Дневники
Шрифт:
Думал: я читал статью Козлова против меня, и мне не было нисколько больно. И думаю, это оттого, что последнее время много мне было уроков, уколов в это место: притупилось, замозолилось, или, скорее, я немного исправился, стал менее тщеславен. И думаю, как же благодетельна не только физическая, но нравственная боль! Только она и учит. Всякая боль: раскаянье дурного дела как нужно; если не мне уж самому, то другим, кому я скажу. Так это со мной. Все страдания нравственные я хочу и могу сказать людям. Думал о себе, что для того, чтобы выйти из своего тяжелого положения участия в скверной жизни, самое лучшее и естественное написать то, что я пишу и хочу, и
Нынче 9 марта. Ясная Поляна. 91. Все три дня писал, хотя немного, но толково, и подвигаюсь. Кажется, кончаю четвертую главу. Лева был, уехал вчера. Накануне его отъезда был разговор о наследственности. Он настаивал, что она есть. Для меня признание того, что люди не равны в leur valeur intrinseque [своей внутренней ценности (фр.)], все равно, что для математика признать, что единицы не равны. Уничтожается вся наука о жизни. Все время грустно, уныло, стыдно.
[...] 2) Бросил щепку в водоворот ручья и смотрю, как она крутится. Пароход - только побольше немного - такая же щепка, земля - пылинка, лет, минута - все ничто, все материальное ничто, одно реальное, несомненное, закон, по которому все совершается, и малое и большое - воля божия. [...]
3) Читал прелестное определение Henry James (senior) [Генри Джемса (старшего) (англ.)] того, что есть истинный прогресс. Прогресс есть процесс, подобный образованию, высеканию статуи из мрамора, elimination [исключение (фр.)] всего лишнего. Мрамор, материал - ничто. Важно высекание, отделение лишнего.
[...] 6). Нынче думал о том, что все художественные произведения наши все-таки языческие (буду говорить о поэзии) - все герои, героини красивы, физически привлекательны. Красота впереди всего. Это могло бы служить основой целому большому художественному произведению.
Я нынче утром сказал Соне с трудом, с волнением, что я объявлю о праве всех печатать мои писанья. Она, я видел, огорчилась. Потом, когда я пришел, она, вся красная, раздраженная, стала говорить, что она напечатает... вообще что-то мне в пику. Я старался успокоить ее, хотя плохо, сам волновался и ушел. После обеда она подошла ко мне, стала целовать, говоря, что ничего не сделает против меня, и заплакала, Очень, очень было радостно. Помоги, отец. Забыл что-то важное. Теперь 9-й час вечера, иду наверх.
[13 марта.] Нынче 13, ночь. Сейчас уехала Соня в Москву с Давыдовым. Нынче утром уехал американец Creelman, от которого я очень устал. Поверхностный, умственно способный человек, республиканец, американский аристократ. Он приехал третьего дня. И поглотил оба дня. В эти дни был еще Никифоров, с которым было очень хорошо. И Вячеслав, приехавший 10-го. В этот день я немного работал и ездил в Тулу к Давыдову узнать о деле мужиков. Можно устроить. С Соней очень хорошо. Нынче, смотрю, она разложила карточки всех детей, кроме Ванечки, и гордится и любуется. Трогательно. Нынче пересматривал писанье, поправлял. Все более и более уясняется. Думал многое и забыл. Одно записано:
Люди мало знают, оттого что они или думают о том, что не дано их пониманию, недоступно им: бог, вечность, дух и т. п., или о том, о чем не стоит думать: о том, как мерзнет вода, о теории чисел, о том, какие бактерии в какой болезни и т. п. То перехватят, то недохватят. Один узкий путь знаний, как и добра. Знать нужно только то, как жить.
Получил Diderot. Много хорошего. Что-то напечатано в "Review of Reviews". "Come to your senses, oh men!" [Опомнитесь,
Нынче 17 марта 91. Ясная Поляна. Напечатанное в "Review of Reviews" это "H. Палкин". Все эти дни все в том же упадке духа. Ничего не писал. Только пересматривал. Соня была в Москве, нынче вернулась. Получил письмо и "Arena" с перепиской Ballou. Очень хорошая. [...]
[18 марта.] Встал очень рано. Заснул. Не сказать, чтобы писал, а только перечитывал, поправляя. Поразительная слабость мысли - апатия. Искушение, как говорят монахи. Надо покориться мысли, что моя писательская карьера кончена: и быть радостным и без нее. Одно, что без нее жизнь моя в роскоши до того ненавистна мне, что не перестаю мучиться. Читал "Autobiography of a shaker" ["Автобиографию шекера" (англ.)]. Много прекрасного. Потом в "Arena" Abbot'a "What is christianity" ["Что такое христианство" (англ.)], - прекрасно. Отчасти то, что я хотел сказать. Вот сейчас думаю взяться за писанье и неохота, апатия. А сколько хороших художественных задач.
Вчера получил от Черткова его статью - очень хорошо. Надо писать ему. Молюсь, но ни умственного, ни художественного, ни духовного движения нет. [...]
Нынче 24 марта. Ясная Поляна. 91. Работал за это время, уяснил себе 3, 4 и 5-ю главу и дал переписывать. И взялся за 6-ю, которая тоже ясна в голове, но еще не написал. За это время думал: [...] 2) Во сне видел тип неясности, слабости: ходит, спустивши кисти рук, мотает ими, как кисточками.
[...] 6) Вчера, ехавши в Тулу, думал и сам не знаю, грех ли то, что думал, - думал, что я несу тяжелую жизнь. Живу я в условиях, обстановке жизни чувственной - похоти, тщеславия, и не живу в этой жизни, тягощусь всем этим: не ем, не пью, не роскошествую, не тщеславлюсь - или хотя ненавижу все это, и эта ненужная, чуждая мне обстановка лишает меня того, что составляет смысл и красоту жизни: общение с нищими, обмен душевный с ними. Не знаю и не знаю, хорошо ли делаю, покоряясь этому, портя детей. Не могу, боюсь зла. Помоги, отец.
7) Как легко мы говорим, что простили обиды. 3-го дня Ванечка ударил Кузьку. Я сказал, что он дурной мальчик. Он обиделся и был не в духе и стал избегать меня и говорить, что он не будет ходить со мной, не пустит меня в свою комнату. И что ж! Я оскорбился, во мне поднялось недоброе чувство к нему, желание сломить его. Я с видом игнорирования его нарочно прошел в его комнату, в которую он не пускал.
Нет, трудно нам, порченым гордецам, прощать обиду, забывать ее, любить врагов, даже таких, как милый 3-хлетний сын Ванечка.
8) Читаю письмо нынче еврея о своих гонениях, и он пишет: "Пора" оставить и т. д. Какой прекрасный, искренний оборот. Но стоит его высказать, и сейчас его подхватят и начнут употреблять неискренно, и пропала сила выражения. Прекрасно говорит Шопенгауэр: новое редко бывает хорошо, потому что хорошее недолго остается новым.
[...] 10) Путешествия, чтения, знакомства, приобретения впечатлений нужны до тех пор, пока эти впечатления перерабатываются жизнью, когда они отпечатываются на более или менее чистой поверхности; но как скоро их так много, что одни не переварились, как получаются другие, то они вредны: делается безнадежное состояние поноса душевного - все, всякие впечатления проскакивают насквозь, не оставляя никакого следа. Таких я видал туристов-англичан, да и всяких. Таковы герцоги разные, короли, богачи.