Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
7/20 марта 1903. Пятница. Токио.
В десять часов утра был дома, на Суругадае. Между русскими письмами одно — от некоего послушника Вавилина, из Пекина, да такое безграмотное, что ответ пишет так: «отьветъ». Просится сей ученый муж на службу сюда. Пошлется ему отказ, Преосвященный Иннокентий, конечно, имел в виду для него какую–нибудь службу, когда брал его с собой из России, — пусть ее и исполняет.
Между японскими письмами одно — от старика Филарета Миками из Оосака, что ссорился с о. Иоанном Оно, — пишет, что написанное по поводу прежнего его письма ко мне в «Сейкёо—Еова» убедило его покаяться и примириться с о. Оно и со всеми, он это и делал и ныне обрел покой душевный. Значит, писанье Иисаи Мидзусима приносит пользу.
Молодой кореец, студент Университета в Васеда, K. P. Han, приходил, хочет креститься, завтра в Церкви Коодзимаци, у о. Савабе; вследствие правительственного требования, он, как и другие корейские студенты, возвращается ныне в Корею, не докончивши курса только на несколько
Вечером продолжал перевод Праздничной Минеи с Накаем.
8/21 марта 1903. Суббота.
До обеда обычный перевод. — Приходил с визитом новый секретарь Посольства Борис Константинович Арсеньев, очень симпатичный джентльмен.
От протестантства опять запрос сведений! Reverend Jandis просит сообщить ему, где по всей Японии наши Церкви, где живут наши миссионеры, в каких местах Японии наши Епископы. К счастью, от этого запроса легко отделался. Три года тому назад у нас при книжке протоколов Собора была отлично составленная Исаиею Мидзусима карта наших Церквей. Ныне попросил его прибавить народившиеся после того Церкви и отослал Jandis’y, написав, что миссионеров у нас всего один в Нагасаки, да и тот еще учится японскому языку, епископия тоже одна, в Токио.
9/22 марта 1903. Воскресенье.
Учительница нашей Женской школы, Христина Хасуике, приходила проситься в монастырь. Ей двадцать два года; она — дочь одного бедного здешнего христианина. Спросил у нее: «Отец об этом какого мнения?» Она ответила, что «отец предоставляет ей в этом полную волю». Я сказал ей, что «если в продолжение дальнейших трех лет ее намерение не изменится, то я попрошу принять ее в один из русских женских монастырей. Эти три года пусть будут ей искусом; она свободна, если нынешнее расположение ее изменится, выйти замуж, греха в этом не будет. Но желательно, чтобы она сохранила это ее святое влечение». Бог да поможет ей!
10/23 марта 1903. Понедельник.
Получен ответ от Преосвященного Антония (Храповицкого), Епископа Волынского, на мое письмо, которым я спрашивал: «что за человек о. Пантелеймон, настоятель Мироносицкой пустыни близ Царевококшайска?» Просится он сюда, так нужно было справиться о нем у человека, близко знающего его по Казанской Академии. Преосвященный Антоний хвалит его и уверяет, «что если он приедет сюда, то будет работать с усердием и постоянством». Затем продолжает, что «приедет ли? Когда он терпит незаслуженные обиды от грубого начальства, то присылает и мне иногда, и вот теперь, прошение о переходе, но потом успокаивается, и ему становится жаль своих „черемисов”» и так далее. Стало быть, ждать нечего. Да и не нужно; ему тридцать семь лет, учиться японскому языку поздновато. При том же, бывший поручик артиллерии, богословские предметы едва ли знает так, как коренной духовный, прошедший Семинарию и Академию.
11/24 марта 1903. Вторник.
Так как вчера в здешних магазинах не нашел ковра для Кёотской церкви, которого нужно 270 ярдов, то сегодня отправился в Иокохаму в иностранные магазины, и в них не нашел одного сорта такого количества, поэтому в лучшем магазине Jane and Crawford заказал выписать из Англии, по выбранному рисунку, красного цвета с белыми вкраплинами; цена три ены двадцать пять сен за ярд — дорого, зато прослужит лет двадцать, тогда как дешевый изнашивается года в три–четыре, а японские гоза — в два года, не более, стало быть, в конце концов дорогое оказывается дешевым. На русский взгляд такой ковер покажется излишнею роскошью, но в японском храме, куда входят без грязной обуви и где многие сидят, это не роскошь, а скромная необходимость.
12/25 марта 1903. Среда.
