Дневники св. Николая Японского. Том V

Японский Николай

6/18 октября 1899. Среда.

Как нужно за катихизаторами следить, особенно за молодыми, и не полагаться на священников, которые или скрывают, или совсем бездушничают! Думал я, что Павел Саваде — хороший человек и катихизатор; в школе он был таким добрым и усердным; притом же сын катихизатора. Спеша вывести его в люди, послал недавно на самостоятельный пост, в Карасуяма. И что же оказывается? Здесь, в Токио, вошел он в долги — Нумабе, секретарь, говорит — ен на двести. Для каких причин? Неизвестно. Но надавал расписок с полномочиями получать из его катихизаторского содержания прямо из Миссии, так что теперь при отсылке содержания за одиннадцатый и двенадцатый месяцы разом нужно уплатить —

по одной предъявленной расписке двенадцать ен, по другой сорок, тогда как все содержание его за два месяца двадцать ен. Будет уплачено по первой, остаток послан ему и затем пусть живет, как знает. Видно, что недолго прослужит катихизатором. Священник его здесь, в Токио, о. Алексей Савабе, знал, что он делает долги, но хоть бы слово мне, в видах исправления его, или предупреждения от посылки в Карасуяма, где он, конечно, не будет полезен, а скорее вреден, потому что не преминет и там просить у всех в долг.

7/19 октября 1899. Четверг.

Вставая утром, в шесть часов, слышал говор в коридоре; при выходе встретился с о. Титом Оосава, певцом Коодзимацкой Церкви.

— Пришел с просьбой, — говорит, — нельзя ли получить жалованье за текущий месяц?

— Зачем?

— Составляется сумма для взятия на поруки из тюрьмы Павла Минамото — чтобы участвовать в этом.

— А сам с семьей потом чем будешь жить месяц? Жалованье маленькое — всего двенадцать ен — для Минамото это ничего не значит, для тебя разоренье на целый месяц. Не дам.

И ушел Тит. А я впервой слышал, что Павел Минамото в тюрьме сидит; знал, что он захвачен полицией на азартной картежной игре; сам он известил о том почтовым листком (хагаки), что–де «зашел в игральную из любопытства, и вот какому позору подвергся — в числе пятидесяти человек арестован и он». Это было месяца полтора тому назад. Но, как видно, полиция нашла причины не только арестовать его, а и посадить в тюрьму. По сегодняшним рассказам секретаря Нумабе, оказывается, что Минамото уже года три как вдался в азартную картежную игру. Значит, и поделом терпит. Быть может, это вдобавок и наказание Божие за его бессовестность относительно Церкви: приемыша своего Андрея Минамото (бывшего Кавасаки), воспитанного в Семинарии и Академии на служение Церкви, отнял у Церкви, вопреки всем обещаниям, чтобы он службой в другом месте добывал больше денег.

8/20 октября 1899. Пятница.

Тит Кано, катихизатор в Ханда, просит «сделать катихизаторским помощником некоего старика пятидесяти лет, Димитрия Ними, и положить ему содержание». — Беда, если чего не досмотришь! На прошлом Соборе говорили по поводу одного предложения, что «можно и из христиан делать помощников по проповеди». Но при этом уяснено было, что «если окажется отлично знающим учение, если выдержит в том испытание в Миссии (как только что выдержавший тогда Иоанн Мори, нужно сказать — исключительный случай), если будет вполне усерден и благонадежен», и так далее. Но в «Гидзироку» все эти пояснения не вошли, а выражено кратко — предложение и на него (будто бы) согласие Собора. И вот, вследствие того, поступают в Миссию — не впервой уже — прошения сделать того или другого, большею частию старика, «денкёоходзё». Приходится отписываться: «Может ли–де выдержать экзамен? Если понадеется на то, то пусть является в Миссию, но не иначе, как запасшись, на всякий случай, деньгами на обратный путь», и подобное. Подобным же образом сегодня отписано и Титу Кано. Конечно, было бы хорошо, если бы прямо между христианами находились способные проповедывать — но где же! Исключительные случаи разве могут быть. А так бы, как теперь поступают предложения и прошения, можно всех стариков нашей Церкви сделать проповедниками! Вперед урок: «Гидзироку» тщательно просматривать прежде напечатания.

