Дневники Марионетки. Путь к себе
Шрифт:
А после рассказа Афелии о дикой ссоре главы Совета с собственным сыном из-за полукровки я вообще не горела желанием, встречаться с ним лично. Жаль, что у меня совершенно не было других вариантов, и жизнь снова всё решила сама... Ведь идти мне теперь совершенно не куда, и кроме Фэй я никого в этом мире не знаю. Теперь остаётся только одно: терпеть и надеяться на то, что за всем этим кошмаром придёт светлое будущее и всё наладится. А пока... я должна быть сильной, должна показать им, что несмотря на то, что они считают меня всего лишь полукровкой, я ещё и личность, причём достаточно гордая и своенравная. Наверно именно сейчас я поняла одно, будь то Совет старейшин или простые придирки местных аборигенов, но терпеть
Выгонят - уйду! Но с гордо поднятой головой и уважением к себе.
Победно улыбнувшись я только сейчас поняла, что всё ещё имею влияние на собственную судьбу, и осознав это, окончательно убедилась в правильности своего решения.
И пусть я потеряла память, но терять себя не должна, ни при каких обстоятельствах!
Глава 16. Длинный язык.
Распахнув глаза этим утром, я ещё долго лежала в кровати, раздумывая о том во что превратилась моя жизнь... И подводя итоги прошедшего с момента пробуждения месяца, с ужасом поняла, что ничего толком и не добилась. Моя память была всё так же глуха и слепа ко всем просьбам открыть хоть что-то, и лишь изредка баловала сознание какими-то странными расплывчатыми образами. Какие-то люди, события, обрывки фраз лишь на мгновение всплывали перед мысленным взором, но уже в следующую секунду бесследно исчезали, оставляя после себя странный шлейф из непонятных противоречивых эмоций.
Не знаю, хорошо это или плохо, но этим отключением памяти, судьба явно дала мне второй шанс... Дала возможность построить свою жизнь по-другому. В другом месте, с другими людьми... Начать всё сначала.
Странно, но это меня совершенно не радовало. Ведь, одно дело начинать жить с детства, воспринимать мир постепенно, изучать его, знакомиться с людьми, совершать ошибки... Медленно впитывать знания и развиваться пропорционально возрасту. А в моём случае придётся учиться всему очень быстро, и начинать жизнь не с начала, а откуда-то с середины. Вливаться в новую жизнь и постараться построить её так, как мне бы того хотелось.
Фей просила меня быть скромнее и не высовываться. Но разве так я вижу своё будущее?! Забитой и всеми призираемой полукровкой?! Разве стоила моя почти смерть, несколько долгих недель комы и потерянные воспоминания того, чтобы получить шанс и не иметь возможности быть собой?! Нет уж! Не для того я выжила, чтобы стать молчаливой тенью... Не для того так много времени провела в полном мраке, чтобы потом просто смириться со своей участью! Ведь если сейчас от меня что-то и осталось, то это мой характер, моя воля и какая-то дикая жажда свободы... Свободы выбора, жизни, действий... Свобода мнения и голоса... Свобода принятия решений... Но при этом я прекрасно понимаю, что за неё мне придётся очень дорого заплатить... Хотя... меня устроит любая цена.
Вчера вечером, когда мы с моей единственной знакомой в этом огромном мире, наконец, добрались до её жилища, у меня в голове уже созрело твёрдое решение, ни за что и ни при каких обстоятельствах, не позволять кому бы то ни было собой помыкать! Ведь если вдобавок ко всему я всё-таки сломаюсь, поступлюсь принципами и убеждениями... Наплюю на совесть и закрою глаза на собственное видение мира, то что же от меня останется?! Ничего...
