Дневники
Шрифт:
Думал только две вещи: 1) То, что быть в нужде по отношению к пище и одежде и помещению есть наивыгоднейшее положение человека - не переесть, не перегреться, не перепокоиться. Особенно первое: есть надо так, как будто не достанет на всех, и всегда оставлять другим.
2) То, что когда трудно, как мне теперь, безвыходно, кажется [1 перечеркнутое и неразобранное], надо думать, что это отличие мне. Мне задается урок трудный, потому что в меня верят, надеются на меня и любят меня. Надо быть благодарным. Теперь 12 ч. ночи.
Читал. Нынче 24 октября 1891. Ясная
[...] 3) Говорила Соня, что Соня-сноха нехорошая мать. Вот, говорит, она не делает того, что ты осуждаешь в "Крейцеровой сонате". Она не отравляет жизнь мужа детьми. А если любить детей и ходить за ними, то будешь неприятна. И мне подумалось: какая необходимая приправа ко всему доброта. Самые лучшие добродетели без доброты ничего не стоят; и самые худшие пороки с ней прощаются. Какой бы хороший художественный тип слабого, порочного человека и доброго... Кажется, уже бывали такие, но я такого по-новому чувствую.
4) Приходила баба просить защиты: за корчемство приговорили к 50 р. штрафа или к острогу на три месяца, а она вдова, у нее нет земли и четверо детей. Подумал, что делает тот, кто сажает ее. Наказывают эту нищую и ее детей за то, что она захотела участвовать в барышах казны на 25 р.
Попов еще здесь. Мы совсем собираемся ехать. Денег еще нет. Что будем делать, не знаю. Но, кажется, побуждение недурное. Уж примешивается проклятая слава людская. Но буду стараться делать для бога. Нынче, кажется, кончил 4-ю главу. И пересмотрел окончательно 6-ю и до половины 7-ю. Как бы хотелось кончить. Теперь 11 часов. Жду писем с Козловки.
Сегодня 1 ноября 91 г. Бегичевка, у Раевского. Мы здесь уже пятый день. Живем хорошо. Есть дело. Написал статью: "Хватит ли хлеба?". Много есть, что записать, но теперь поздно. Лягу спать. Завтра постараюсь записать. Нынче что-то очень хорошее думал и забыл.
Сегодня 6-е, утро ноября. Бегичевка. 91. Устроены наши три столовые. Я написал в газету о том, есть ли хлеб, и начал рассказ: "Кто прав?". Девочки хорошо занягы. Поправил еще 7-ю и 8-ю главы. Здоров. Письмо из Англии с предложением быть посредником помощи. Два письма от Сони. Мне не перестает быть грустно за нее и от нее.
[...] Вчера поправил присланную Гротом корректуру о голоде. Нынче думал к "Сергию".
Надо, чтобы он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при котором смирение оказывается гордостью; чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга
Нынче 17 ноября. Бегичевка. 1891. Прошло двенадцать дней, полных событий, практической жизни, но как будто пустых в смысле духовной жизни. Ничего не записано в книжечке, кроме имен крестьян, просящихся в столовые, и т. п. Постараюсь восстановить приблизительно прошедшие дни. Впрочем, одно оказалось записанным, именно:
1) Все науки, искусства, все просвещение хорошо, только бы для приобретения плодов его не нужно было задавить, не дать жить, лишить блага, огорчить ни одного человека. А оно, все наше просвещение, построено на трупах задавленных людей.
Нынче 17. Встали рано, провожали Леву и Раевских в Москву. Потом писал статью маленькую в газету. Не кончил и не послал. Проводил Владимирова. Ходил в Гаи и к Мордвинову, тщетно ждал почту, читал Башкирцеву. Теперь 10-й час. [...]
13-го ездил в Грязновку с Машей.
12-го. Приезд Чистякова. 11-го писал статью о столовых. 11. Приезд Дубровина. 10-го. Приезд мальчиков Раевских с Бергером. 9-го. У Мордвиновых. Не помню остального. Здоров. Нет духовной жизни.
Большие пожертвования - более 10 тысяч. Дело идет равномерно. Но нет удовлетворения. Нет и стыда и раскаяния. Еще день полный был посвящен устройству столовых в Никитском и Пашкове, еще день в Горках.
– Завтра, е. б. ж.
18 ноября. Бегичевка. 1891. Жив. Утром пробовал писать 8-ю главу. Ничего не шло. Тем более, что получены были письма, из которых вижу, что Соня очень страдает, и мне очень, очень ее жалко. Чувствую, что я не виноват перед нею, но она считает меня виноватым, и мне очень, очень жалко ее. Очень дурная погода, опять много денег, 3300. Я спал после обеда, потом ходил по стеклянной террасе, потом f3e писал статью о столовых. Мужики заявили желание отсылать лошадей. Это очень трогает меня. Теперь 12.
[24 ноября.] Прошло пять дней. Нынче 24 ноября 91. Бегичевка. Нынче писал 8-ю главу недурно. После обеда поехал верхом в Пашково и по четырем столовым, очень радостное впечатление. Мальчика-нищего пригласили ужинать. Ребята бегут. "Мы ужинать. Я тоже - вот и ложка". [...]
25 ноября. Бегичевка. 91. Ивану Ивановичу все хуже и хуже. Приехала Элена Павловна. Я немного писал статью о воинской повинности.
Нынче 26 ноября. Бегичевка. 91. Он умер в 3 часа, мне очень жаль его. Я очень полюбил его.
Нынче 18 - даже 19 декабря. Бегичевка 1891. Почти месяц не писал. За это время был в Москве. Радость отношения с Соней. Никогда не были так сердечны. Благодарю тебя, отец. Я просил об этом. Все, все, о чем я просил, - дано мне. Благодарю тебя. Дай мне ближе сливаться с волею твоей. Ничего не хочу, кроме того, что ты хочешь. Здесь работа идет большая. Загорается и в других местах России. Хороших людей много. Благодарю тебя. С нами Новоселов, Гастев. Был Грот, Коншин, Келер. Статью все пишу и не могу кончить. Вполне здоров.