как он приехал, я все время бродила по такому саду с диковинными пышными цветами, чьи бутоны раскрываются ради моего удовольствия всякий раз, когда я прохожу мимо. Сад, где всегда найдется тень, прохладный туман или уютная беседка за поворотом дорожки.
— Я бы назвал их неземными радостями, — сказал он. — Ибо ничто не происходит на земле без наших усилий, моя любовь. — Он повернулся ко мне и поцеловал меня долгим поцелуем. — Даже это.
И мне действительно потребовалось усилие, чтобы поднять голову.
Однако ни одна зима не бесконечна, и с приближением весны море постепенно успокаивалось. Становилось теплее, ветра слабели, дело шло к открытию навигации. Но если прежде я всегда ждала весны с нетерпением, то теперь я ее страшилась, опасаясь вторжения внешнего мира в мое замкнутое волшебное царство. Мне хотелось остаться в нем вечно. Во всяком случае, до тех пор, пока я не наполнюсь любовью так, что сама воскликну — довольно!
До этого было еще далеко, когда в порт пробились первые корабли из Италии и Сирии. Они доставили римских военных курьеров, сообщивших Антонию, увы, невеселые новости.
— Все валится в преисподнюю! — заявил он, качая головой, когда я пришла к нему.
У его ног валялись скомканные донесения из Рима и Тира.
— Что это? — Я нагнулась, чтобы поднять их.
— В Италии война, — промолвил Антоний. — Моя жена…
Он умолк.
Да, волшебному царству грез настал конец. К нам бесцеремонно вломился внешний мир.
— Похоже, моя жена Фульвия и мой брат Люций развязали войну против Октавиана.
— Почему?
Я стала читать письмо, но оно было очень длинным.
— Сложно объяснить. По-видимому, они почувствовали, что Октавиан решил воспользоваться своим положением, чтобы устроить своих ветеранов, дать им лучшие земли и так завоевать популярность. В том числе и за мой счет. Короче говоря, они выступили против него, а в результате оказались осажденными в Перузии. — Он пробежал пятерней по волосам. — Мои легионы находятся поблизости, но без моего приказа на помощь не выступили. И это хорошо.
— Что же хорошего? — не поняла я. — В поражении ничего хорошего нет.
— Что хорошего? — Антоний удивился. — Да то, что наш договор с Октавианом не нарушен! Мы ведь с ним союзники, помнишь? Мы положили конец гражданским войнам.
— Похоже, не положили. — Я помолчала. — И какие же вы союзники, если он пытается опорочить тебя, подняться за твой счет.
Антоний нахмурился.
— Он не пытается опорочить меня, просто он… он только…
— Тогда зачем Фульвия и Люций выступили против него?
— Наверное, они слишком беспокоятся о моих правах.
Похоже, самым горячим защитником Октавиана стал Антоний.
— А ты уверен, что Октавиан вел себя безупречно? Что он вне подозрений?
— Рано делать выводы, у меня слишком мало информации. Но это далеко не все новости. И не самые худшие. Читай, ты все поймешь.
Он поднял и вручил мне второе письмо. Его содержание и впрямь было ужасным. Я убедилась в этом, пробежав его взглядом.
Парфяне вторглись в Сирию, убили назначенного Антонием префекта Сакса и даже захватили Иерусалим. Все опорные пункты, кроме Тира, утрачены, два расквартированных в Сирии легиона разгромлены. Их орлы достались парфянам, в дополнение к трофеям, захваченным у Красса.