Домик Фэй оказался очень даже большим и симпатичным. Он имел два этажа и большую просторную мансарду, где, по словам его хозяйки, когда-то располагалась оранжерея её матери, которая, кстати говоря, была дамой крайне неравнодушной к цветам. Здесь были собраны такие диковинные экземпляры, что сама Валерия, а именно так звали мать Фей, не могла определить, что же это такое. Но, после того,
Оказалось, что единственным, что интересовало непутёвую сестрёнку моей единственной подруги помимо экстрима во всех его проявлениях, была музыка. Она освоила гитару, фортепиано, скрипку, барабаны, трубу, и даже довольно сносно играла на баяне. И, естественно, всё это многообразие инструментов было собрано именно здесь, под самой крышей. Фэй, смеясь, сказала мне, что если бы Иля могла затащить туда орган, то он бы обязательно добавил её коллекцию.
Когда вчера вечером, проводя беглую экскурсию по дому, мы вошли в студию, я, честно говоря, ужаснулась. Огромное светлое помещение было почти полностью завалено всяким музыкальным хламом. Куча разных инструментов, несколько компьютеров, два синтезатора, пара микрофонов на стойках, гармонично валялись в разных концах комнаты. Пол был покрыт почти сантиметровым слоем пыли, под которым проглядывались обрывки листков бумаги, исписанные стихами и нотами. Повсюду тянулись провода, через которые я пару раз чуть не споткнулась, а все стены были завешаны странными картинами без рамок. Здесь было всё, от пейзажей, до портретов, и как я поняла, все эти художества принадлежали кисти всё той же неугомонной Иларии. Вот уж точно, поразительная девушка! Настоящий тайфун!
Когда я спросила Фэй, где сейчас её сестрёнка, она лишь пожала плечами, и сказала, что не видела её уже года два.
– Она может быть где угодно! Может, ловит волны на побережье Калифорнии, или в очередной раз покоряет Эверест, а может отправилась в кругосветное путешествие под парусом или того хуже...
– рассказывала мне Афелия.
– Я давно смирилась с этим её поведением, а вот родители до сих пор, стараются внушить ей, как правильно жить. Они даже как-то пытались закрыть её в городе, но... Она просто сбежала.
Судя по количеству пыли в студии, её хозяйка не появлялась здесь по меньшей мере лет пять, а то и больше. Но, несмотря на полнейшую разруху, это место поразило меня больше всего. Руки сами потянулись сначала к гитаре, потом к скрипке и только потом добрались до пыльной крышки большого рояля. Откинув её, я как-то машинально положила ладони на клавиши и, закрыв глаза, позволила пальцам самим выбирать, как и куда по ним двигаться.
К нашему с Фэй общему удивлению, из под моих дрожащих рук выходила красивая мелодия, довольно сложная, но такая родная, что на глазах тут же стали наворачиваться слёзы, а к горлу подступил ком. Но играть я не перестала!
Мелодия звучала всё громче, всё агрессивнее, наполняя комнату причудливым переплетением звуков. Я с диким удивлением смотрела, как мои собственные пальцы всё увереннее и увереннее перебирают клавиши, как кисти плавно скользят по их гладкой поверхности, и только сейчас осознала, насколько сильно мне не хватало музыки. Она жгучим бальзамом ложилась на раненую душу, вызывая всё новые и новые волны эмоций, открывая в мыслях какие-то смутно знакомые обрывки мелодий, но... память продолжала угрюмо молчать. Никаких образов или лиц, никаких событий. А лишь полная тишина.
Смахнув пыль с удобного кожаного кресла, Афелия присела в него и, подняв на меня озадаченный взгляд, покачала головой. Говорить сейчас что-то было лишним, ведь мы и так прекрасно поняли, что сейчас произошло. Пальцы пианиста всегда помнят, как играть, даже если сам исполнитель давно забыл даже примерное звучание мелодии. А это, несомненно, говорит о том, что когда-то, в своей прошлой жизни я прекрасно играла... Возможно даже занималась музыкой профессионально. Но, увы, воспоминания об этом отсутствуют. И мне даже иногда кажется, что их вообще никогда не было.