9/21 октября 1899. Суббота.

Оказывается, что между простыми христианами находятся способные проповедывать:

о. Николай Сакураи пишет, что в Хоромуи окрестил шесть человек, наученных вере стариком Сабанаем, но Сабанай не просит ни имени проповедника, ни жалованья: это именно христианин «сердцем верующий в правду, усты же исповедующий во спасение». Побольше бы таких!

О. Игнатий Като пишет, что Моисей Минато с готовностью принял определение зимовать на Сикотане и охранять христиан от посланного туда для совращения их бонзы; бонза сей живет там без всякого дела: нужно надеяться, что и вернется бездельным.

Петр Фудзивара пишет, что в Ивамацу–мура (в Иё, на Сикоку, четыре ри от Увадзима), куда послал его о. Петр Кавано, приготовил троих к крещению — родственников тамошнего христианина Иоанна Ямагуци.

О. Петр Кано вернулся из Одавара: перевел там на имя о. Василия Усуи церковную землю, значившуюся за ним; стоило это двадцать пять ен — расход местных христиан. Говорит, что продолжают по–прежнему враждовать между собою, относясь — обе партии — одинаково мирно к о. Василию Усуи. Спасибо и за это! Со временем помирятся и между собой.

10/22 октября 1899. Воскресенье.

В первом часу пополудни получил телеграмму: «Иеромонах Иосия, преподаватель Бийского училища, теперь живущий в Петербурге, кандидат богословия, просится в Вашу Миссию. Он будет Вам полезен. Телеграфируйте Синоду и просите утвердить его членом Миссии. Быстров». (Латинским шрифтом.) Так как о. Феодор дал ее, очевидно, по внушению из Синода же — вероятно, товарища обер–прокурора, Владимира Карловича Саблера, — сам бы, такой осторожный человек, не решился бы взять на себя ответственность в столь важном деле, то я тотчас же послал ответную телеграмму: «Петербург, Святейший Синод. Смиреннейше прошу утвердить иеромонаха Иосию, преподавателя Бийского училища, членом Японской Миссии. Епископ Николай». Телеграмма (тоже латинскими буквами) стоила тридцать три ены двадцать восемь сен за шестнадцать слов.

Кого–то Бог даст! Если о. Иосия имеет призвание к миссионерской деятельности, то отчего же он не хочет служить в Алтайской Миссии? Уж это одно не располагает к доброй надежде на него; опять же, после всех неудачных опытов с здешними миссионерами, едва ли бы стали рекомендовать его сюда без надежды на него. Уж не дело ли это о. Сергия Страгородского, легковерного и малоопытного? Что он искренно желает помочь Миссии, в этом не может быть сомнения, но если бы я знал, что это его рекомендация, то послал бы не телеграмму, а письмо. Впрочем, что Бог даст! Иначе я поступить не мог.

11/23 октября 1899. Понедельник.

В ответ на приглашение американского епископа картой «Bishop MacKim and Mrs MacKim at home», в четвертом часу отправился к нему. Оказалось, что делан прием по случаю прибытия к нему новой партии молодых миссионеров: трех священников женатых и двух диаконов и трех дам — миссионерок; все — молодец к молодцу, один даже выше меня ростом. Гостей было много; между ними: американский министр с женой, сказавший комплимент нашей Миссии, что она «успешней всех», англиканский епископ Awdry, спрашивавший, скоро ли же ко мне прибудут сотрудники? Между разговорами, обыкновенно в этих случаях пустыми, один англиканский пастор спросил меня, «приобщил бы я его, если бы он попросился и если бы предварительно исповедался». Я отвечал:

— Здесь ни в каком случае, у Вас есть свои священники и даже епископы; но если бы мы были в таком месте, где, кроме меня, не было бы другого священнослужителя и если бы Вы в смертной опасности попросили меня исповедать и приобщить Вас, то я сделал бы это, если бы Вы предварительно прочитали мне Никейский Символ Веры.

И я рассказал ему, как когда–то в Хакодате полтора суток просидел у постели больного горячкой католика — португальского консула, жена которого просила меня приобщить его Святых Тайн, поручившись, что он прочитает Никейский Символ Веры и исповедуется; к сожалению, больной умер, не приходя в сознание.