Из Методистской Американской Миссии в Аояма прислали приглашение на выпускной акт в Аояма Гакуин. В виде привлекательности помещено было в приглашении, что доктор Ямакава, президент Императорского Университета в Токио, и доктор Hall, президент Семинарии в Нью—Йорке, произнесут речи. Акт был в удобное время — в два с половиною часа Р. М., поэтому я отправился. Но Ямакава сказал всего несколько слов, да и то по развернутой бумаге, что, мол, «этот момент (окончание курса и получение диплома) очень важный для вас, воспитанников, и потому запомните его навсегда — полезно будет для жизни». Доктор Hall с залихватскими жестами, всплескиванием в ладоши и привскакиваньями, отхватил, действительно, порядочную и длинную речь, но по временам она топила ненужными подробностями, например, что все люди непохожи один на другого, об этом без нужды ораторствовал десять минут, да и заключил скачком: «Почему непохожи?» «Потому что есть Бог, и он этого хотел», ответил он сам себе. Сердцевина речи: «Бог вручил каждому из вас (воспитанников) сокровище, это сокровище — вы сами; Бог дал вам вас самих». Немножко похоже на каламбур. Президент заведения, Ебира, сказал короткое и хорошее напутствие кончившим курс, внушал им «запастись в жизнь мужеством и самоотвержением (юуки
Возвращаясь из Аояма, заехал в Коодзимаци к о. Павлу Савабе. Застал его в добром здоровье, мог бы он еще отлично служить делу Божию, если бы окончательно не опустился и не обленился. Пригласил его на освящение храма в Кёото; постараюсь свезти его туда, быть может, оживится немного. Сына, о. Алексея, не застал — отправился в Церковь Хацивоодзи. В Церкви все чистенько и в порядке.
13/26 марта 1903. Четверг.
Князь Гагарин, консул в Нагасаки, пишет, с препровождением письма к нему о. Вениамина, что священник, сопровождавший эшелон, шедший на «Саратове» во Владивосток, в своей священнической одежде ходил там в непотребный дом; просит о. Вениамин его, консула, принять меры для пресечения таких безобразий, консул же, не зная, что предпринять для сего, препровождает дело ко мне. Я написал о сем протопресвитеру, А. А. Желобковскому, прося его, уже вторично, сделать лучший выбор священников, отправляемых в эти края. Из письма князя сделал выписку, а письмо о. Вениамина приложил в подлиннике.
14/27марта 1903. Пятница.
Послал в Москву письма — о. Благоразумову, господам Тихомирову, Епанечникову, Дудышкину о том, в каком виде пришли (исправляется иконостас), когда будет освящение храма и прочее, и прочее.
15/28 марта 1903. Суббота.
После полудня был на выставке в пользу нашего сиротского приюта. София Китагава, начальница приюта, отлично устроила выставку: заинтересовала нескольких дам японского высшего круга, собрала множество вещей, картин, запросила музыкантов дать концерт тут же, в зале. Собирает деньги на постройку здания для приюта. Что это именно христианский приют, не совсем видно, иначе, вероятно, не столь многие заинтересовались бы. Но предмет вообще симпатичный; кстати же, теперь мода на благотворительность и в языческих кругах в Токио. Помогай Бог.
С выставки отправился, по полученному приглашению, вместе с нашим начальником Семинарии Иваном Акимовичем Сенума в Мейдви Гакуин (Сирокане, Сиба), американское пресвитерианское заведение, на выпускной акт. Здесь, для заманчивости, были объявлены речи виконта Ватанабе, недавно путешествовавшего по Америке и Европе, и того же доктора Hall’a, который говорил речь в Аояма Гакуин в среду. Президент этого заведения — Rev. Ибука. Порядок тот же, что я видел в среду. Молитва, музыка и пение, на этот раз американки, певшей хорошо; в течение акта пел еще один миссионер прекрасным тенором, и играли вместе с японкой две маленькие американки — все на скрипке, и очень мило; к сожалению, фортепьяно было до того расстроено, что ухо драло, и игра на нем в четыре руки — было и это — была не музыкой, а испытанием терпения слушателей. Доктор Hall на этот раз говорил еще лучше, чем в Аояма, с более умеренными жестами и более сжато. Объяснял выпускным текст из Послания к Тимофею (1 Тим 4: 12): «Никто да не пренебрегает юностию твоей» и так далее. Говорил между прочим: «Вы юны, вам недостает знания перспективы; а что такое перспектива? Ближние предметы кажутся большими, дальние малыми, тогда как ближние явить могут только деревья и камни, а дальние — горы; не будьте обмануты». И рельефно выяснил шесть предметов, в которых они должны быть образцами другим: «В слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте», причем мне не понравилось, что он «любовь» определил только как «мнение» (opinion) — не дурно думать и говорить о людях; «веру» — как «убеждение» (conviction); «дух» — как стойкость и влиятельность; «чистоту» — как «справедливость», или «правдивость» (righteounshess); словом, объяснение было слишком поверхностное и такое, какое язычник мог бы делать, говоря к язычникам, — о Христе скользь упомянул только в самом конце, что он был образцом правдивости. Но я подумал, что вероятно, его предупредили, чтобы он не очень напирал на христианство: заведение здесь не специально богословское, а общеобразовательное, и кончившие курс, должно быть, еще язычники, хотя, конечно, близкие к христианству, как воспитанные под влиянием миссионеров. Вообще же, впечатление от посещения подобных актов получается тяжелое: в миссионерских заведениях ожидается, что все веет христианством, а тут христианство видится придавленным, как будто не смеющим выглянуть на свет Божий, и выглядывающим только где–нибудь из уголка. Виконт Ватанабе мямлил — точно корова сухое сено — едва переволокется от одной мысли к другой; гвоздь его речи: «Знание — кирпичи, для связи их нужно хорошее поведение, иначе доброе знание жизни не построится». Спасибо и за это. Президент Ибука раздал первым по остающимся классам похвальные листы и книги, кончившим — дипломы и напутствовал их небольшою речью. Доктор Hall спросил меня, когда у нас завтра служба, и выразил желание приехать к ней.